Oleg Июнь 19th, 2013, 1:03 am
Продолжу. Посмотрите, что не так. Вычитывал всего пару раз (устал от текста).
Глава 3 «Поднимите мне веки», а лучше бы не поднимали.
Первая запись в коленкоровой тетради: «Пятнадцатое июля восемьдесят четвёртого года. Архангельск, теплоход «Омский – 117». Заступаю на вахту».
Всё правильно, но ведь был ещё день приезда. Вот и продолжим с него.
По тропинке вышли с Лёхой на причал. Пока он здоровался, обнимался с боцманом и ребятами из экипажа, я стоял чуть в сторонке. Потом представил и меня:
- А это шеф с «Омского». В одном самолёте летели с Питера. Новенький у нас в конторе.
Первым ко мне шагнул боцман – крупный мужчина среднего возраста. Здороваясь, протянул ладонь размером с маленькую сковородку, не уступающую ей и в жёсткости. Пробасил, кивнув в сторону стоявших судов:
- Это хорошо, а то ваши ребятки там уже дней десять, как сами кашеварят. Грозят мастеру бунт поднять, - и засмеялся.
Когда я закончил знакомиться с его матросами, боцман сказал одному из них:
- Проводи человека.
Парень с готовностью быстро нагнулся и подхватил с настила мою сумку.
- Я что, сам не донесу?
- Да ладно тебе, всё нормально, пошли, - и шагнул на палубу.
Прошли через корму, и подошли к противоположному борту. Вахтенный матрос с соседнего сухогруза хорошо всё слышал и видел, что происходило на причале. Нас уже ждал молоденький курносый парнишка с «уставной» армейской стрижкой. Мой сопровождающий махнул сумкой и перебросил её через два борта. Парень ловко поймал и аккуратно опустил на палубу. Сухогрузы были пришвартованы очень плотно друг к другу. Расстояние между бортами составляло толщину опущенных судовых кранцев, которые слегка поскрипывали при еле заметном покачивании посудин. Перебрался на следующую палубу. И этот парнишка подхватил мою сумку. Я уже не сопротивлялся. Может быть, у них так положено, традиция, Бог их знает?
На «Омском» нас ждали, но весьма своеобразно. Обогнув кормовую надстройку, первое, что увидели - это драные, без шнурков кроссовки и худые волосатые голени. Их владелец, худой долговязый парень, полулежал в кресле, закинув «циркули» на борт судна. По пояс голый, на голове выцветшая тельняшка, повязанная на пиратский манер, глаза прикрыты. Полная иллюзия задремавшего человека во время принятия солнечных ванн, под палящими лучами солнца, всего лишь в Архангельске, а не в какой - нибудь Ялте. Провожавший меня парень прыснул тихим смешком и с нотками восхищения тихо сказал:
- Ничего себе, вахта!
И тут же громко крикнул:
- Жердяй, кончай дрыхнуть, принимай кока!
Один глаз вахтенного приоткрылся, и послышалось:
- Для кого и Жердяй, а для тебя салажонок - Александр Иванович! Ещё раз услышу, утоплю шмакодявка, - стянул ноги с борта и встал во весь немалый рост.
Матрос качнул в руках мою сумку, собираясь перебросить её вахтенному. Наигранно пугаясь, тот рявкнул:
- Я тебе брошу! Попробуй только. А вдруг там у шефа пузырь, побьём хрусталь, что тогда? А ну, дай ка сюда.
Протянул длинную лапищу и выхватил у парня сумку из рук. Поставил рядом с собой на палубу. После чего, как бы слегка кланяясь, театральным жестом указал мне на борта, приглашая:
- Прошу, шеф, в дом родной, уж все глазоньки проглядели ожидаючи.
За моей спиной вновь послышался тихий смешок, и тут же последовала ответная реплика на неё от вахтенного:
- Исчезни, не порть торжественность встречи!
Под прицелом двух пар глаз я взобрался на один борт и, шагнув на другой, спрыгнул на палубу.
- Сойдёт, нормально держишь баланс, - прокомментировал Жердяй.
Локоть на отлёте, ладонь под углом опущена вниз, ёрничая, чуть склонил голову, сопровождая всё одесским говорком, протянул руку здороваясь:
- Для вас, шеф, просто Санёк.
В каждом коллективе, даже в малом бывает свой шутник и зубоскал. Без них жизнь была бы пресна и скучна. Вот за таким ярким представителем этой породы я и шагнул дальше:
- Пошли к мастеру, надо же доложить о твоём прибытии.
Проходя по корме мимо дверей с большим круглым иллюминатором, матрос щёлкнул по нему ногтём со словами:
- Твоё хозяйство, шеф.
Я это понял немного раньше, перебираясь с одной палубы на другую, а посему промолчал. Перед трапами, один из которых вёл на вторую палубу, а другой вниз, Санёк подсказал:
- Оставляй сумку здесь, наши кубрики внизу, а к отцам-командирам сюда, - и шагнул на трап ведущий вверх.
Шагнул раз, два и резко развернулся. Возвышаясь надо мной, расплылся в улыбке, демонстрируя тускло мерцающую фиксу во рту, проинформировал:
- Шеф, одна очень маленькая, но важная деталь, касающаяся моей персоны. Ужасно обожаю, макароны по-флотски, имейте это в виду, а ещё лучше, имейте дополнительную порцию. Готов душу заложить за это блюдо.
Смеясь, ответил парню:
- Так, наверное, проще завести жену и будут тебе макароны хоть каждый день.
- Шеф, ну ты даёшь! Ты считаешь, что Саньку не хватает в жизни приключений и неприятностей? Ошибаешься. Их достаточно, даже здесь, так что…
Вошли в полумрак коридора на второй палубе. Двери слева и справа. Матрос тихо пояснил:
- Хозяйство и кубрик нашего «Маркони». Дальше слева каюта деда. Дверь закрыта, значит, дрыхнет стармех. Напротив мастера.
Рядом с этими каютами в самом конце коридора две ступеньки вверх вели к распахнутой двери в ходовую рубку судна.
Не доходя пары шагов до каюты капитана, матрос громко крикнул:
- Валентин Ароныч! Мастер! Кок прибыл.
Не очень понятную для меня фамилию капитана я знал, а вот отчество смутило ещё больше. Не ожидал встретить такое в столь северных широтах, да ещё зная от Лёхи, что это один из самых опытнейших арктических капитанов.
Тишина.
Остановились в распахнутых дверях каюты. Просторное помещение, переборки обшиты панелями из разных пород дерева. Внушительный стол, кожаное кресло, перед столом ещё два, но массивных. У одной переборки диван с торшером, напротив, хорошая стенка с баром. Санёк указал мне рукой на незамеченную мной ручку двери в переборке рядом с диваном, поясняя:
- Тут у него спальня, видно спит.
В этот момент дверь приоткрылась.
Майка, синее трико от спортивного костюма, тапки на босу ногу. Сильно посеребрённая сединой, немного всклокоченная шевелюра, в руке открытая книга. Таким я увидел впервые своего капитана. Приглушая голос, он обратился к Саньке:
- Чего глотку дерёшь? Спят все кругом. Стукнуть в дверь ума не хватает?
И уже ко мне, кивнув в сторону кресла:
- Проходи, садись, я сейчас.
Санёк начал что-то мычать, оправдываясь, но дверь уже закрылась. Я прошёл и сел в кресло у стола, а матрос остался стоять в дверном проёме. Минут через пять капитан вышел из спальни уже причёсанным в форменной рубашке и брюках. Бросил матросу:
- Чего отсвечиваешь здесь, зови боцмана, а сам - марш на вахту.
Сел за стол и обращаясь ко мне:
- Давай, что там у тебя?
Протянул ему направление, командировочное предписание и паспорт. Последний он даже не раскрыл, отодвинув в мою сторону, пробормотал:
- Убери, он мне не нужен.
Быстро глянул в бумаги, проставил в нескольких местах дату и расписался. Крутнувшись в кресле, открыл сейф, стоявший у него за спиной, и убрал бумаги. В дверях каюты появился коренастый мужчина примерно одного возраста с капитаном, где-то под пятьдесят.
- Проходи Саныч. Знакомься, садись, - обратился к нему мастер.
Боцман шагнул в мою сторону. Я встал, здороваясь и пожимая его руку, услышал:
- Пал Саныч.
Только здесь из пояснений капитана мне стало известно, что до самого отхода каравана из Архангельска у меня не будет буфетчицы. Значит, мытьё посуды и уборку на камбузе придётся делать самому, за что мне будут начисляться проценты от её «великой» ставки.
- На всём пытаются экономить, - пояснил, заканчивая с «приятными» для меня новостями капитан.
- Крохоборы, - буркнул боцман.
Что мне оставалось делать? Только послать мысленно букет «ласковых» слов в адрес питерского кадровика. Умней буду в следующий раз, если он будет.
Капитан перепоручил меня заботам боцмана, напомнив ему, что надо снять остатки продуктов и товара в «артелке», за которые до моего появления отвечал боцман. С таким напутствием мы и вышли из каюты.
- Пойдём, покажу твой кубрик. Размещайся, знакомься с ребятами. С Сашкой ты, похоже, познакомился?
- С вахтенным что ли? – спросил я улыбаясь. Он что, действительно одессит или просто дурачится?
- Говорит, что мама родила его в Одессе, но с самых мокрых пелёнок прожил в Питере на Лиговке. Знаешь такой весёлый район?
Я кивнул.
- Вот мы и зовём его одесситом питерского разлива. Выпивоха и балабол ужасный, но без подлянки. Любимчик и одновременно заноза в заднице капитана.
Заметив на моём лице недоумение, пояснил.
- Сашка рулевой от Бога, лучший в отряде. А как «смотрящий» вообще ювелир, глаз-алмаз, как говорят. Вот за эти два последних качества мастер ему многое прощает. Если бы не Ароныч, его давно бы вытурили из проводки, если не хуже.
- Что такое «смотрящий», в наше-то время? – спросил я у боцмана, действительно не понимая данной функции матроса.
В этот момент мы шли по коридору нижней палубы. Боцман остановился перед одной из дверей, не отвечая мне. Нажав на ручку, открыл со словами:
- Это твоя, размещайся, а я пойду на камбуз остатки снимать, возни там не на один час.
Уже шагнул было от меня, но остановился.
- Что касается «смотрящего»…долго объяснять, вот войдём в пролив Вилькицкого, всё сам увидишь, и объяснять не надо будет. Давай, располагайся.
Каюта была хорошая одноместная с полуторной кроватью, стол с настольной лампой, кресло, большой шкаф. Иллюминатор примерно в метре над уровнем воды. Слева от входа дверь в ванную комнату. Открыл. Душевая кабинка, раковина, над ней большое зеркало с полочкой, унитаз. Хорошая сантехника. Всё чистенько и продумано. Короче, уровень приличной трёхзвёздочной гостиницы.
В шкафу на полках толстое шерстяное одеяло, подушка, постельные принадлежности, несколько вешалок для одежды - всё как надо.
Застелил кровать, взбитую подушку положил к борту, ближе к иллюминатору. Разобрал сумку, развесил всё. Бритву и всякие прибамбасы понёс в ванную. Выхожу оттуда и вижу картину.
На пороге каюты стоит троица: боцман, рядом с ним хмурого вида парень, а за ними улыбающийся Санёк. Он и начал:
- Нет, вы только посмотрите, как шеф красиво разложился! Шмоточки развесил, подушечку к борту под окошечко, чтобы свежим воздухом дышать.
«Всё понятно, начинается обычный матросский стёб над новичком», - мелькнуло в голове.
- Так мужики, заканчивайте, лучше скажите, что не так? – обратился с вопросом к троице.
- Всё не так, - ответил боцман.
- Если тебе льдинкой даст по голове, мы тебя и вытаскивать не будем, - хмуро продолжил незнакомый мне парень.
- А если по-другому, то только ноги переломает, - весело продолжил за ним Санёк, -так мы тебя вытащим.
- Пошли, посмотришь, как надо, - подвёл черту боцман, и они вышли в коридор. Я за ними. Пал Саныч распахнул дверь соседней каюты, и обращаясь ко мне:
- Смотри, как надо.
Двухместная каюта, на одной кровати спит парень, головой к дверям. Чемодан стоит на палубе рядом, буквально под рукой. Возле второй кровати застеленной, но пустой, стоит внушительная сумка и тоже в головах. Дав мне возможность всё разглядеть, боцман объяснил:
- Если на ходу услышишь шлюпочную тревогу, натягивай штаны, хватай пожитки и пулей на палубу. Бритвенный помазок и зубную пасту можешь оставить в подарок океану, он всё принимает.
Ухмыльнулся и добавил:
- Мы в яичной скорлупе и под нами не летнее Чёрное море. Привыкай к этому с первого дня, иначе… Всё понял, надеюсь?
- Да, теперь всё ясно, - ответил я ему.
- Тогда иди и упаковывай всё обратно.
Вышли в коридор и они направились к трапу. Последним шёл Санёк, тихо мурлыча под нос:
- Ах, Одесса, жемчужина у моря…
Упаковывая вещи в сумку, думал: «Вот попал! Мало того, что пахота предстоит не слабая – четырёхразовое питание на ходу, так ещё острые ощущения обещают. А сколько заработаю в итоге, пока совершенно не понятно».
Как же я был далёк тогда от истины, называя всё, что нам предстояло тогда – острыми ощущениями. Всё это понимаешь только сейчас, когда прошли десятилетия, стуча по клавиатуре, а тогда…
Тогда меня волновала другая проблема - как печь хлеб? Я ничего не помнил и не имел ни малейшего представления как к этому подступиться. Выручила память. Всплыли воспоминания из рассказов мамы о детстве и юности, которые она прожила в деревне. Вспомнился рассказ, как во время войны она ходила в деревню к родителям с моей сестрёнкой на руках, за продуктами. В этих рассказах часто упоминалось, что хлеб в её семье пекли дома, и даже ей приходилось это делать. Мама жила в Сочи, она знала, что я не мог найти приличную работу в Ленинграде, но была не в курсе, куда меня в итоге занесло. Два веских повода позвонить ей, не особо вдаваясь в подробности. Хотя, какая мать, даже на расстоянии не чувствует, что у ребёнка, что-то неладно в жизни?
Сунул под пояс джинсов тетрадку, накинул лёгкую куртку и поднялся на камбуз, где боцман с помощью матроса пересчитывал остатки товара в артелке. Боцман восседал на «банке» (табуретке) с тетрадкой и калькулятором в руках, а матрос в этот момент пересчитывал пачки «Беломора».
Сказал Пал Санычу, что еду в город на переговорный. Надо позвонить матери.
- Ты же только из дома, - удивился он.
Пришлось объяснять, что мать живёт не в Ленинграде.
- Тогда другое дело - это святое. Давай, шуруй. Когда вернёшься, мы уже закончим всё.
На переговорном пункте в центре города, заказ ждал часа полтора. Мой звонок с новостью, где я и что собираюсь делать, переполошил маму основательно. Несколько минут ушло на то, чтобы её немного успокоить и только после этого приступить к главному для меня. Пристроив на коленке тетрадку, торопливо записал всё, что мне мама сбивчиво продиктовала. Эта тетрадь, где один листок исписан моим корявым почерком, и сейчас передо мной.
В ней записано, что такое закваска, опара, на какой объём сколько и чего надо. Сколько раз тесто должно подняться и сколько раз его надо обмять, прежде чем класть в форму. Короче, весь этот кошмар был описан. Ужасно не любил заниматься мукой и тестом.
Возвращаясь на рейд, молил Бога, чтобы он как можно дальше отодвинул от меня тот день, когда мне придётся этим заниматься. А сейчас думаю: «Господи, какая ерунда по сравнению с тем, с чем пришлось столкнуться в действительности».
Ещё шагая по тропинке, увидел два удилища, изредка взлетающих вверх. Два молодых парня рыбачили, сидя на причале. Поодаль небольшая группка перегонщиков. В центре, на голову выше всех, стоял Санёк. Долетал его «одесский говорок», а затем взрывы хохота. Обернувшись и увидев меня, от группы отделился Лёха и направился мне навстречу.
- Привет ещё раз. Как у тебя? Приняли ребята нормально?
- Вроде нормально, но ещё не видел всех.
- Заступишь на вахту, за один день со всеми познакомишься.
Парень продолжил разговор возбуждённо, торопясь поделиться приятной новостью:
- Слушай, а я тут успел к вашему мастеру подкатиться, застолбил кое-что.
И указывая на спины ребят с удочками в руках, продолжил:
- Это ваши. Один мотористом идёт, другой матросом. Южане, из Измаила, там тоже отряд перегонщиков есть. Не часто, но бывает, что напрашиваются к нам на северный перегон. В основном приходит молодняк. Идут за деньгами и романтикой, но после пролива Вилькицкого, куда что девается? Начинают просить, чтобы их пересадили на судна, направляющиеся в реку, на Салехард и прочие. Никто из мужиков не помнит, чтобы измаильские доходили с караваном до Дальнего Востока или вставали на зимовку. Вот мне ребята и подсказали сунуться к вашему Аронычу, договориться о подмене. Обещал, а он слово держит. Если это вдруг не прокатит, то есть стопроцентный вариант, пойду у тебя буфетчиком.
Вывалил на меня новости, из которых я толком ничего не понял. Пришлось остановить парня:
- Стоп, Лёха, давай ещё раз. О какой зимовке ты говоришь?
Засмеявшись и слегка хлопнув себя по лбу, он спохватился:
- Вот чума, совсем забыл, что ты новенький! – начал пояснять:
- Ты думаешь, что вы так с «ветерком» и пройдёте до Николаевска-на-Амуре? Да не в жизнь! Никогда ещё такого не было. Отсюда уйдём, как всегда поздно. Пока визированные подгонят суда, пока из Питера прилетят люди, начнётся перетасовка экипажей. Потом получим аванс, и начнётся такой «цирк» дня на три-четыре… Что я тебе буду рассказывать, сам увидишь. Потом будем ждать флагмана – начальника каравана. И только потом тронемся. В лучшем случае к середине августа. Когда дошлёпаем до Берингова пролива там уже можно нарваться на обледенение. В начале октября - запросто. Для наших посудин, это кранты. Хорошо ещё если в бухте Провидения на зимовку встанут, там хоть люди, жильё есть. А то мне в первом перегоне пришлось с ребятами куковать в какой-то крохотной бухточке на Чукотке. До ближайших вояк и чума аборигенов километров по пятьдесят в каждую сторону. Вот было весело. Зато рыбалка…
Мне было не до прелестей зимней рыбалки, перебил парня:
- И кто остаётся на зимовку?
- Да не боись, коков не оставляют, только если сам изъявит желание, - успокоил Лёха. Обычно остаются моторист, матрос и радист. А если посудина более серьёзная, то и электромеханик.
- И сколько они так кукуют?
- Как лёд сойдёт, весенние штормы пройдут, так к ним обычно добираются получатели судна, но бывает, что и нашим из Питера приходится добираться. По-разному бывает, не угадаешь. Но, как правило, в июне всё заканчивается.
Так воображение у меня разыгралось, что аж присвистнул невольно, тряхнул головой, отгоняя видения.
- Что, не устраивает? – спросил Лёха и, не давая мне возможности ответить, продолжил:
- А вот я в этом году с удовольствием «вмёрзну». Надо на годик потеряться из Питера, нечего там отсвечивать.
И предваряя мой вопрос, добавил:
- Потом, время будет, расскажу.
- А что ты там начинал говорить про буфетчицу? Мне капитан сказал, что только перед самым отходом появится.
- Всё правильно, но она только до Салехарда, у неё там дочка живёт. Вот она и нанимается, чтобы добраться, а заодно подзаработать.
- Мне мастер об этом не говорил, - возразил я Лёхе.
- Как он мог тебе сказать? Радиограмма пришла, когда ты уже в город уехал.
И расплывшись в ехидной улыбке продолжил:
- Не успел он тебя обрадовать. Да ты не расстраивайся, придумают что-нибудь, экипаж у него толковый.
Настроение резко ухудшилось, если бы ситуация была иной, забрал бы вещи и уехал в аэропорт. Но я ещё был в «банке» и отчаянно молотил лапками. Пришлось, тихо матерясь, перебираться через борта судов и топать на свой камбуз.
Боцман, закончив с отчётами, сидел на корме возле пульта управления кормовыми лебёдками и докуривал «Приму». Приглядевшись ко мне спросил:
- Дозвонился? Всё нормально? А то ты какой-то смурной вернулся.
Вспоминая слова Лёхи, что не время ещё раскрывать душу и лезть в чужую, постарался ответить спокойно:
- Да нет, всё нормально, просто натопался сегодня, немного устал.
Согласно описи проверил в артелке самые дорогие позиции и подписал все четыре бумаги по камбузу и «лавочке» не сверяясь, что заняло минут пять. Боцману такой подход явно понравился. Улыбаясь и с сожалением в голосе сказал:
- Эх, сейчас бы обмыть такое дело! Да нечем. Ни денег, ни водки, ни у кого нет. Не идти же к мастеру за «шилом»? Да и не даст сейчас - на стоянке.
Он угадал моё состояние. После последних новостей выпить хотелось ужасно, тем более, что у меня-то было. Вот и ответил ему:
- У меня есть, сейчас принесу. Вот и обмоем.
- Отлично, неси. За мной не пропадёт - отвечу. Пока соображу, чем занюхать, - и, потирая руки, шагнул в камбуз, а я спустился на жилую палубу.
Когда вернулся, неся бутылку под курткой, на столе уже стояла открытая банка с маринованными огурцами, два стакана и по куску хлеба. Только плеснули по стаканам, как в дверях бесшумно возник Санёк. Боцман аж тихо взвился:
- Ну и нюх у тебя, Жердяка. Ты ж на берегу болтался.
Изображая совершенную серьёзность на лице, Санёк ответил:
- Пал Саныч, тут нюх не причём, просто «включил дюдюктивный» метод Холмса, да и сумку шефа я в руках сегодня держал.
- Хорош трепаться, ставь стакан.
Пара движений бутылкой над стаканами, поставленными в ряд, и водка разлилась равными порциями.
Выпили, закусили и на корме выкурили по сигарете. Санёк несколько раз пытался балагурить, но боцман его обрывал:
- Слушай, помолчи. Устал я сегодня что-то, не до тебя. Да и шеф сегодня набегался. Сейчас докурим и по «люлям», ему с утра на вахту.
Так и сделали. Успел поставить будильник, выглянуть в распахнутый иллюминатор, наблюдая как маленький буксир, пыхтя и чадя трубой, тянет по реке большой плот брёвен. Водка на пустой желудок делала своё дело. Сунулся головой в подушку. Волны от проходившего буксира добрались до бортов, заплескались, захлюпали, постепенно затихая. Под эти звуки я и провалился в сон.
"Всё,что было, то и будет" - царь Давид