Однажды воскресным вечером.
Руслан и Manyna уже несколько недель мечтали уединиться – Manyna мечтала, а Руслан – уединиться. Он то придвигался поближе, то настойчиво подливал коньяк в мартини - она оставалась холодна и недоступна. Руслан бесконечно касался ее аватарки и шептал что-то вроде: «Хочу, чтобы картинка ожила!», но Manyna продолжала загадочно улыбаться, одну за другой принимая все более роскошные позы.
"Я-любимая", - подумала Я-любимая, проходя мимо воркующей парочки. Мартини ей пришлось смешивать самой.
Максиморон пытался веселить народ, примеривая карнавальные костюмы – он был и рыбкой, и птичкой, особенно же ему удалась импровизация из жизни червей. На самом деле он просто свалился, запутавшись в боа, и минут пять никак не мог выпутаться, забавно извиваясь всем телом.
Илья снисходительно поглядывал на всю эту мелюзгу, с завидным упорством отвлекающую его от работы! Лучше бы писали так яростно! Спорят тут по мелочам! Он был занят важным делом, столь характерным для писателя – подсчитывал количество знаков. Он подсчитывал их и так и эдак - знаков все время оказывалось мало. «Ну да ладно, не денежные!» - Илья плюнул на них и занялся привычным флудом.
Арина Ларина просто и незатейливо витала под потолком. Она была счастлива и одаривала всех присутствующих лучистыми улыбками. Снизу раздавались восторженные возгласы, крики «Ура!» и почему-то «Горько!». Арина Ларина ловко, с профессиональной грацией матерой феи уклонялась от пробок, коими выстреливали бутылки с шампанским.
Крики «Горько!» действительно относились не к Арине, а к Белавине. «Ах, с корабля – на бал!» - думала Белавина. Бедняжка, порядок событий уже путался в ее прелестной головке. К тому же она никак не могла выбрать новое звание, свадьба с Чаки лишала ее привычного «Невеста Чаки».
Каллипсо тоже временами расправляла крылышки и взлетала в воздух, вынуждая друзей закрывать своими телами блюда и бокалы от порывов ветра и вполголоса доброжелательно материться. Но ей опять прощали все шалости. Этому немало способствовали тоненькие бретельки ее платьица, оставляющие обнаженными плечи, ах, что это я говорю, ну, конечно же, я хотел сказать - ее ангельский характер!
Алейда взяла на себя развлекательную программу вечера и декламировала стихи с почти незаметным французским акцентом, таким образом невзначай подчеркивая аристократическое происхождение. Все мужчины хотели бы пригласить ее на танец, или еще куда-нибудь, но с некоторых пор опасались – были наслышаны о ее склонности к экстриму и неожиданным перевоплощениям.
Takovsky горестно вздыхал в детском уголке, потягивая кока-колу и посматривая за развлечениями старших собратьев по перу. «Ну, ничего» - думал он, - «Еще каких-то десять лет…»
На него озабоченно поглядывала Максимкина и на всякий случай постоянно проверяла, не подливает ли он водку в колу.
Вячеславу же было не до веселья – он был обижен. Он, главный критик, давно ведущий летописи, специально за последнюю неделю не внес в упомянутые летописи ни строчки - но не услышал гневных требований песать исчо! Он не знал, что на самом деле писатели иногда бывают скромны и не рискуют лишний раз требовать критики… а то ведь можно и нарваться! Вячеслав нервно курил в углу, загромоздивши весь угол своим кальяном.
В темной части комнаты, олицетворяя сгустившийся мрак, выстроились наизготовку Экзорцист, Данро и nightfall. Они были готовы броситься в бой хоть прямо сейчас, показать всем, где раки зимуют, они были – команда захвата, беспощадные рыцари, готовые совершать любые подвиги во славу Дульсинеи... то есть критики. Потому и глушили чистый спирт, дабы не впасть в искушение покритиковать совершенно ненужные для достижения запланированного эффекта ингредиенты. Облаченная по случаю праздника в бальное платье nightfall вообще чувствовала себя неуверенно и хотела вовсе не критиковать, а танцевать и развлекаться, и честно-то говоря, именно поэтому держалась рядом с молодыми людьми, но они даже во время медленного танца не среагировали должным образом, по привычке критикуя стихи Алейды.
Отдельно стоящим утесом возвышался Sigizmund Anykei, столь привлекательный, но и столь грозный, что дамы не решались даже взглянуть на него. Хотелось, конечно, представить этого льва нежно мурлыкающим, и, наверно, таковое с ним время от времени приключалось… но пока никто не был свидетелем проявления им хотя бы признаков нежности.
Время от времени сквозь комнату проносился nero nord, хорошо, что не на метле и не голышом, рубил сплеча короткими фразами, и исчезал, не интересуясь более, кто там на кого упал в обморок.
Екатерина, воздушное изнеженное существо, питающееся одними печеньями, горько пила горькую, не понимая, почему же красота все спасает-спасает, но никак не может спасти мир.
Груня выдавала на гора блестящие фразы, сбалансированные и тщательнейшим образом отрегулированные, способные жить и даже самостоятельно принимать решения в период отсутствия создательницы. Заглянула, собрала-разобрала, смазала маслом, проверила затвор, перезарядила – и свободна, и снова исчезла.
Аполлинария продолжала стучаться в двери, но матрица не впускала ее.
Где-то за спинами скромно стоял Джет, легкомысленно помахивая кадилом, и лишь изредка вставлял свои пять копеек.
Просто Мария с доброй материнской улыбкой вытирала носы расшалившимся писателям, поэтам, прозаикам и критикам, смазывала зеленкой разбитые коленки, заменяла пасту в ручках и всех целовала.
Веселье находилось в самом разгаре, когда в комнату заглянул некто, представился работником издательства «Эксмо», пересчитал присутствующих по головам, поблагодарил за траффик и возросшую посещаемость сайта и удалился, так и не пообещав контрактов.
В ответ на такое пренебрежение начинающие писатели ударились в страшный загул: поутру сложно было разобраться, кто сколько раз оставлял свои посты в чужих блогах.
А за всем этим безобразием незримо наблюдала недосягаемая Мария Стрельцова – Президент, просто Президент.
