Контакт

[P_V_Lebedev]

Контакт.

Интересно, а что делаете вы, когда видите незнакомый номер на дисплее своего телефона?
Всякий раз, когда мой кусок микросхем, обернутых в потертый пластик, начинает судорожно елозить по столу, распугивая звоном сонных жужелиц на стекле, я бегу к нему.
Так было и в то утро. Не слышный за шкворчаньем яичницы на раскаленной сковороде, телефон надрывался в соседней комнате. Наверное, он звонил целую вечность, беспокойным шмелем копошась в грудах бумаг, устилавших стол. Лишь когда он в отчаянье подполз к краю и бомбой рухнул вниз, попутно разбросав по комнате батарею и куски отколовшегося пластика, я кинулся к нему…
Всегда у меня так. Услышав грохот паденья, я вместо того, что бы чинно, как полагается по возрасту проследовать на место происшествия, рванул туда что было мочи. Тапочки, в которых я тонул, чуть ли не по щиколотку, полетели в сторону. А мгновение позже за ними отправился и кот, не сумевший разминутся со мной на повороте. Но когда я, пыхтя подобно локомотиву, все же въехал в комнату, телефон замолчал, позволяя мне в тишине насладится картиной произведенных им разрушений.
Собрав воедино старого товарища, попутно удивившись его способности работать без батареи (ай да китайцы), я принялся искать пропущенный звонок. Наверное, никогда не признаюсь себе в том, что только одиночество (компания кота не в счет) заставляет меня бегать в надежде услышать на другом конце знакомый голос. Пол жизни прошло, но знакомые так и остались просто знакомыми, и не было никого, с кем можно было просто поговорить…
Номер, ради звонка которого сейчас на кухне пригорал мой завтрак, был как из другой галактики. Без единой цифры он весь состоял из символов, смутно напоминающих китайские иероглифы. Впрочем, такими же букашками было сплошь изрисовано руководство к нему, и я списав сей факт на неудачное падение, в надежде нажал вызов.
Тишина в трубке настораживала, и я даже проверил, работает ли мой аппарат, обнаруживший у себя суицидальные наклонности. Помехи раздались внезапно, терзая слух какофонией звуков, в которых мне на миг послышался отрывок какой-то увертюры.
И снова все смолкло, лишь только далекие гудки отмеряли участившиеся удары сердца.
Я покрылся холодным потом, а в зеркале отражался синюшный труп с выпученными глазами. Гудок, вдох. Гудок, выдох. А потом взяли трубку…
Это было как лавина, тяжело толкнувшая в грудь, обволакивая ледяными объятьями, несущая тебя в пропасть. Вокруг бело и снег, набившийся в глотку так, словно его умяли шины тяжелого грузовика, теперь тает внутри тебя, заливая весенними ручьями легкие. И непрестанный круговорот, от которого нещадно мутит, а где-то на краю мечущегося сознания восхитительное чувство полета, которое через минуту сменится пудовым ударом скал.
Свист, от которого, войдя в резонанс, звенели склянки в шкафах, и тонкий шелест опадающих листьев, резко переменился утробным ворчанием. Звуки сменяли один другой, визжащие, стонущие они разрывали разум на части. Иногда они замолкали, и тогда кот впадал в дикое безумие, вздыбившись и страшно урча, нарезая круги по комнате не хуже гоночного болида. Сердце кололо, и чувствовал я себя так, словно свалился на спину с порядочной высоты.
Сколько продолжалось это безумство я не помню. Иногда я кажется терял сознание, облегченно погружаясь в теплую темноту беспамятства. Но потом снова приходил в себя и рука, сведенная судорогой, отказывалась опускаться. Наверное, я лежал так вечность, борясь с собой, а потом уже и вовсе просто распластавшись на старенькой, жалобно скрипящей тахте. И вдруг очнулся, весь продрогший, словно политый из ушата родниковой водой, и тишина, воцарившаяся в трубке, ожила, приятным ровным голосом произнеся: Будем знакомы.
- Шли бы вы, шутники, - многозначительно ответствовал я, и положив трубку побрел на кухню отдирать пригоревшую яичницу…