Место для самых отчаянных авторов-мазохистов, желающих испытать невероятные ощущения 
"Солдат"
***
...Людей с такими гладкими и розовыми щеками изображают на рекламных плакатах «Пейте молоко!», или что-то очень близкое по смыслу.
Он терялся, когда старпом заходил на камбуз уточнить меню, и смущался, когда ему говорили «спасибо» в окно раздачи. Краснел и отворачивался, когда нарочито разбитная, весёлая и полная жизни уборщица Вика приходила поболтать о жизни с поварами,-
«Саша! Ну что, возьмёшь меня замуж?» - хохотала она, поглаживая свою мощную, как два арбуза в авоське, грудь. Парень вспыхивал, и пулей вылетал вон, под смех обслуги.
«Сашенька, ты куда! Я тебя жду! Вернись!» - летело вдогонку пылающему Сане.
Первый рейс …
Таких называют безобидным словом «солдаты»,- поскольку, в большинстве своём, они приходят после армии,- заработать денег на свадьбу, приодеться в модные джинсы и кожу, купить двухкассетник. А если получится,- немного «хватануть экзотики» в какой-нибудь тропической стране, чтобы было о чём рассказать в родной деревне.
Три месяца в ШПП,- Школе Подготовки Плавсостава, и вчерашний демобилизованный получает квалификацию. Невысокую такую, совсем низкую, но вполне достаточную для старта на флоте. Они приходят на пароходы матросами второго класса, уборщиками, или камбузниками. Сашка и стал камбузником. Почему? Никто не знал.
Камбуз на судне, это что-то, вроде, кухни. Казалось бы, совсем не мужское занятие,- мыть посуду, чистить овощи, драить палубу, накрывать и убирать столы, всегда быть на подхвате, и выполнять команды шеф-повара Сталины Андреевны.
А ещё, Сашка по субботам выпекал булочки. Где он научился этому,- неизвестно. Его сдобная выпечка,- лёгкая, хрустящая, ароматная, была событием недели для всего экипажа. А экипаж, к слову сказать, не много ни мало,- шестьдесят два человека!
Саня готовил глазурь по какому-то особому рецепту, и после этого крендели приобретали абсолютно завершенный вид,- румяные, золотистые, они были произведением искусства. При этом, выпекал он их в каких-то неимоверных количествах, посвящая им всю ночь, самозабвенно, - с вечера до утра.
Любили Саню на судне. Полюбили сразу, - за безотказность и отзывчивость, за мягкость и неиспорченность, чистоту, открытость, и совсем «невзрослую» стеснительность. И внешность его радовала моряков,- розовощёкий и подтянутый, в белой поварской куртке и колпаке, словно кудесник с импортной этикетки.
Ну, и, конечно, его знаменитые булочки…
***
«...Уйди Сталина! Уйди, я тебе говорю! Мать твою в кочерыжку! Ишь ты, бляха-муха, адвокаторы хреновы! Домой поедет твой Сашка!» - грохотало по «сотой» палубе из кабинета капитанской каюты.
- Дам радио в порт,- пришлют тебе нового камбузника! Уйди Сталина! Ты, бляха, понимаешь русский язык!?
Обычно безмятежный, спокойный и тактичный, благородством осанки и сединой напоминающий английского лорда, капитан Иван Дмитриевич, был в ярости. У Сталины Андреевны, шестидесятилетней поварихи, на лбу кровавая ссадина и огромная шишка. Утирая краем фартука заплаканное лицо, она вышла из капитанской каюты,- «Вот же, старый козёл!»
Шестьдесят ей исполнилось вчера. День рождения в море, как и все остальные праздники, это и не праздник, в общем-то. Вахта, работа, обязанности по заведованиям, - от этого никто не освобождает именинника.
Обычно, в рейс берётся разрешённое таможней количество спиртного, - литр водки, и два литра вина. Собираются, как принято, службами и командами,- мотористы, электрики, матросы, машинисты. Только «свои». Сели в каюте, пригубили, поздравили, рассказали многократно повторенные анекдоты, спели под гитару, покурили и разошлись. У Сталины Андреевны на дне рождения тоже были свои,- камбуз. Или как говорят на флоте, -обслуга. Два повара, буфетчица, уборщица и камбузник. Пять человек.
Там, на своём юбилее, и плеснула Сталина Сашке злополучный стакан «Пшеничной». Отказывался Саня не долго, - не смог сдержать напористого взгляда пышущей здоровьем Вики, и по-молодецки, не моргнув, хлопнул двести грамм одним махом. И занюхал локотком.
Почему-то все думали, что он служил связистом на «точке», на побережье Баренцева моря. Что просидел два года в теплом бараке среди антенн дальней связи, среди приёмников и передатчиков, в немногочисленной команде таких же затворников поневоле. И спал вдоволь, и ел «от пуза». Что в результате такой вот службы, и превратился в гладкого, лощёного, спокойного и мягкого. Кто мог подумать тогда, что наш Саша полтора года выковыривал моджахедов из горных аулов в Афганистане? Что служил он в составе отдельной десантно-штурмовой бригады. И два ордена Красной Звезды, полученные из рук командующего, и наградные часы с монограммой. И убивал наш Саня, чтобы не быть убитым. И резал, чтобы не быть зарезанным.
Кто мог предположить, что из скромного деревенского паренька армия (армия ли?) сделает хладнокровного, профессионального убийцу. Трудно сказать, что защищал он там, - завоевания афганской Революции, и ростки социализма? Наверное, свою жизнь, в первую очередь. Вместе с такими же пацанами, как и он сам, - защищал, и постигал её совсем «не по-детски».
Там, в Афгане, довелось увидеть нашему Сане располосованных на ленточки вчерашних своих друзей, и кровь, отрезанные головы, и цинковые гробы. И готовил он там, отнюдь, не булочки в яичной глазури. Никто не знал, что у Сашки ранение, и что, лишь поэтому,- он не матрос. Да и не пил он никогда «по-морскому», «по-настоящему». И теперь бы не выпил, если бы не настояла Сталина Андреевна, и запавшая на него Вика. Первый рейс, всё-таки,- традиция.
Нет, он не просто шёл по коридору. Не было моря и рейса. И судна не было. Он сегодня вновь «пробивался к своим» через тех, кто попадался навстречу. И для него уже не существовало экипажа, и судовой службы. Не было никого. Он был один. Снова, сам за себя. И ему опять нужно было куда-то дойти. Дойти, во что бы то ни стало, или погибнуть.
И поэтому шёл. Так, как научили. Так, как умел.
В каюте, где он выпил, осталась лежать юбилярша с рассеченным лбом, Вика с сотрясением мозга, и второй повар со свёрнутым набок носом. После Сашкиного «прорыва», несколько человек обратились за помощью к судовому врачу.
День рождения «удался».
***
«Алексей, можно к тебе?», - дверь каюты открылась, и зашли двое,- котельный машинист Игорь, и моторист Марьян.
В тот злополучный день, когда Сталина принимала поздравления, они парились в судовой бане. И угораздило же их, сразу после моциона,- размякших, и слегка угоревших от процедуры, встретить в коридоре Сашку. Укутанные по-пляжному, в простынях, с полотенцами-чалмами на мокрых головах, они и напомнили, вероятно, своим видом Сане что то из его недавнего военного прошлого. А теперь стояли передо мной,- один с уродливо распухшим носом, второй,- с огромным синяком под глазом.
- Лёш, поговори с кэпом...,- начал Игорь,- Понимаешь, Сашка и не виноват,- не помнит же ничего! Ну кто знал, что ему нельзя ни капли? Жалко парня. Визу прикроют, и уволят.
- Хороший хлопец… Обидно, что так получилось, - поддержал Марик.
Дверь в каюту снова открылась, и я увидел ещё несколько человек «пострадавших». Они стояли в коридоре, и продолжили почти хором:
«Сталина ходила к нему, - глухо! Выгнал. Сказал спишет и отправит в порт на первом попутном транспорте. А это,- всё… Ты же знаешь… Лёша, поговори с Дмитричем…».
Выяснилось, что среди тех, через кого Сашка «прорывался», не оказалось ни одного человека, кто затаил бы на него обиду за случившееся, включая повара с подбитым кривым носом, и значительно «помятую» Вику. Я был вторым штурманом, и имел непосредственное отношение к камбузу. С капитаном у меня были прекрасные отношения. Да, и, Сашка был мне очень симпатичен. А его выпечка вспоминается до сих пор.
Взглянув на « побитую делегацию», я согласно кивнул.
***
«А он кто тебе ?»,- спросил капитан, выслушав меня.
«Он что,- твой родственник? Брат? Племянник? Тебе это зачем? Тебя что,-уполномочили ? Вот скажи мне,- какой тут, твой интерес? Не пойму я тебя, Алёша»,- в словах капитана я не услышал злости.
- Иван Дмитриевич… Ну, ведь, правда,- хороший парень. Жалко. Уволят. Да, и, камбуз оголять не хочется. Досылка будет только месяца через полтора - два. А всё это время,- трудно будет без камбузника. Лишних людей нет, вы ведь знаете».
Он снял очки, подошёл близко - близко, наклонился, а затем, негромко, и очень отчётливо произнёс, грозя пальцем ,-
« Хорошо. Пусть остаётся. Только запомни. Хорошо запомни меня. За всё, что произойдёт дальше,- ты будешь нести персональную ответственность. Ты… Не перед конторой, не перед кадрами, не передо мной».
Он укоризненно покачал головой, и добавил,- «Иди…»
- Спасибо, Иван Дмитриевич !
Я вышел из капитанской каюты.
- Ну как, Алексей?
- Всё нормально, ребята! Весь рейс будем с булками!
***
- Вадимыч, ОТБ вызывает!
- Зачем?
- Какой-то инструктаж нужно пройти, вроде…
Мы стоим «на отходе». Через несколько часов съёмка. Наш транспорт занимается сменой экипажей.
Середина девяностых,- разброд и упадок в пароходствах и судоходных компаниях,- развал, кризис. В родной порт приходить очень дорого и накладно. Таможенные и портовые сборы выросли в цене так, что пришедшее из рейса судно рискует надолго задержаться у причала . Чтобы отправить пароход в очередной рейс, может понадобиться столько времени и средств, что возникнет сомнение в целесообразности выхода в море. Поэтому, наши пароходы теперь заходят куда угодно, только не на Родину. Германия и Голландия, Англия и Норвегия, Португалия и Испания. Там гораздо дешевле и проще. Россия,- дорогая страна. Нам не по карману её порты.
Мы принимаем на борт пятьдесят человек, и следуем по назначению. На этот раз будет голландский Эймёйден. Через четверо суток туда зайдёт судно нашей компании, и мы должны привезти для него новую команду. В Голландии загрузим на себя отработавший экипаж, и доставим его на родную землю. Работаем «челноком». Очень нервная и напряженная работа. Времени всегда не хватает. На счету,- каждый час, тем более,- в день выхода.
Проклиная и матеря Отдел Техники Безопасности, я бросаю всё, и бегу на проходную порта. Дверь кабинета начальника отдела открыта настежь.
- Виктор Сергеевич, вызывал? Какой ещё инструктаж?
- А- а! Алексей Вадимыч, заходи! Распишись!
Беру протянутую мне папку. На лицевой стороне крупными буквами написано,-
«ИНСТРУКЦИЯ ПО РАЗМЕЩЕНИЮ И ТРАНСПОРТИРОВКЕ АРЕСТОВАННЫХ НА МОРСКИХ СУДАХ»
- Что это?
- Прочитай и распишись. Не знаю толком, что там произошло. В сменном экипаже убийство. Убийца арестован. Тебе нужно будет доставить его сюда в целости и сохранности. Ты понимаешь о чём я?
Открываю папку, и листаю страницы печатного текста, пытаясь с первого раза понять, что в них написано.
Так…
«…Подготовка изолятора временного содержания… Решетки на иллюминаторы… Укрепленная металлическими профилями дверь в изолятор… Трёхсменная непрерывная вахта… Подбор вахтенных… Режим питания… Связь с арестованным… Возможные риски и их предотвращение… Самоубийство… Нападение … Неподчинение… Оказание медицинской помощи… Применение силы…»
Многочисленные параграфы и пункты. Бесстрастный, точный, понятный текст. Грамотно и толково,- ничего лишнего.Тот, кто составлял это, - знал предмет «на отлично». С раздражением и досадой выдыхаю,- «Ну, попал! Делать больше нечего, - арестантов возить».
- Кто он, Сергеич? Он, хоть, наш или не наш?
- Наш - наш! Расписался ? Ну всё, удачи, Алексей!
***
Роскошный причал Эймёйдена…
Гавань заполнена небольшими, словно с картинки срисованными судёнышками. В отличие от нашего бело-серого, их корпуса окрашены в яркие заметные цвета,- зелёные, васильковые, жёлтые, рубиновые. Поверхность ровная, как яйцо. Отливает на свету глянцем.
Швартовы закреплены, парадный трап оборудован. Бегу на сменный. Как там?
В прокуренной каюте старпома полумрак и уют. На иллюминаторах тюлевые занавески, свежие, чистые и наглаженные. Видно, что обитатель «в хороших отношениях» с буфетчицей. За столом,- мой старый знакомый Толик Голуб.
- Толя, привет!
- О! Какие люди! Садись Алёша!
Закурили...
- Ну рассказывай, Толик, времени совсем нет. Завтра отходим, нужно готовить изолятор. Кто такой? Что за душегуб?
- Ты знаешь, Лёш, не душегуб он,- отличный парень. Шеф-повар. Характер замечательный. Готовит прекрасно. Такие булки выпекает по субботам,- у меня жена так не умеет. Кто знал, что так получится? Теперь затаскают в порту с допросами.
Толик вздохнул, и «с чувством» выругался,-
«…Нам оставалось меньше недели до окончания рейса. У буфетчицы был день рождения. Светка накрыла стол для своих. Ну, посидели, выпили, посмеялись. И разошлись спокойно, вроде бы. А он, Ты представляешь, Алёша, пошёл на камбуз, взял филейный нож, и вернулся в каюту. Второй повар лежал на шконке, ничего не ожидал,- понятное дело. Шеф и всадил ему по самую рукоятку. Три удара, насквозь,- печень, селезёнка, и сердце. Потом вышел в коридор, и пошел крушить команду. Просто шёл и гасил всех подряд. И ничего сделать не могли. Сыграли общесудовую тревогу… Начали раскатывать пожарные рукава, чтобы выдавить его на верхнюю палубу, и сбить за борт. Не успели. Он запутался в шлангах, споткнулся. Накинули сетку… Связали… Закрыли… А он отрезвел, и ты представляешь? Не помнит ничего! Лёш, ну как ты думаешь? Ведь, и выпил всего стакан водки. Разве может быть такое от стакана? Никогда не поверю! Да, что уже теперь! Что есть, то есть…»
- Подожди, Толик …
Только теперь до меня начало доходить сказанное.
- Саша? Краснов? Камбузник? Сашка?
- Да… Саня Краснов… Только не камбузник он уже,- а шеф-повар...
***
«Открывай!»
Старпом прицелился в замочную скважину. Щелчок…
Я никогда не видел таких пустых, свободных от чего бы то ни было помещений. Даже, держатель графина с переборки был убран. Ни зеркала. Ни посуды. На унитазе снята крышка, шток из сливного бачка вынут. Металлическая кровать, привинченная к палубе. И стол посредине. Вот и всё «убранство». На кровати сидел человек,- «мой» Сашка. Камбузник Саня.
Я напрасно пытался узнать у него причины и побуждения. Он и правда,- ничего не помнил. Стакан водки. И полный провал. Тьма, пустота и пропасть, отделявшие его от реальности. И он снова был один. Против всех. И в этот раз,- против себя.
Был переход в Россию. Сашку встречал конвой. Его жене Ирине, с годовалой дочкой на руках, подойти к Сане не разрешили. Ещё на борту, конвоиры застегнули наручники, и оперативно, профессионально наклонив его голову вперёд, вывели по трапу. Двери в автозак захлопнулись.
Родина встретила Саню низким небом и дождём.
***
«Хорошо запомни меня, Алёша! За всё, что произойдёт дальше,- ты будешь нести персональную ответственность. Ты. Не перед конторой, не перед кадрами, не передо мной …»
Эти слова до сих пор звучат во мне. Я понимаю теперь, как прав был старый капитан. Если бы Саньку списали и отправили в порт,- его морская карьера закончилась бы. Пусть и бесславно. Зато, не так трагично.
Тогда ему было двадцать шесть, и в родной деревне под Воронежем его ждала мама и отец. Теперь отца не было. У Сашкиной матери, после известия об аресте сына, случился паралич, и отнялись ноги. Осудили Саню на девять лет. Как сложилась судьба молодой жены и дочери,- остаётся только догадываться. Время было лихое и трудное.
Жизнь, безусловно, сложилась бы иначе. Не знаю, как. Но в любом случае, - сегодня спустя столько лет, я не держал бы это так близко у сердца, и не помнил бы, наверное, какого-то камбузника Сашку. Сколько раз потом мне пришлось лично жестко решать «кадровый вопрос» в море. Не помню. Ни имён, ни лиц. Я делал то, что должен был делать. И не испытываю никаких угрызений совести.
Сашкин срок должен был закончиться в 2004 году. Где он теперь? Кем он стал? Как он сам оценил то, что с ним произошло? Не знаю…
Подумалось сейчас,-
Хорошо, когда на каждого «Сашку»,- есть свой «Иван Дмитриевич». Плохо, когда на «Ивана Дмитриевича», вдруг, отыщется какой-нибудь доброхот «Лёша». Мне искренне хотелось сделать тогда, как лучше. Хотя...
Ведь, как ни крути,- каждый сам кузнец своего счастья.
Или нет?
(Хаммерфест – Эймёйден – Мурманск. 2005 )
