Шурави Душман

[Владимир Воронин 13]

На войну Вадим попал по желанию. Не по чьему ни будь постороннему желанию, а по-своему собственному. Лично написал заявление, что «желает проходить действительную службу в ограниченном контингенте советских войск в республике Афганистан». К заявлению отнеслись настороженно. Война шла не первый день, и даже не первый год. Районным военным начальникам не раз приходилось участвовать в торжественных похоронах бойцов-интернационалистов, с честью выполнивших свой патриотический долг.

Совсем небольшого роста полковник, временно замещающий военкома, осторожно пытал бойкого призывника на предмет: «Нет ли у Вас Афганистане знакомых? А что Вы знаете про Пакистан и исламистов?» По ответам парня убедившись, что ничего такого он не знает, что знакомых нет, а есть только желание на деле доказать, что он комсомолец и мужчина, полковник выбрался из-за большого стола, став ещё меньше ростом. Он долго тряс Вадиму руку и похлопывал по плечу, почти вставая на цыпочки. Рослым парнем был Вадим.

Для начала, будущего воина отправили в «учебку», где он прошёл специальную подготовку, изучил различные типы радиостанций, стал связистом и получил воинское звание «сержант».
На войну парень просился не просто так. В Финскую и Великую Отечественную воевал его отец, в Японскую и Первую Мировую – дед, в войнах за Кавказ сложил голову прадед. Все его родственники по мужской линии, о которых он знал – воевали. Только ему да старшему брату войны не досталось. Не было войны настоящей. А как казаку без войны?

Родом Вадим был с Дона. Совсем небольшой родной хутор его затерялся в придонских степях. Школа в хуторе была хорошей, хорошие были и учителя.
Вадик рос настоящим комсомольцем, патриотом своей страны. Он, как и многие сверстники, считал, что «воевать на реке Конго лучше, чем воевать на реке Волге». И, тем более, лучше, чем на реке Дон.

Так уж случилось, что Вадиму не пришлось ходить в детский сад. Воспитанием внука занималась бабка Неонила Тарасовна. От неё парень узнал о своих дедах-прадедах, кто, где и как воевал. Заканчивала бабка свои рассказы всегда одинаково: «Ты ж смотри, в школе не скажи, что мы при царе лучше жили»!

Вадим не рассказывал. Но бабку слушал внимательно. Многого не понимал.
Не понимал, например, как это его дядя Миша, старший брат отца, окончив школу с золотой медалью, не смог поступить в военное училище. Много позже узнал, что казаков, вплоть до тридцать шестого года, не то, что в военное училище, в армию не брали. Как заведомых врагов советской власти.

Он врагом советской власти не был. Наоборот, был комсомольцем. Но в военное училище не получилось. По причине отсутствия достаточного знания иностранного языка. Знания языка, ни достаточного, ни недостаточного, действительно не было. Потому как не было в хуторской школе учителя этого самого языка. Вадим попросился на войну.

Афганистан встретил защитника демократических принципов не очень приветливо. Совсем неприветливо встретил. Попал новоиспечённый сержант в рейдовую группу на дальний блокпост. Попал, во всех смыслах. Дело в том, что допустимые потери личного состава в рейдовой группе – сто процентов.

Какой же командир отдаст в рейдовую группу дисциплинированного бойца, грамотного специалиста? Да никакой! Поэтому группы блокпостов комплектовались алкашами, наркоманами, разгильдяями, прочими отбросами ограниченного контингента. Отсюда и дисциплинка. Вернее, полное её отсутствие.

Вадима включили в состав рейдовой группы достаточно случайно. Не хватало одного человека до комплекта. А тут – пополнение. Специальность - подходящая. Звание – соответствующее. Нужен был сержант. И сержант с неба свалился. Вернее, прибыл транспортным самолётом.

Забросили группу на пост БТЭРами. Бэтэры ушли без приключений. Солдаты, сержант, прапорщик и лейтенант остались обживать блокпост. В обязанности Вадима входило ежедневно, минимум три раза в сутки, докладывать по рации, как идут дела в группе. Что он и делал неукоснительно. И вдруг замолчал. Если дальний блок-пост не выходит на связь сутки, это уже ЧП. А тут – трое суток молчание. Направили для проверки ситуации усиленный отряд на четырёх бэтэрах.

Отряд прибыл на блок-пост ближе к вечеру. На площадке – ничего. Ни палаток, ни флаг-бочек, ни даже досок. Ничего, кроме россыпей стреляных автоматных гильз. Особист вынул из кобуры пистолет. Хотел прямо там, на месте, застрелиться. В Советской Армии, по традиции, не могло быть пленных и дезертиров. К тем, кто говорил, или даже только думал о том, что они всё-таки были, что война не бывает без пленных, относились с непониманием. Вплоть до разжалования и других строгих мер.

Поэтому мысль, что целая группа дезертировала, была страшна. А если не дезертировали, то куда подевались? Испарились? А может, забрали с собой армейское имущество и подались к душманам. Куда ещё можно дезертировать в Афганистане? А кто недоглядел? Кто одобрил назначение каждого конкретного бойца на дальний пост? Он – особист!

На всякий случай связались с летунами. Те отправили звено вертушек покружить над горами. Правильно сделали. Вертолётчики передали: «На дне пропасти лежат голые тела, волосы светлые, все 200». (груз 200 – убитые).
От радости, что бойцов, всего-навсего поубивали, и дизиков нет, дальше разбираться не стали. Списали на боевые потери и успокоились.

Но не все, лежащие на дне ущелья в чём мать родила, были «двухсотыми».
Один оказался «трёхсотым». (Груз 300 - военный термин, обозначающий транспортировку раненого солдата, вывозимого из мест боевых действий. При перевозке раненого заполнялась форма документа № 300 (типовой бланк). Отсюда и название). Это был Вадим. Сержант был не только ранен, но ещё и контужен. Моджахеды сочли его убитым, сбросили в пропасть вместе с другими, мёртвыми бойцами.

Вадим очнулся ночью. Вокруг темно и холодно. Сержант прислонился поближе к большому камню, нагретому днём яростным солнцем и теперь медленно остывающему. Утром стало совсем невмоготу. Камень остыл окончательно, голое тело била крупная дрожь. Когда взошло солнце, стало теплей, но радостней не стало.

Вадим был ранен легко. Срикошетившая от радиостанции пуля, кувыркаясь, попала ему в лоб справа, почти в висок. Пуля сорвала большой кусок кожи, повредила кровеносные сосуды на виске. Всё лицо сержанта было залито кровью, он потерял сознание. Вадима приняли за убитого и столкнули в пропасть.

Голова гудела, извилины искрили и цеплялись одна за другую. Молнией мелькнула мысль: «Лучше бы убили». Один, голый, на дне ущелья в чужой стране. Помощи ждать неоткуда. Но его не убили. Он был жив. И хотел жить. Вадим, спотыкаясь и падая, побрёл по камням вниз по ущелью.тШёл долго и мучительно, в кровь сбил босые ноги. К вечеру набрёл на кишлак. Входить было страшно, но другого выхода не было.

Другой выход был. Это – смерть. Пережить ещё одну ночь в горах без одежды и пищи надежды не было. Надежда была на то, что в селении окажется дружественное племя.

Эта надежда не оправдалась. Его заметили. Навстречу вышли вооружённые люди. Для начала избили. Но дали рваное рубище и лепёшку. Привели в селение и посадили на цепь. Как тузика. В мятый армейский котелок наливали воды. Иногда бросали кусок лепёшки. Иногда – обглоданные кости.

Такая жизнь, если это можно назвать жизнью, длилась долго. Вадим оброс, завшивел, сбитые ноги покрылись кровоточащей незаживающей коростой.
Он уже почти привык к скотскому своему существованию. Даже сны о доме больше не снились. Снилась недоглоданная кость, холодная вода и тень. Тени было мало всегда. Жарко было.

Почти каждый день вечером, когда палящее солнце пряталось за горы и было немного прохладней, к нему приходили старики.

Седобородых старцев было двое. Не без их помощи Вадим с трудом, но научился понимать местное наречие. Аксакалы приходили не просто так. У них была цель. Они лелеяли надежду обратить советского солдата в ислам. Порой новообращённые, воюют за закон пророка Мухаммада лучше и ревностнее рождённых правоверными.

Не сказать, чтобы Вадим был очень уж верующим человеком. Даже наоборот. Он был комсомольцем. Но он знал, что во младенчестве был крещён. В шестилетнем возрасте бабка даже взяла его как-то с собой в церковь. От этого события остались весьма смутные воспоминания. Он помнил запах ладана, блики свечей в блестящих паникадилах, строгие лики икон и таинственность всего происходящего.

Бабка подвела его к причастию. Он не мог вспомнить лица священника, но на всю жизнь запомнил неповторимый вкус первого и последнего в своей жизни причастия. Даже сейчас, закрыв глаза и немного сосредоточившись, Вадим мог вполне явственно почувствовать сладковатый, немного терпкий вкус вина и пресный вкус крошек просфоры.

Что под видом хлеба и вина он причастился тела и крови Христовой, он узнал позже, из случайно подвернувшейся под руку умной книжки. Книжка эта называлась «Библия для верующих и неверующих». В ней, с позиции атеизма, высмеивалась вера в Бога. Но делалось это так примитивно, так наивно, как будто предназначалась книга для детей. Хотя, возможно, для них она и предназначалась.

В книжке опровергались библейские истины. Но чтобы опровергнуть, нужно о них сказать. Поэтому авторы, практически на каждой странице, цитировали Библию. Эти-то цитаты более всего интересовали Вадима. Потому как настоящих церковных книг не было и не было где их достать.

Не со всем написанным мелким почерком соглашался комсомолец, но узнал много для себя интересного. Запомнилось, что все, абсолютно все отреклись от Христа. Даже Пётр, ближайший ученик и приверженец, трижды за одну ночь отрёкся от своего Учителя. Имя Пётр на древнееврейском означает «камень», «твёрдый». Твёрдым как камень Вадим не был. Он прекрасно понимал, что живёт ровно до тех пор, пока у душманов теплится надежда обратить его в свою веру.

Предателем Вадим становиться не хотел. Именно как предательство рассматривал он для себя возможное принятие ислама. Предательство не религиозное, так как религиозным не был. Но прекрасно понимал сержант, что обращением в ислам, дело не ограничится.

Придётся ему воевать за новую веру. Воевать против своих. Против своей страны, против Родины. Вадим был патриот. Но и патриотам хочется жить. Вадим демонстрировал интерес к тому, в чём наставляли его старики. Даже задавал вопросы. Например, о том, снимут ли с него цепь и накормят ли досыта, в случае перехода в ислам?
Другие вопросы он тоже задавал. Тянул время. Понимал, что рано или поздно придётся принимать окончательное решение.
Решение то он давно уже принял. И знал, что как только душманы узнают об этом решении, закончатся его мучения. Закончатся вместе с жизнью.

Неожиданно Вадим обзавёлся другом. Это был щенок. Совершеннейшая дворняга. Афганцы относятся с презрением к собакам. Это для них – нечистое животное. Почти такое же нечистое, как свинья. Более-менее терпят огромных своих овчарок. Овчарки работают, пасут баранов. Беспородные же дворняги – изгои. Такие же, как и бывшие «шурави» - неверные предатели. Собаки, словом.

Щенок был лопоухим, большеглазым, с несуразно большими лапами и тонким хвостом колечком. Вадим угощал его тщательно обглоданными костями и водой с ладошки. Щенок жадно лакал воду, молодыми крепкими зубами перемалывал кости. Иногда Вадим даже отщипывал кусочек перепавшей ему лепёшки, угощал друга. Тот привык, не отходил ни на шаг, шершавым языком зализывал раны и засохшие струпья.

Душманы, видя их дружбу, смеялись: «Подружилась собака с собакой»! И щенка, и Вадима, они называли одинаково – Шурави. Вадим тоже так называл четвероногое создание, относившееся к нему по-человечески. Он знал, что «Шурави» - это не оскорбление. На языке врагов и мучителей слово это означает - «друг».

В один из дней, вечером, когда солнце клонилось к закату, душманы, квартировавшие в селении, собирались ужинать. Вадим сидел на корточках под жалким подобием навеса, сооруженного из кривых жердей, старой фанеры и не менее старой рваной мешковины. Дремал. У ног его дремал Шурави.

В другом углу двора, рядом со стеной, сложенной из больших камней, на очаге, сооруженном из тех же камней, варили барана. Баран варился в большом закопчённом котле без крышки. Божественный запах варёной баранины достигал носов Вадима и Шурави. Они старались не обращать на запах внимания. Знали точно, что им вряд ли что достанется. А если и достанется, то самые крохи. Вернее – кости.

Кашеваривший молодой душман, выловил сварившуюся баранину, уложил её на большое плоское блюдо. Разломил и положил на другое блюдо несколько лепёшек. Гомоня по-своему, подошли остальные члены отряда. Сотворив обязательную молитву, принялись трапезничать. Вадим и щенок слегка оживились, но не подали виду. Ожидалось, что объедки и кости полетят в их сторону. Сегодня почему-то этого не произошло. Обглоданные кости воины Аллаха небрежно бросали в алюминиевый тазик, стоявший неподалёку.

Молодой парень, исполнявший роль повара, взял с блюда баранью лопатку, аккуратно обрезал небольшим, острым и узким ножом мясо. Слегка размахнувшись, бросил кость в сторону пленника.

Вадим давно уже сидел на цепи. Он хорошо, до мельчайших подробностей, изучил доступную ему территорию. Сразу понял, что до лопатки ему не дотянуться – цепь не пустит. Вожделенная кость лежала всего в нескольких сантиметрах от границы доступности. Он легонько подтолкнул щенка в сторону кости. Щенок-то не привязан. Если уж Вадиму не дотянуться, пусть Шурави возьмёт кость.

Мелькнула мысль: «А вдруг щенок догадается принести кость ему?» Мысль совершенно нереальная в обычной обстановке, но что не удумается, с голодухи?
Щенок и правда, принёс. Он аккуратно поднял из пыли лопатку и поволок на привычное место ног Вадима. Бывший сержант взял из пасти щенка кость, жадно вгрызся в остатки мяса.

Обычно животные, особенно собаки, пищей не делятся. Попробуйте отобрать миску с собачьим кормом у своего любимого и ласкового, вполне домашнего пса. Как минимум, услышите грозное рычание. А то и за руку тяпнет, несмотря на всю вашу дружбу и на то, что именно вы наполнили его миску. Не отдаст собака свою добычу, даже если сыта.

Шурави отдал. И смотрел грустными глазами, как Вадим мусолит кость. Тому не то, чтобы стыдно было, нет. Какой уж тут стыд, когда жрать хочется больше чем жить. Но что-то такое, неясное и необъяснимое, было. Обглодав то, что можно было обглодать, сержант вернул кость щенку. Тот быстро расправился с ней, раздробив молодыми зубами и проглотив всё до последней крошки.

За ними наблюдали душманы. Смеялись: «Собака кормит собаку»!
Один из моджахедов решил пошутить. Он поднял с земли небольшой камень. Ножом соскоблил с блюда почти застывший бараний жир. Обильно обмазал им камешек. Что-то сказал своим товарищам. Те громко засмеялись.

Душман свистнул, привлекая внимание щенка. Тот поднял голову и вильнул хвостом, выражая полную готовность получить подачку. Моджахед улыбнулся и бросил щенку маленький, величиной с ноготь большого пальца, кусочек мяса. Шурави подпрыгнул, поймал мясо в воздухе и проглотил, не успев приземлиться на лапы. Душман засмеялся, бросил ещё один кусочек мяса, чуть побольше. Его ждала та же участь, что и первый. Довольный душман взял камень, обмазанный бараньим салом, невысоко подбросил. Щенок поймал подачку в воздухе.

Камень был слишком большим, чтобы проглотить его сразу. Шурави, приземлившись в пыль на несуразные свои лапы с каменюкой во рту, попытался его разгрызть. Но камень есть камень. Это не мягкая податливая кость. Как ни пытался щенок разгрызть вкусно пахнущую штуковину, у него не очень получалось. Вернее, совсем не получалось.

Будь Шурави человеком, он просто облизал бы бараний жир, оставив в покое начинку. Но Шурави был щенком. Он грыз и грыз камень. Крошились щенячьи тонкие зубы, пасть наполнялась собственной кровью. Он грыз. Смеялись душманы над глупой собакой, беззвучно плакал Вадим. Он не мог заставить щенка бросить лакомство. Не мог до него дотянуться, чтобы отобрать камень.

Душманы веселились. Хорошее представление устроил их товарищ. Шутник внимательно наблюдал за тем, какое действие произвела его выходка на пленника. Взял в руки стоявший среди камней автомат, тщательно прицелился. Сын гор умел стрелять. Перебил хвост собаки почти у самого основания. Тощий хвостик упал в пыль, держась на лоскутке кожи. Щенок завизжал, волчком закрутился среди камней, пытаясь ухватить зубами то место, куда попала пуля. Он сам откусил свой хвост!

Душманы смеялись неудержимо. Только один не смеялся. Он, прищурившись, внимательно смотрел на пленника. Побледневший солдат молча сидел под навесом. Забитое до последней возможности существо, почти переставшее себя отождествлять с родом человеческим, было в ярости. Но эта страшная, сжигающая мозг ярость, была внутри. Вадим мысленно ругался последними словами по-русски, добавляя известные ему пуштунские и разные другие слова соответствующего содержания. Он клял душманов и мысленно звал к себе щенка. Вадим жевал собственные губы и не чувствовал боли. Боли, которая могла бы заглушить боль за друга.

Душман встал, вплотную приблизился к визжащему от боли Шурави. Постоял немного и, выбрав момент, наступил большим жёлтым башмаком на обе задние ноги собаки. Вынул из ножен, висящих на поясе, штык-нож. Наклонился над щенком, взял его одной рукой за морду. Короткими быстрыми движениями выколол собаке глаза. Отпустив морду, ухватился за ухо. Сверкнул нож. Ухо полетело в пыль. Отрезав второе ухо, бородатый воин посмотрел в сторону сержанта и довольно осклабился.

Вадим молчал и не шевелился. Знал, что попробуй он выразить своё недовольство, даже просто поднять глаза и посмотреть на душмана, как тут же получит пулю. В лучшем случае. Худшее происходило с его другом. Бесполезный пленник давно надоел моджахедам. Его давно пристрелили бы или зарезали. Нужен был только повод для оправдания перед стариками. И повод почти нашёлся.

Душман, продолжая улыбаться и смотреть на сержанта, выпростал из складок своей просторной одежды огромный тесак, почти саблю. Взглянув на хохочущих своих соплеменников, одним ударом отрубил щенку обе задние ноги. Наступил на переднюю лапу, прицелился, стараясь не зацепить другую, рубанул. Щенок ползал у его ног, суча кровоточащими обрубками, брызгая кровью на красивые добротные американские ботинки.

Хохочущий моджахед отступил назад, в компанию не менее весёлых своих товарищей. Вадим понял, кому обязан щенок своей казнью. Казнили не щенка, казнили его, Вадима. Сержант во все глаза смотрел на умирающего друга. Это было единственное создание во всём белом свете, относившееся к нему как к человеку. Теперь Шурави умирал. Он слепо тыкался носом в пыль, загребая единственной не отрубленной лапой, чертил кровавые круги среди камней и мусора. Душманы смеялись.

По лицу Вадима текли слёзы, он скрипел зубами, но ничего поделать не мог. Ничего. И тогда он проклял моджахедов. Проклинал он их и раньше, но теперь проклял по-серьёзному. Вложил всю свою душу в это проклятие. Он пообещал отомстить. Непременно отомстить! Психика, доведённая до крайности, подсказала возможный способ мести.
Вадим поклялся, что, если ему когда-либо удастся освободиться из страшного плена, если он останется жив и попадёт на Родину, он приобретёт кота и назовёт его Душман. Он его вырастит и откормит. Он его приручит. А потом выколет ему глаза и отрежет уши. Он отрубит ему хвост и три лапы. И будет наслаждаться его мучениями, представляя на месте кота мучителей своих.

Это была нереальная, абсолютно невыполнимая клятва. Но она спасла сержанта от сумасшествия. Мозг подсказал выход из абсолютно безвыходного положения. Выход нереальный и неисполнимый, но выход. Выход психической энергии. Вадим почти успокоился. Отполз в самый дальний закуток своего убежища, притворился, что спит.

Утром следующего дня случилось ещё одно событие. На машине приехал командир дружественного отряда боевиков. С ним прибыли несколько бойцов. На странной машине они приехали. Стандартный армейский «Урал» советского производства. Лобовое стекло выбито, дверцы кабины оторваны. Ковыляет, как раненый. Вадим узнал позже, что большие ураловские колёса, во многих местах пробитые пулями, были лишены камер. Вместо них скаты плотно набиты старыми халатами, одеялами и прочим тряпьём. Отсюда и «походка». Вадим не знал, что это рычащее и дымящее чудо техники, не без труда передвигающееся на рваных колёсах – его спасение.

Приезжие переговорили с местными душманами. Вадима отвязали от его навеса, вместе с цепью бросили в кузов. Автомобиль тронулся. В описываемые времена, людей на людей не меняли. С советской стороны, традиционно, пленных вроде, как и не было. Так же, как не было и войны. Был ограниченный контингент. И штамп-пожелание – «советские - в плен не сдаются»!

Душманы не считали достойным обменивать воинов Аллаха на презренных гяуров. Но считали вполне возможным обменять захваченных солдат, например, на патроны, солярку, другие нужные материалы. Вадима обменяли на комплект колёс для машины. Для того самого «Урала». Несказанно повезло сержанту.

В его родной части о своём сержанте давно забыли. Сам себя и своё имя он тоже почти забыл. Напомнили. Допросили. Подлечили. Вставили выбитые зубы. Не сразу, но восстановили документы, отправили на Родину. Трудно воскресать из мёртвых. Вадим поехал воскресать в свой хутор. К людям, в том числе и родным, привыкал трудно. Трудно, почти невозможно было ему понять простые ежедневные заботы, горести и радости. Его тоже не очень понимали.

Купил заброшенный саманный домик на краю соседнего заброшенного хутора. Завёл двух огромных кавказских овчарок, стал жить. Отдыхал душой в тишине и безлюдье. Когда кончалась соль и другие продукты, выбирался на большак. Там садился в автобус или попутную машину, ехал в город. В городе его интересовал только один объект – базар. На базаре он покупал на небольшую свою пенсию всё что нужно. И харчи, и обувку, и одёжку. Одежду предпочитал военную. Просто, надёжно, дёшево. Последнее обстоятельство было решающим.

Как-то раз, путешествуя по базару, обратил внимание на древнюю старушенцию, пытавшуюся продать котят. Котята копошились в картонной коробке, были совсем маленькие, почти слепые и никому не нужные. Торговля у бабки не шла. Она согласилась, совсем за дёшево, уступить одного котёнка Вадиму. Котёнок был чёрный, с белым галстучком и белым же носочком на одной из передних лапок. Вадим сразу же нарёк его Душманом и посадил за пазуху. Котёнок пригрелся, уснул.

Большой и острый охотничий нож у Вадима был. Здесь же, на базаре, купил огромные блестящие портновские ножницы и небольшой туристский топорик.
Когда, уже почти ночью, добрались до дому, котёнок проснулся и запищал, требуя еды. Вадим налил ему молока, предусмотрительно купленного на рынке. Ничего другого котёнок, похоже, есть ещё не научился. Да и молоко лакать не умел. Вадим его научил. Просто тыкал мордочкой в блюдце и тот облизывался. Так и научился самостоятельно питаться.

Раз в три дня, как по расписанию, Вадим отмеривал четыре километра в соседний хутор, где покупал молоко. В своём хуторе ни одной коровы и даже козы не было. Четыре километра в одну сторону, четыре в другую. В любую погоду. Надо сказать, что эти километры давались нелегко. Плен наложил на Вадима неизгладимый след. Не только внутренний, но и видимый невооружённым глазом.

В армию уходил жизнерадостный, крепкий спортивный парень. При взвешивании в военкомате весы показали почти восемьдесят килограммов. Это совсем немало для восемнадцатилетнего мальчишки. Вернулся в хутор сломленный психически, с выбитыми зубами и сросшимися как попало костями, старик. Как ни старался, Вадим не мог набрать более сорока девяти килограммов живого веса. Да не очень-то он и старался.

Шло время, котёнок рос, привыкал к взрослой пище. Пытался добывать её сам. Вадим любил наблюдать, как тот охотится за воробьями. Редко, очень редко, охота оканчивалась удачей. Но наблюдать за домашним хищником всегда очень интересно. Собаки подросшего кота не трогали. Это были умные собаки. Раз хозяин сказал: «Нельзя!» - значит нельзя.
Собакам своих развлечений хватало. Нужен им больно этот неразумный котёнок! Разве можно назвать разумным кота, который, подняв трубой хвост, разгуливает между двумя свирепыми псами? Да ещё пытается отведать из их персональных мисок?

Котёнок рос, время тикало как часы, приближался срок исполнить страшную клятву. Вадим много раз проигрывал в уме сцену казни. Уши коту он обрезал то ножом, то большими портновскими ножницами. Хвоста лишал туристским топориком и охотничьим ножом. Глаза выкалывал не всегда, но всегда отрубал три лапы. И всегда оставлял ту, что в белом чулочке.

Дел у него особых не было, жизнь, текла размеренно и спокойно. По ночам часто мучили страшные кошмары. Просыпался в холодном поту и не мог отогнать от себя фантомы ухмыляющихся душманов. Вадим приобрёл привычку спать днём. При свете дня кошмары не мучили. Иногда снился Шурави, весёлый и ещё не покалеченный щенок.

В один из дней Вадим, по своему обыкновению, дремал в шалаше, специально сооружённом для дневного сна в углу двора. Сквозь дрёму услышал необычный лай своих верных псов. Ещё не проснувшись, Вадим определил, что территория его суверенного двора не нарушена, собаки лаяли не на чужого. И кормить их время не пришло. Как-то растерянно лаяли собаки, как будто не знали, что делать. Выбравшись из своего убежища, Вадим увидел своих верных друзей суетящимися возле колодца. Колодец был старый, с деревянным срубом, деревянным же воротом с железной кривой ручкой, ржавой цепью, намотанной на ворот.

Собаки не просто облаивали колодец, они как бы пытались заглянуть внутрь сруба. Почти окончательно проснувшись, Вадим заглянул в колодец. Колодец был глубоким. В глубине он увидел Душмана. Котёнок жалобно пищал, плавая кругами в ограниченном выщербленной кирпичной кладкой пространстве. Вадим соображал быстро. Подняв с земли небольшой обрезок доски, решил бросить котёнку его в качестве спасательного плотика, а потом уж разрабатывать операцию по спасению.

Доска полетела вниз. И небольшая она была, и вроде лёгкая, но попала котёнку прямо по голове. Колодец затих. У Вадима похолодело в груди. Хотел спасти - и убил. Нечаянно убил, что особенно неприятно. Через минуту, показавшуюся часом, котёнок вынырнул. Он продолжал нарезать круги по колодцу, не обращая никакого внимания на доску. И не мяукал уже.

Вадим потянул за цепь. Ворот вращался со скрипом, туго. Когда конец цепи коснулся воды, Вадим сбросил рубашку, снял брюки, полез вниз. Спускаться по ржавой цепи было трудно, звенья впивались в ладони, ногами цепь поймать было невозможно. Но он спускался. Когда до воды оставалось метра полтора, Вадим выпустил цепь из рук.

Вода обожгла холодом. Вынырнув, спасатель схватился рукой за спасительную цепь, подтянулся на руках, вдохнул полной грудью затхлый воздух. Воздух был холодный, в нём чувствовался явный недостаток кислорода. Вынырнул из воды котёнок. Он вцепился всеми четырьмя лапами в то, что было ближе всего. Ближе всего была грудь Вадима. Грудь была голой. Молодые, тонкие и острые как иголки когти кота вонзились в тело. Вадим закричал. Ему было очень больно. И неожиданно.

Попытки освободиться от спасаемого, оказались безрезультатны. Оторвать кота можно было только с мясом. Держась одной рукой за цепь, Вадим погрузился с головой в ледяную воду. Лучше бы он этого не делал. Отцепившись от груди, котёнок перебрался на его голову. Это была казнь: по шею находиться в ледяной воде и ощущать, как с тебя сдирают скальп. Многое в жизни пришлось пережить сержанту, но такое?

Вадим вспомнил, что военный психиатр, проводивший исследования после вызволения его из плена, сказал, что у него «размытые представления о боли». Попросту говоря, сержант не очень мог отличить боль от не боли. Это воспоминание не облегчило страдания, но немного успокоило.

Вадим осмотрелся. О том, чтобы выбраться из колодца по мокрой скользкой цепи, не могло быть и речи. Далеко вверху, голубым кружком, перечёркнутым тенью ворота, синело небо. До неба было далеко. А воздуха было мало. И с каждым вдохом-выдохом, становится всё меньше и меньше. Кричать бесполезно, во дворе - только собаки.

Зубы отстукивали дробь. Мелькнула мысль: «Не лопнул бы зубной протез»! Вадим внутренне улыбнулся этой мысли, ухватился покрепче обеими руками за цепь, упёрся ногами в кирпичную кладку, полез вверх. Трудно выбираться из колодца. Особенно когда на голове у тебя сидит кот. Навязчивая мысль билась в черепной коробке: «Только бы этот гадёныш не вцепился в глаза»! Котёнок сидел смирно.

Вадим выбрался. Подтянулся из последних сил, перевалился через край колодца. Кот от него отлип, как только голова Вадима появилась над краем колодца. И сразу же исчез. Правильно сделал. С трудом отдышавшись, Вадим осмотрел залитый солнцем двор, погладил весело прыгавших вокруг него собак. Было так хорошо, так привычно тихо! Не верилось, что несколько минут назад он побывал в преисподней. Без всякой надежды на спасение.

Вадим вошёл в дом, упал на кровать, забрался под одеяло и уснул. Спал беспробудно до утра следующего дня. Когда проснулся, было уже светло. Прислушался. Прямо над головой как будто урчал небольшой моторчик. Голове было тепло. Вадим сел в кровати. На подушке лежал кот. Это он урчал. Вадим хотел было смахнуть котёнка рукой, но что-то его остановило. Он вдруг осознал, что первый раз за много лет спал без кошмаров!

Вадим был начитанным парнем. Он слышал, что кошки могут лечить разные там артриты и другие болячки. Но избавить его от кошмаров? Вадим опять улёгся, намеренно пододвинув котёнка к голове. Тот не сопротивлялся, как будто понимал, что это нужно. Вадим не спал. Он просто отдыхал в полудреме, прислушиваясь к своим ощущениям. Моторчик внутри кота работал, приятная вибрация, казалось, растекалась по всему телу. Голова не болела. Отдохнув, Вадим встал. Вздохнул. Сгрёб кота в охапку, направился на улицу.

По пути снял с гвоздя охотничий нож, взял с тумбочки портновские ножницы, прихватил туристский топорик. Вздохнув ещё раз, подошёл к колодцу. В глубоком сумраке ртутью блестела вода. Вадим знал, как она холодна. И как глубок колодец. Он погладил кота, взвесил в руке топорик. Топорик был тяжёлым, металлическим. Резиновая рифлёная рукоять удобно легла в руку.

Вадим ещё раз вздохнул и бросил топор в колодец. Тот тяжело булькнул, по зеркалу воды разошлись круги. Вадим вынул из кармана портновские ножницы. Лезвия их были широки и массивны, в овальные кольца можно было просунуть сразу четыре пальца. Красивые были ножницы. Они тоже полетели в колодец. Нож было жалко. Вадим не стал вынимать его из ножен, бросил так.

Вздохнул, погладил кота, пошёл в дом.

Так они и живут. Две собаки, повзрослевший пушистый чёрный кот и Вадим.

Кота зовут Шурави Душман.

[просто мария]

Владимир Воронин 13, это уже второй Ваш рассказ, из-за которого становится противно на сайт заходить.
Думаю, не только мне.

[Oleg]

Владимир Воронин 13, это уже второй Ваш рассказ, из-за которого становится противно на сайт заходить.
Думаю, не только мне.

Пора форуму обзаводиться большим мусорным ящиком. Иначе, от "Гришек" и подобных творцов не избавиться.
Человек просто болен, переиграв в стрелялки.

[Winston B. Pooh]

Мощный рассказ. Насколько реален - неизвестно, но эмоциональное воздействие налицо. Хорошая литература - та, что заставляет либо думать, либо чувствовать (в идеале, конечно, и то, и другое сразу).

[Такаббир]

Сильный рассказ!
Спасибо!

[Джек-Попрыгунчик]

Все бы ничего, за исключением того что "шурави" на арабском (предположительно на фарси) = СОВЕТСКИЙ.
От шура = совет.
В афганской войне так называли военный контингент советский войск.
В корне не правильно, когда это слово переводят как "русский".
Собак афганцы признавали так же как и лошадь.
И не было такого уж презрения, какое описывает автор, ни к одной из породы собак.
Иначе бы никогда бы среди собак не появилась одна из очень прекрасных и умных пород - афганская борзая.
=
Второе - если ворот на котором закреплена цепь, стоит крепко, вылезти из колодца не составит труда.
Ах, котенок в руках?
Глубина колодца от силы 5 метров.
Как долго надо карабкаться по цепи вверх чтобы выползти на сруб без сил?
Слов нет.......
Сильный рассказ.
Аж по мозгам бьёт......

[Такаббир]

Сильный рассказ.
Аж по мозгам бьёт......

Я высказал свое мнение. А здесь, насколько я понял из правил сайта, комментируют произведения, а не чужие мнения. Или Вы считаете иначе?

[Джек-Попрыгунчик]

А здесь, насколько я понял из правил сайта, комментируют произведения, а не чужие мнения. Или Вы считаете иначе?

А не слишком вы высокого мнения о себе, если считаете что я комментировал вас, а не рассказ?

[Такаббир]

Но в конце Вы использовали мои слова и тем самым направили свой комментарий мне. Или, точнее, попытались высмеять мое мнение. Только не надо говорить, что я не прав.

[Джек-Попрыгунчик]

Только не надо говорить, что я не прав.

И все же я скажу что вы не правы.

Но в конце Вы использовали мои слова

Предоставите патент на эти слова, тогда они будут ваши.
А пока они априори общие......

[Такаббир]

Сильный рассказ!
Спасибо!

Я отвечаю за свои слова.

Слов нет.......
Сильный рассказ.
Аж по мозгам бьёт......

Так и Вы отвечайте за свои слова.

[Winston B. Pooh]

Как долго надо карабкаться по цепи вверх чтобы выползти на сруб без сил?

Если женщине 88 лет и 245 кг веса - минуты три. Скособоченному переломанному мужичку весом с шестиклассницу - минут десять с передыхами. Удалому форумному альпинисту цепь вообще не нужна - он просто выпрыгнет, держа в руках котёнка, а подмышками - женщину 88 лет и ветерана. Имхо, разумеется.

[Джек-Попрыгунчик]

Я отвечаю за свои слова.

Патент в студию)))))))))

[Такаббир]

Вы пытаетесь сделать хорошую мину при плохой игре. Мне неприятно с Вами общаться. Ответьте мне : "Взаимно". И разойдемся, как в море корабли.

[Джек-Попрыгунчик]

Вы пытаетесь сделать хорошую мину при плохой игре. Мне неприятно с Вами общаться. Ответьте мне : "Взаимно". И разойдемся, как в море корабли.

А оно мне надо?
Что-то там делать?
Мне что заняться что ли больше не чем?
Я с вами не сходился, чтобы расходиться...
Я к мужикам равнодушен...
Можете ходить куда вам угодно, мне фиолетово.......

[Владимир Воронин 13]

Прошу прощения за то, что стал невольной причиной перепалки.
В рассказе не выдумано ничего. Совершенно ничего. Его герои, слава Богу, здравствуют и поныне. Живут в хуторе и не скучают. навещаю иногда.
Благодарю за отзывы.

С неизменным уважением,
Владимир Воронин 13.

[Levit]

Рассказ мне понравился, кроме сцен насилия( надо смягчить что ли). Шурави и правда значит " советский". В тексте нашел ряд стилистических неровностей.( прочтите вслух и услышите). У вас в 2х рассказах так, когда слова , формулировку трудно подобрать.

[Владимир Воронин 13]

Я уже понял, что с насилием перебор во многих рассказах. И надо бы смягчить, да не знаю как. Жёсткая штука война. Неприятно, дурно пахнущая. Нельзя людям убивать друг друга, ни по какой причине. Тем более, получать от этого удовольствие. Отвращение к насилию должно бы быть у человека.
Рассказ именно об этом. Как ещё сказать? Не знаю.

С неизменным уважением,
Владимир Воронин 13

[Levit]

Я думал как - описывать формально либо опосредовано. Достал нож и стал увечить пса или издевался над собакой . Важны же эмоции того кто делает а не то, что делает и в деталях. А потом- изувеченный пес или пострадавший. А герой смотрит и понимает , что то же могут и с ним сделать. Все .
С войны не запоминаются подробности зверств - первые разы или чтото из ряда вон выходящее. Потом это работа и воспринимается как норма. Потом может оценка поменяться в смысле всех событий. Думаю важны эмоции а не детали описания травмирующих событтий

[Владимир Воронин 13]

Не могу с Вами полностью согласиться. Работа работой, даже самая грязная, но человек и в грязи остаётся человеком. Да, война сильно меняет сознание и восприятие окружающего мира. Для людей, прошедших "горячие точки" или, например, живущих сегодня в Донецке и Луганске, эти рассказы не покажутся столь уж жуткими, ка для обитателей этого сайта. Это не есть хорошо, но это так.

Что касаемо эмоций. Я не описываю зверства со стороны. Формально, опосредованно, об этом не стоило бы и писать. Мало ли ужасного творится на Земле. Я попытался, в силу своих способностей, вызвать у читателя те же эмоции, какие испытывал герой рассказа.

Первый вариант рассказа был помягче. Я его показал прототипу. Реакция была бешеной. Я сам почувствовал то, что чувствовал он. Постарался, как смог, передать эти ощущения.

По реакции читателей, понимаю, что не получилось. Или получилось слишком хорошо. Что тоже плохо.

Читают-то простые люди. Многие из которых и курицу зарезать не смогут. А тут такое.

Осталось только попросить прощения.

Что я и делаю.

Хотел опубликовать ещё один рассказ из этой книги. Теперь не буду. Понял, что не надо.

[Upolex]

Ну почему не надо еще один рассказ? Я бы почитал. Что касается этого. Ну-у не могу сказать, что понравилось - зверства не могут нравиться - но то, что эмоции вызвало, мерзость к войне и к подобным садистам, что запомнится - да. Если бы написано было мягче - было бы лучше? Не уверен. Раск, скорее, в плюс автору, чем в минус.
А прощение за что просить? За то, что вы писали, трудились? Да если одному из многих ваш раск понравится или вызовет эмоции, уже хорошо!

[Владимир Воронин 13]

Спаси Христос на добром слове!

Публикую ещё один рассказ из книги "Жуть жуткая. Потом - только о рыбалке.

С неизменным уважением,
Владимир Воронин 13

[Upolex]

Почитаем