ЗВЕЗДА ПУТЕВОДНАЯ

[Владимир Воронин 13]

Вовка замерзал. Не просто промёрз до костей, а замерзал по-настоящему. Насовсем замерзал, до смерти. И понимал это.

Май-месяц в Западной Сибири - тёплый месяц. Днём. И то не всегда. В этот день погода испортилась рано. Снега не было, но было очень похоже, что будет. Низкие свинцовые облака висели неподвижно над степью. Пронзительный ветер гнул к земле чахлую прошлогоднюю растительность, выдувал последние крохи тепла из Вовкиного тела. Контраст неподвижных облаков и сбивающего с ног ветра был поразителен.

В ранневесенней степи Вовка оказался неожиданно для себя, поэтому был неподготовлен. Несмотря на свою начитанность. Арсеньев, Дерсу Узала, Пржевальский, Монтигомо Ястребиный Коготь, Марк Твен, Амундсен, Марко Поло, другие знаменитые путешественники и следопыты были не просто знакомы шестикласснику, они были частью его самого.

В своих мечтах он путешествовал по всему миру, от Арктики и Дальнего Востока до Африки и Америки. Но это в мечтах. На практике путешествия ограничивались радиусом в десять километров от дома. Он так планировал свои путешествия, чтобы к одиннадцати часам вечера обязательно быть дома. Иначе – разговор с отцом. Но эти десять километров он знал лучше, чем свои пять пальцев. Зимой бродил на лыжах, летом – пешком. Как учил отец, никогда не выходил из дому без спичек.

Батя тоже был путешественником. Пешком прошёл от Краснодара, где формировалась его часть, почти до Берлина. Не по своей воле прошёл. Дважды был серьёзно ранен, обморозил ноги, но выжил. Отца Вовка уважал, но побаивался. Батя был почему-то уверен, что знания, недостаточно усвоенные сыном в школе, можно вбить в его голову через задницу. И что лучшим инструментом, способным привить привычку к дисциплине и усидчивости, является брючной ремень.

Вовка был с ним в корне не согласен в этом вопросе, но как-то не представлялось возможности непредвзято обсудить эту проблему. Отец много работал, ему вечно было некогда. Когда дело доходило до ремня, было уже не до разговоров. Затевать разговор на эту тему, когда ремня не предвиделось, было неразумно с точки зрения воспитуемого. В периоды от ремня до ремня жили дружно. Бывали на рыбалке и охоте.
Охотиться отец не любил. Говорил, что на войне настрелялся. Но посидеть у костра, съездить на дальний кордон за грибами, научить, как из ничего и подножной травы приготовить вкусную похлёбку и что-нибудь на второе, это – пожалуйста!

Мысли эти, вместе с мыслями другими, крутились всё медленнее и медленнее в голове путешественника. Он устал, хотел есть. Ещё больше хотел спать. Прилечь в голой степи было негде. Да и знал он, что спать нельзя – замёрзнешь.
Мутнеющее сознание искало способы выжить. Способ был один – идти, двигаться. Если удастся каким-то чудом выйти к человеческому жилью, он спасён. Ежели нет, то нет.

Казались мелкими и незначительными причины, побудившие к этому непредвиденному путешествию. Понимал теперь он главную ошибку, которую совершил несколько часов назад. Желая сократить путь, сошёл с дороги и пошёл напрямки, надеясь несколько выровнять путь и снова выйти на петляющую бессмысленно дорогу за ближним курганом. Теперь понял, почему отец говорил, что в степи проще заблудиться, чем в лесу. Нет ориентиров. Везде степь и одинаковые пологие холмы.

Оказался Вовка в этой степи почти случайно. Всё началось с двойки. Но двойка эта была по немецкому языку. И не первая. Можно даже сказать, последняя. Следствием этой двойки могла быть двойка в четверти. А это уже более чем серьёзно, это – вызов родителей в школу.

В школу, на разные там классные собрания, ходила обычно мать. А по результатам её посещения «принимал меры» отец. Меры эти были общеизвестны и общеприняты. В небольшом сибирском посёлке «ремнетерапия» была единственным известным способом воспитания.

Понимая всю неизбежность встречи своего мягкого места с жёстким отцовским ремнём, Вовка решил бежать. Не то, чтобы он очень боялся наказания. Тем более, не боли боялся будущий отважный путешественник и первооткрыватель неизведанных земель. Просто неожиданно подвернулся случай навестить приятеля, с которым он познакомился в пионерском лагере. Жил приятель недалеко по сибирским меркам, километров всего за сто.

В те времена телевидение было ещё в зачаточном состоянии, про маньяков и педофилов никто слыхом ни слыхивал. Народ, большой и малый, взрослый и не очень, путешествовал «на попутках». В Сибири не подобрать путника на дороге или не пустить кого из путешествующих переночевать, было не принято. Суровый край выработал особые обычаи гостеприимства. Каждый понимал, что ежели он не пустит припозднившегося путника на ночёвку, не даст ему кусок хлеба, тот может попросту погибнуть. А в пути может оказаться каждый, причин для этого немало.

Май в Сибири, это почти уже лето. Но почти. Ночью ещё холодно, а днём уже вполне тепло. Для бывалого путешественника и землепроходца, каковым мнил себя Вовка, и вообще – жарынь. Утром, собираясь в школу, он решил немного пофорсить. Надел голубенькую шёлковую рубашечку с короткими рукавами, подаренную недавно бабушкой, коричневые, хорошо отутюженные брюки, почти новые полуботинки. И всё.

Не считая гордости каждого путешественника – полевой офицерской сумки. В которой он носил учебники. Пока. Но в сумке было и прозрачное отделение для географических карт, и специальный патронташ для карандашей, и секретное отделение для секретных приказов. Хорошая была сумка.

Когда в районе двенадцати часов он вышел из школы, небо было ясным, светило яркое солнце, припекало. Тут и посетила его мысль съездить в гости к другу. Засунув сумку с учебниками и злополучным дневником в поленницу дров, оставшихся с зимы на заднем дворе школы, отправился на окраину посёлка. Направление определил примерно.

Подвернулась попутная машина – грузовик с брёвнами. Водитель, молодой белобрысый парень, сказал, что подвезёт немного, пока по пути. Через десяток километров Вовка вылез из кабины, машина потарахтела налево по просёлку.
Путешественник совсем немного прошёл по пустынной лесной дороге, как его нагнал гусеничный вездеход геологов. С геологами ехать было весело, все они были не местные, даже дорогу спрашивали у Вовки.

Он уверенно показывал, куда надо ехать, где и куда поворачивать. Хотя сам уже не был уверен в правильности выбираемого пути. С геологами ехал долго.
Потом ещё больше повезло - подобрала легковушка. Это был видавший виды «бобик», ГАЗ–69. В нём, на заднем сиденье, похожем на диван, он даже немного вздремнул. Выбравшись из газика на окраине незнакомого селения, спросил дорогу, пошёл дальше пешком.

В догнавшем его грузовике рядом с водителем сидела здоровенная толстая тётка. Пришлось лезть в кузов. В кузове был толстый слой жёлтой прошлогодней соломы. Вовка растянулся на мягкой подстилке и, убаюкиваемый раскачивающейся на ухабах машиной, снова задремал. Снилось ему, что он стоит на мостике большого красивого парусника и суровым голосом отдаёт приказания матросам. Одним из матросов была учительница немецкого языка.

Уже чуть смеркалось, когда он проснулся. Нужно было выбираться из уютной соломы, машина опять поворачивала не в ту сторону. Вовка и сам уже не знал, где та сторона, которая ему нужна. Побрёл по пыльной пустынной дороге на запад, к красному заходившему солнцу.

Местность была совсем другая, нежели та, к которой он привык. Выросший в лесу парень оказался в голой степи. Горизонт был непривычно далеко, глазу было не за что зацепиться. Как потом оказалось, перепутал он название посёлка своего друга. Пересаживаясь с машины на машину, с юга Западной Сибири, где жил, нежданно добрался до Северного Казахстана. Но это выяснилось потом.

Сейчас он стоял на развилке трёх дорог и думал, какая из них приведёт его к лагерному товарищу. Выбрал среднюю. Она была пошире и понаезженней.
Передвигаясь почти всё время на колёсах, Вовка не очень устал, шагал ровно и размеренно. Солнышко неумолимо клонилось к горизонту, было прохладновато, но терпимо.

Через пару километров, увидев, что дорога плавно закругляется, решил сократить путь и пошёл целиной. Зря он это сделал. Вовка шёл и шёл, а дорога не появлялась. Наверное, так же плавно повернула в другую сторону. Изменив направление движения, Вовка дорогу не нашёл, но окончательно заблудился. Видно было далеко, но в этом далеко ничего не было видно.

Поднялся ветер, стало совсем холодно. Потом ещё холодней. Согнутые в локтях, прижатые к телу руки, совсем закоченели. Солнце село, наступили длинные сумерки. Обозримое пространство сильно сократилось. Вовка шёл медленно переставляя ноги и сгорбившись. Холодный встречный ветер выдувал последнее тепло из его худенького тела.

Встреться на пути хоть маленький кустик, чтобы присесть и хоть немного укрыться от ветра, он бы присел. И вряд ли бы уже поднялся. Но кустика не было. И он шёл.

Мысли причудливо путались и перескакивали с одной на другую. Хотелось домой, в тепло. Или за парту, в школьный класс, учить немецкий. В тепле. Хорошо бы шубу случайно найти. Или спички. А вон за тем холмом, наверняка дорога. Дорога к людям. И поджидающая его машина. Тёплая. Но дороги не было, машины не было, спичек не было, не было тепла. Да и холодно уже не было. Было всё равно.

Появились первые звёзды. Вовка читал в книжках, что по звёздам можно ориентироваться. Но не знал как. Он умел находить Большую Медведицу и Полярную звезду. Но они были совсем в другой стороне и слишком высоко, чтобы постоянно на них смотреть.

У него от холода свело шею, трудно было поднимать голову, чтобы посмотреть на Полярную. Других звёзд он не знал. Поэтому, заметив совсем низко над горизонтом жёлтенькую звёздочку, решил идти на неё. Ведь куда-то нужно было идти. Он шёл. Шёл долго. Было уже совсем темно, ноги путались в прошлогодней траве, пытался сбить с ног пронизывающий ветер.

К своему удивлению, Вовка стал замечать, что «его» звезда светила всё ярче и ярче. Это трудно было объяснить сгущающейся темнотой. Другие звёзды сияли по-прежнему далёким холодным светом. А эта, как будто даже увеличивалась в размерах, всё ярче желтея над горизонтом. Иногда звёздочка пряталась, скрываясь за очередным пологим холмом. Тогда становилось совсем скучно и одиноко.

Поднявшись на вершину холмика, Вовка опять находил взглядом «свою» звезду, ему становилось немножечко теплей. Звезда реально приближалась! Помутнённое, скованное холодом сознание подсказывало самые невероятные и в этой невероятности совершенно правдоподобные версии происходящего.
Самой вероятной и желанной была версия о том, что Вовка просто спит и ему всё это снится. Сейчас он проснётся, поднимет с пола сброшенное во сне одеяло, согреется. Он очень хотел проснуться. Но не просыпался.

Звезда неожиданно превратилась в лампочку. В самую обыкновенную, не слишком яркую лампочку, висевшую на деревянном шесте. Шест торчал над синим обшарпанным вагончиком, стоящим на больших тракторных колёсах.
Вовка не обрадовался. Он просто уже не мог радоваться или не радоваться. Он просто побрёл к вагончику. И похолодел от страха. Как можно было похолодеть в его состоянии? Наверное, можно было.

В неверном свете лампочки он увидел множество белых блестящих человеческих черепов, разбросанных по поляне перед домиком на колёсах.

В памяти сразу всплыла сказка про Бабу Ягу и избушку на курьих ножках. Только у этой избы вместо курьих ножек были колёса. Огромные чёрные ребристые колёса. В небе над избушкой что-то вздыхало и шепеляво посвистывало. Как простуженный Соловей-разбойник с выбитыми передними зубами. Вовка был взрослый мальчик, почти закончил шестой класс средней школы и в Баб Ёг и Соловьёв-разбойников почти не верил. Но он читал научную и другую прочую фантастику. А фантастика совсем недалека от сказок.

Воображение услужливо подбрасывало образы драконов-Горынычей, всяких других людоедов и душегубов. Стоять на месте было холодно и бессмысленно. Сделать шаг вперёд - страшно. Возвращаться назад – совершенно бесперспективно и ещё более бессмысленно. Так и так – погибель.

Вовка шагнул вперёд, к черепам. Нагнувшись, взял один из них в руки.
«Череп» оказался неожиданно тяжёлым. И глазниц у него было больше, чем две. Лизнув гладкую, отполированную до блеска поверхность «черепа», Вовка почувствовал жгучий вкус соли. Соль это и была.

Как выяснилось впоследствии, по полю были разбросаны куски обыкновенной каменной соли. А округлую форм, похожую на черепа, придали им овцы. Каждодневно облизывая бесформенные изначально куски соли, они постепенно превратили их почти в шары. Там, где соль была особенно вкусна и податлива, длинные овечьи языки сотворили «глазницы». Но это стало понятно потом, при свете дня, а сейчас было жутковато.

Приблизившись к домику под лампочкой, Вовка не без труда поднялся по высоким приступкам, поскребся в дверь. Ни открыть её, ни даже постучать нормально он уже не мог, руки от холода не разгибались в локтях.

Через время дверь скрипнула и открылась, чуть не сбросив его со ступенек. В дверях стоял чёрный человек. Чёрным он был потому, что за спиной у него горела яркая электрическая лампочка. Прищурив и без того узкие глаза, человек из-под ладони рассматривал ночного гостя. Увидев мальчика, отступил вовнутрь, жестом предлагая войти. Вовка вошёл.

Увидев в углу единственной небольшой комнаты пышущую жаром буржуйку, направился к ней. Дед пододвинул табурет. Когда путешественник стал оттаивать, его начал бить крупный озноб. Зубы стучали так, что, казалось, ещё немного - и они раскрошатся. Его накрыли большим овчинным тулупом.

Когда парень немного отошёл и поднял глаза, он увидел деда, сидящего на табурете под лампочкой с шилом в руках и высоким нарядным седлом на коленях. Починяя седло, дед сосредоточенно сопел носом.

За самодельным деревянным столом сидела очень похожая на старика, такая же узкоглазая и морщинистая лицом бабка. Она сосредоточенно штопала большой «цыганской» иглой длинный коричневый шерстяной чулок. Заметив шевеление под тулупом, бабка отложила рукоделие, поднялась с табурета. «Кушить будишь?» - спросила она с лёгким акцентом. Вовка молча кивнул. Последний раз он ел давно, ещё дома.

Усадив нежданного гостя за стол, старушка поставила перед ним большую алюминиевую миску, доверху наполненную густым супом, дала в руки деревянную расписную ложку. Вовка осторожно попробовал. Вообще-то он не любил лапшу. Но эта лапша была необыкновенно вкусной. Даже варёный лук, иногда попадавший в ложку, был вкусным. Не говоря о баранине, крупные, серые, жирные куски которой составляли почти половину похлёбки. Хлеба не было. Да и не надо хлеба, с такой лапшой!

Уплетая за обе щёки, Вовка не забывал о дне завтрашнем. Не зная, и даже не предполагая, что ждёт его в дальнейшем, он выловил из миски пару небольших кусков мяса. Осторожно и незаметно оттянув ворот рубашки, отправил за пазуху. Было не очень приятно, но что было делать?

Ему постелили несколько овчинных тулупов на широкой деревянной лавке.
Укрыли тоже большим жёлтым тулупом, коричневые длинные косички шерсти которого щекотали нос и кисло пахли. «Какие хорошие люди!» - подумал Вовка засыпая.

Когда проснулся, в домике никого не было. На столе стояла большая эмалированная кружка молока, накрытая половинкой лепёшки. На тарелке лежал кусок белого мягкого овечьего сыра. Поняв, что это его завтрак, путешественник с аппетитом и удовольствием стал уплетать угощение. Подкрепившись, выбрался на улицу.

Светило яркое солнышко, дул несильный прохладный ветерок. На крыше вагончика шелестел и посвистывал лопастями небольшой ветряк. Это он давал электроэнергию чабанам и напугал Вовку ночью своим посвистыванием. Лампочка на высоком шесте горела тускло и невыразительно при свете дня.

Куски вылизанной овцами соли, валявшиеся в беспорядке на прошлогодней пожухлой вялой траве, совсем не были похожи на человеческие черепа, были совсем не страшными. За вагончиком виднелась большая загородка из жердей, в которой толпились овцы. Овец было много, некоторые с ягнятами.

На невысокой ладной лошадке подъехал вчерашний старик. Стремена были подвязаны коротко, «по-казахски». Всадник не стоял в стременах, а именно сидел в высоком и красивом седле. Обращаясь к Вовке, дед спросил: «Дальше пойдёшь, или у нас поживёшь»? Лицо его было при этом совершенно бесстрастно.

Вовка, ожидавший длинных и нудных расспросов о причинах своего появления в степи, с готовностью отвечал, что поживёт немного. Дед слез с лошади, улыбнулся. Лучики морщин разбежались по безбородому лицу, глаза совсем в них исчезли. «Верхом умеешь?» - спросил он. «Умею!» - почти не соврал Вовка.

В прошлом году его, как взрослого, взяли на сенокос. Там отец посадил парня первый раз в жизни на лошадь. Обязанностью начинающего наездника было «возить копны». Для этой несложной работы на лошадь надевают хомут, к гужам которого привязывают двумя концами длинную пеньковую верёвку.

В задачу входит, отвязав верёвку с одной стороны хомута, объехать копну сена кругом. Затем свободный конец верёвки привязывают опять к хомуту. Копна оказывается охваченной верёвочной петлёй. Всё, можно ехать. Копна легко волочится по скошенной траве к тому месту, где взрослые «мечут стог». И так целый день. Не покладая рук и копыт. Потому что нужно успеть до дождя.

Вечером, сняв с высокого бурого мерина, на котором восседал Вовка, хомут, отец велел ехать на водопой. Удобный водопой был недалеко, у почти круглого, поросшего телорезом озерца, оставшегося от весеннего разлива. Вовка и мерин поехали. Вернее, ехал Вовка, мерин шёл. Огромный конь ступал размеренно, спокойно, тяжело припечатывая некованые копыта к влажной земле.

Вовка вертелся на его спине. Герою надоело целый день ездить размеренно и спокойно. Он воображал себя лихим кавалеристом, почти Чапаевым. Остановив коня у раскидистого ивового куста, он, не слезая наземь, выломал прочный гибкий прут, ставший в его руках почти настоящей шашкой. Увидев неподалёку густые заросли иван-чая, развернул в ту сторону мерина.

В его воображении это был многочисленный отряд врагов, с которыми нужно было немедленно сразиться и обязательно победить.

Но в кавалерийскую атаку не ходят шагом! Вовка изо всех сил заколотил босыми пятками в крутые бока мерина, понуждая того пуститься в лихой галоп.
В галоп мудрый мерин не пустился, но, чтобы отвязаться от надоедливого мальчишки, перешёл на мелкую рысь.

Вовка болтался из стороны в сторону на его спине, как мешок с соломой. Или с чем другим. Прут, изображавший шашку, выронил из рук на первых трёх шагах своего скакуна. Мёртвой хваткой вцепился обеими руками в гриву. Его подбрасывало и швыряло по широкой спине мерина. Было страшно упасть с такой высоты. Было страшно попасть под копыта. Было страшно потерять коня и опозориться перед всеми. Было просто страшно.

Мерин трусил неторопкой рысью, не обращая внимания на кульбиты, выделываемые на его спине малолетним и лёгким по своему малолетству всадником. Конь остановился только тогда, когда под копытами раздалось противное чавканье, и он почти по колени влез в жидкое липкое месиво пойменного болота.

Вовка перевёл дух, отпустил гриву, коротко взял повод в руки и уселся поудобней. Но тут же перепугался ещё больше, увидев, куда они с мерином вляпались. Знал он опасность и коварство пойменных болот. В прошлом году видел, как утонула в болоте лошадь. Взрослая красивая кобыла была засосана трясиной, несмотря на усилия по вызволению её из жидкой земли более чем десятком взрослых мужчин.

Вовка осторожно потянул правый повод. Мерин переступил ногами. Вероятно, он тоже понимал всю серьёзность своего положения. Напружинившись всем телом, конь присел на задние ноги и, сильно оттолкнувшись ногами передними, попытался развернуться на месте. Этот манёвр не очень получился. Потому как не смог он переставить соответствующим образом ноги задние – их крепко держала трясина.

Мерин с чавканьем переступил задними ногами и попытался ещё раз. Конь пока неглубоко увяз, поэтому на этот раз у него получилось. С замиранием сердца Вовка сжал пятками бока мерина. Тот и сам понимал, что нужно выбираться.
Каждый шаг коню давался с трудом, он сильно вскидывал голову, напрягал спину.

Чтобы лошадь не ударила его своей головой, Вовка почти лёг на живот, зарывшись лицом в лошадиную гриву. Пахло лошадиным потом и страхом.
Выбравшись на сухое, мерин остановился, мелко дрожа шкурой. Вовка его не торопил, он тоже отдыхал. Отдыхал от страха.

Передохнув, шагом двинулись к месту водопоя. Мерин пил долго. Отфыркивался, поднимал голову, отдыхал и снова пил. Вовка сполз с его спины, отстегнул удила, мешающие пить, отмыл от болотной грязи лошадиные ноги и брюхо.
Когда мерин напился, он сам вышел из воды, потянув Вовку за повод. Тот вложил удила коню в рот, застегнул за кольцо. Попробовал забраться обратно на спину, но не смог, потому как едва доставал мерину до холки руками. В лагерь пришли пешком.

Это был единственный опыт верховой езды будущего путешественника, но он не стал распространяться на эту тему. Просто сказал: «Могу!» Этого оказалось достаточно. Бабка, уже выпустившая овец из загона, принесла и одела на гостя старый дедов пиджак, с большими коричневыми заплатами на локтях. Пиджак был великоват. Сильно великоват. Поэтому старуха подпоясала его обрывком верёвки, а рукава подвернула.

На голову Вовка получил войлочный колпак. Колпак тоже был великоват, постоянно съезжал на глаза. Вовка подозревал, что в таком виде он сильно смахивает на огородное пугало. Зато было тепло. Ветерок был прохладный, весенний.

Дед в нескольких словах объяснил обязанности чабана. Всё было понятно и просто. Нужно время от времени объезжать отару кругом, не давая овцам разбредаться по степи. При этом необходимо следить за тем, чтобы овцы паслись не на бугре, где гуляет холодный ветер, а в ложбине, в затишке, где уже пробивается молодая зелёная травка. Надобно внимательно следить за тем, чтобы маленькие ягнята ни в коем случае не ложились на землю. Земля ещё стылая после зимы, они могут простудиться.

Дед помог новоявленному чабану подняться в высокое седло. По тому, как седок в нём угнездился, как разобрал поводья, как причмокнул на коня, старик сразу понял, какой перед ним конник. На его предложение попасти овец пешком, Вовка ответил категорическим отказом. Старик молча покачал головой и пошёл в вагончик.

Пасти овец было легко, но холодно. Приходилось постоянно торчать на вершине холма, на самом ветродуе. Овцы боялись лошади и при попытке спуститься к ним в балочку, высыпали всей отарой наверх, на ветер. А этого допускать никак нельзя.

Довольно быстро освоившись с несложными обязанностями, найдя общий язык с небольшим мохноногим коньком, Вовка заскучал на третий день. На четвёртый день ему совсем скучно стало. Пригнав к вечеру отару домой, запустив её в загон, увидел у вагончика машину. Это был ГАЗик с пропылённым брезентовым верхом.

Когда Вовка вошёл внутрь домика, увидел за столом четверых молодых мужчин с фотоаппаратами на шеях. Бабка угощала их чаем. Приезжие морщились от непривычного вкуса, но пили и нахваливали. Вовка знал вкус этого напитка. Это был чай на молоке. С солью и бараньим курдючным салом. Чай хорошо утолял и жажду, и голод. Но к нему надо было привыкнуть. Вовка почти привык.

Его появление и странный наряд не остались незамеченными. Журналисты, а это были именно журналисты, широко раскрыли свои глаза, когда Вовка снял верхнее своё одеяние и остался в голубенькой шёлковой рубашке. Обличьем своим явно не был он похож на бабку с дедом. Да и одет был «по- городскому».

Приезжие не подали виду, что удивлены, пригласили к столу, угостили конфетами и мятным пряником. За разговором выяснилось, что они заблукали в степи и рассчитывают переночевать у гостеприимных хозяев. Самый молодой из них, в больших очках с толстыми стёклами, был аж из Москвы, из газеты «Комсомольская Правда». Его сопровождал коллега из Новосибирска и ещё один журналист из районной газеты, выходившей как раз в том посёлке, откуда был родом Вовка. Четвёртым был водитель. Тоже земляк.

Вовка насторожился. Но никто ничего не спрашивал, не пытался выяснить, откуда он здесь взялся. Спросили только, между делом, фамилию. Вовка сказал. Надо было бы соврать, но журналисты так весело рассказывали о своих приключениях, вопрос прозвучал непринуждённо и неожиданно, а потому застал его врасплох. Никакого видимого впечатления на журналистов его фамилия не произвела.

Так показалось Вовке. Но районный журналист и водитель незаметно переглянулись. Районный центр был не очень, чтобы большим. Журналисты наверняка слышали, что из местной школы почти неделю назад, прямо с уроков ушёл в лес шестиклассник и пропал.

Они не подали виду, что поняли, что к чему и откуда. Продолжали балагурить. Вовку ничего не насторожило. Журналисты так интересно рассказывали о своих путешествиях! Потом, как бы между делом, предложили Вовке поехать с ними. Чего ему сидеть и скучать на чабанской точке, когда можно увидеть столько интересного? Вовка согласился.

Спать улеглись на полу, постелив овчинные тулупы и выделанные ручным способом шкуры. Шкуры пахли кислятиной. Рано утром, попрощавшись с гостеприимными хозяевами степного вагончика, Вовка юркнул на заднее сиденье ГАЗика. Ему и жалко было уезжать, и манили дальние дали, новые приключения. Журналисты уселись по своим местам, машина тронулась.
Через пыльное окошко Вовка в последний раз увидел избушку на тракторных колёсах, тускло горевшую лампочку на высоком шесте. Он помахал ладошкой своей "звезде".

Московский журналист оказался знающим парнем. Перекрикивая шум мотора, он с увлечением рассказывал об обычаях кочевых народов. Оказывается, они были гостями алтайцев, представителей одного из коренных народов Сибири. Алтайцы верят в духов природы, раньше у них были шаманы.

Очень важны для алтайцев обычаи гостеприимства. Эти обычаи требуют приютить любого гостя, оказавшегося на пороге, обогреть, накормить.
При этом категорически воспрещается спрашивать путника о цели его путешествия, кто он и откуда, куда держит путь свой. Если путник захочет, сам расскажет. А расспрашивать – крайняя форма невежливости. Вовка тут же в уме составил гениальный план путешествия от одного кочевья алтайцев до другого. Это ж можно целый год путешествовать и домой не появляться! А домой хотелось.

За весёлыми разговорами выехали с кривого и пыльного просёлка на широкий грейдированный большак, проехали несколько посёлков. Где-то около обеда, снова свернули на просёлок, попылили к горизонту. Почти у самого горизонта нашли то, что искали.

В небольшой лесопосадке стояли два дощатых вагончика, крытых серым волнистым шифером. Над одним из вагончиков полоскался на ветру яркий новый флаг. Между вагончиками был устроен шиферный навес, под которым стоял длинный некрашеный деревянный стол и лавки. Это была столовая.
Сами вагончики были общежитиями. В одном из них жили комсомольцы, в другом – комсомолки. Всё вместе это называлось – комсомольско-молодёжная комплексная бригада механизаторов.

Время было обеденное, потому под навесом собрались почти все молодые и весёлые механизаторы. Как раз это и нужно было корреспондентам.
Они брали интервью, много фотографировали. Даже Вовке дали в руки фотоаппарат и позволили сделать несколько снимков. Групповых.

Задание московской редакции было выполнено, комсомольцы отправились обратно пахать землю и комплексно обрабатывать поля. Журналисты уселись в пропылённый ГАЗик, помчались к новым горизонтам, к новым сюжетам. На заднем сидении автомобиля, между двумя газетчиками, увлечённо обсуждавшими будущую статью о молодых строителях коммунизма, сидел Вовка. Он твёрдо решил стать журналистом. Это тот же путешественник, только с фотоаппаратом и блокнотом.

Через время, размечтавшись, он задремал. Спал долго, путешествуя в снах своих по необъятным просторам страны и даже за границей. Проснулся, когда автомобиль резко тормознул. Затормозил ГАЗик прямо у калитки Вовкиного дома. Журналисты давно догадались, кто он и откуда. От неожиданности Вовка опешил, вроде он никому ничего не говорил? Откуда журналисты узнали, где он живёт?

К машине бежала мать. Она была вся в слезах и причитала, как на похоронах.
В калитке стоял отец, нервно курил. Он, как огнедышащий дракон, выпускал тугие струйки дыма через нос. Вовка выбрался из машины. С журналистами не попрощался. Да и не мог он. Мокрый от материных слёз, Вовка молча, насупив брови, отбивался от её объятий. Ему было неудобно перед журналистами. Они обращались с ним как со взрослым, а мама вела себя так, как будто он был маленьким.

Ещё неудобней было перед матерью. Стыдно было. Ведь это он был виновником её слёз. Вовка даже хотел было, по привычке, дать невыполнимое обещание исправить все двойки. Но о двойках не спрашивали, он тоже промолчал. О ремне никто не вспоминал. Это было странно. Вовка понимал, что заслужил экзекуцию как никогда. Но ремня не было.

Отец вообще вёл себя совершенно необычно. Он, как будто ненароком, погладил сына по голове и сказал: «Эх ты! А я хотел тебя на рыбалку взять!», - и отвернулся. Вовка шмыгнул в калитку. Вытряхнул из за пазухи радостно скакавшему вокруг него рыжему Амуру так и не пригодившиеся куски баранины. Пробрался в свою комнату. Улёгся на кровать и претворился что спит.

Прошло время. Вовка вырос, окончил школу, потом институт. Он не стал великим путешественником, не стал журналистом. Стал учителем физики.
Хорошим учителем. Так говорят все без исключения. И коллеги, и ученики.
Никогда не ставит двоек, досконально, «до жидкой кашицы», «разжёвывает материал».

Есть у учителя одна странность. Войдя в класс, перед тем как начать урок, достаёт из портфеля и кладёт перед собой на стол небольшую электрическую лампочку, похожую на грушу. Именно такая лампочка, временно притворившись звездой, некогда спасла ему жизнь. Или звезда, превратившись в лампочку, спустилась с небес, чтобы спасти замерзающего мальчишку?

Учитель не знает.

[Такаббир]

Замечания по ходу, если позволите)

Май-месяц в Западной Сибири - тёплый месяц. Днём. И то не всегда.

В первом предложении Вы утверждаете. В последнем сами себе противоречите. Так все же, май в Сибири теплый или не всегда?

Снега не было, но было очень похоже

Лучше перефразировать.

но выжил. Отца Вовка уважал, но побаивался

Но - слишком близко.

Вовка был с ним в корне не согласен в этом вопросе

Подчеркнутое - лишнее.

но как-то не представлялось возможности непредвзято обсудить эту проблему

Попробуйте написать более простым языком. Тем более, что это мысли паренька.

когда ремня не предвиделось, было неразумно с точки зрения воспитуемого

То же самое. Канцелярит прёт)))

Желая сократить путь, сошёл с дороги и пошёл напрямки, надеясь несколько выровнять путь и снова выйти на петляющую бессмысленно дорогу за ближним курганом

На мой взгляд, подчеркнутое - лишнее. Итак понятно, что если пошел напрямки, значит, дорога петляет. От ненужных объяснений фраза теряет динамику.

Нет ориентиров. Везде степь и одинаковые пологие холмы

"Нет ориентиров - вокруг одинаковые пологие холмы" Может, так лучше?

...это – вызов родителей в школу. В школу, на разные там классные собрания, ходила обычно мать.

Опять лишние слова. "...это – вызов родителей в школу. На классные собрания, ходила обычно мать". Ведь всем понятно, что классные собрания в школе.

А по результатам её посещения «принимал меры» отец. Меры эти были общеизвестны и общеприняты. В небольшом сибирском посёлке «ремнетерапия» была единственным известным способом воспитания.

Подчеркнутое предложение мне кажется лишним. И вообще, слишком много говорите о ремне. Одно и тоже разными словами.
Теперь скажу своими словами, что, что я понял. "В поселке воспитывали только ремнем. Отец хватался за него, как считает паренек, по поводу и без всякого повода, но поговорить по душам с отцом не получалось - он вечно был занят, хотя и находил время на "воспитание". А в те редкие часы, проведенные вместе на рыбалке, возле костра..., не хотелось затевать разговор и портить настроение". В трех предложениях то, чему Вы посвятили почти три абзаца.
Дальше почитаю чуть позже.

[Владимир Воронин 13]

Уважаемый Такакбир!

Благодарю за обстоятельный, серьёзный разбор рассказа.
Я уж было разочаровался в этом сайте, его полезности для меня. Особенно после некоторых замечаний барышни-модератора по поводу моих рассказов.
Обязательно учту Ваши замечания при редактировании рассказа для печати.
Ещё раз примите мою благодарность.

С неизменным уважением,
Владимир Воронин 13.

[просто мария]

Я уж было разочаровался в этом сайте, его полезности для меня. Особенно после некоторых замечаний барышни-модератора по поводу моих рассказов.

МОДЕРАТОРИАЛ

Наезды на барышню-модератора на этом сайте категорически не приветствуются. Ни в каком виде, даже в якобы "завуалированном".

Посему - плодовитого писателя-документалиста Владимир Воронин 13 ждет бан на десять дней. Надеюсь, за это время он успеет прочитать Правила форума (в том числе пункт, касающийся сцен насилия). Если же они ему не подходят или сайт этот кажется бесполезным - то здесь никого силком не держат.

[Владимир Воронин 13]

Спасибо.

[Levit]

Идея рассказа хороша. Мне во многом понравился. Напомнил Д. Лондона. Но язык неровный. Расскажите , прочтите вслух кому- то и сами все поймете про язык. Концелярит и стиль немного - основное. Но вцелом приятно и хорошо

[Владимир Воронин 13]

Спасибо. Канцелярит, в моём случае, неизбежен. Долго штаны в кабинетах протирал, бумаги разные составлял. Рассказ писан на эмоциях, потому и язык неровный. Спасибо за критику, попробую подработать.

С неизменным уважением,
Владимир Воронин 13