vlad-nikolaev Апрель 12th, 2017, 12:44 pm
Позвольте выложить небольшой кусок из продолжения. В последние пару месяцев совсем ничего не удавалось писать, сам расстроен. Небольшой кусок похождений Кеттиля, да здесь, вот все, чем могу похвастать(((
По сомнениям по первому отрывку и дальнейшему диалогу в обсуждении (я о том, что Крылов придерживал обмундирование и оружие), хотел бы привести маленькую цитату. Взята из книги К.Осипова "Суворов", книга эта - одно из первых исследований о Суворове, изданная в 1938 году.
"Русское правительство ничего не делало для того, чтобы избежать войны, но когда она стала фактом, обнаружилось, что к войне не готовы. Полки были укомплектованы только наполовину, питание было скудное, солдаты часто ходили без рубах. Пушек было много, но к ним не хватало снарядов. Флот достраивался, а спущенные корабли никуда не годились. Кавалеристы были вооружены негодными саблями. Содаты были все те же "чудо-богатыри", но организация армии в целом была по прежнему не на должной высоте..."
_____________________
Капрал Иван Тимирязев оттянул пальцем розовый ворот мундира и попытался вздохнуть полной грудью. Жара сменила прохладу ночи, солнце палило немилосердно. Поднятая копытами пыль лезла в глаза и рот, ложилась на волосы, одежду, превратив зеленый цвет драгунской униформы в серый.
Еще вчера капрал мог сложить мундир в чемодан и привязать к седлу, но после событий минувшей ночи, принесшей первую стычку с турками и потери среди состава, он в любой момент должен был быть готовым дать отпор врагу. Капитан Зуев настаивал на этом, а Тимирязев не имел привычки обсуждать приказы начальства. Хотя он и отлично понимал, что самих варваров никто не встретил. Выстрел во тьме поднял на ноги весь эскадрон. Небольшой отряд нашел тело убитого рекрута. На несчастном отсутствовал мундир, рубаха пропиталась кровью. Искать саблю времени не было, но сапоги все еще были на ногах мертвеца, чему несказанно обрадовался квартирмейстер.
- В походе лишняя пара сапог не помешает, - заявил он, велев кому-то из рекрутов снять обувь с убитого однополчанина. - А у басурман ума не хватило заглянуть под рейтузы, болваны! - намекнул он на скрытые тканью короткие сапоги.
Вид мертвого тела произвел на рекрутов гнетущее впечатление. Все понимали, что начата война, впереди были баталии и осады. Но здесь и сейчас эскадрон шел по земле, над которой распростерла длань матушка-императрица, и никаких турок никто не ждал. Однако перед их глазами лежал Хлыстов, и дыра в его голове убеждала, что смерть отныне может настигнуть их в любой момент.
Наспех собранный Зуевым отряд умчал во тьму, но обнаружить басурман им не удалось, и эскадрон, с первыми лучами солнца похоронив убитого, направился к Кинбурну.
Безопасности ради вперед был отправлен авангард из двух десятков драгун, в числе которых был и Тимирязев. Несколько часов они шли, не останавливаясь. Дорога хоть и радовала пустотой, но заставляла быть настороже. В местах, где она предательски пряталась за рощей или уходила в низину, драгуны обнажали клинки. Но, похоже, басурмане, были храбры только по ночам.
Близился полдень, солнце стояло в зените, и прапорщик Соловьев, единственный обер-офицер в отряде, дал приказ становиться на привал.
Тимирязев с удовольствием снял треуголку и наклонился к ручью. Совсем скоро ноги и копыта сделают воду мутной и малопригодной для питься, но пока она была кристально чистой и освежающе холодной. Капрал смыл с лица дорожную пыль, намочив при этом черный суконный галстук, должный носить по уставу, и только потом напился.
За спиной раздалось тихое ржание. Тимирязев обернулся.
- Иди сюда, Лепесток, - улыбнулся он коню, и животное послушно подошло. - Пей, дружище.
Лепесток, черный двухгодовалый конь, опустил морду в воду, а капрал нежно погладил единственное белое пятно в форме листка на лбу любимца, благодаря которому тот и получил свою кличку.
- Пей, пришло время отдыхать, - повторил он. Уговаривать коня не было нужды, и Тимирязев отвязал от седла фляжку. Вылил на землю остатки воды, ставшей уже горькой и горячей, после чего набрал свежей и холодной.
Закрепляя фляжку к седлу, капрал посмотрел на дорогу. Поднятое множеством копыт облако пыли вдали отмечало путь эскадрона. Идти с авангардом в этот день было благом, подумал Тимирязев. Еще бы! Солнце палило, как летом, пот струился по лицам, рубахи липли к телам, а пыль, противная и вездесущая, превращала мокрые дорожки на висках и шеях в грязные зудящие полосы. Да, идти с авангардом - определенно, благо!
Пока эскадрон изнывал в пути, десяток драгун из числа спутников капрала продолжал следить за дорогой и окрестностями. Остальные решили отдохнуть. Один из рядовых начищал перевязь вохрою с мелом, другой - поправлял передвижное кольцо на ружье, которое, похоже, неудобно висев в пути на погонном крюке перевязи, натерло спину драгуну. Третий, сняв со скакуна седло и вальтрап, натирал ему травой бока, отчего в нос бил приятный запах лугов вперемешку с потом.
Тимирязев довольно пригладил усы. Это, конечно, была не та шикарная растительность, что красовалась на лице прапорщика Соловьева, но для своих неполных двадцати лет, как считал капрал, он обладал пусть и не достаточно густыми, но вполне приличными, закрученными, как того требовали новые реформы князя Потемкина, усами.
- Будь он проклят!
Внезапный возглас прервал размышления Тимирязева.
- Байковский, кто опять тебе на мозоль наступил? - улыбнулся он, узнав голос друга.
Николай Байковский был, как и Тимирязев, капралом, для которого эта кампания так же была первой. В отличие от спокойного друга, Байковский обладал буйным нравом, чаще, правда, выплескивающимся лишь в слова, а потому его реплика вызвала только улыбку на лице Тимирязева.
- Крылов, сукин сын!
Байковский сидел в тени дерева с выпростанной из рейтуз рубахой, чей грязный, почти черный, воротник доказывал, что и в авангарде можно успеть наглотаться пыли. Его мундир лежал рядом, аккуратно сложенный, треуголка покоилась сверху. На коленях он держал длинный, более аршина, палаш, изрядно зазубренный и покрытый местами ржавью, от которой Байковский и пытался избавить свой клинок. Получалось это у него не очень удачно, что влекло за собой поток брани и проклятий.
- Кровь! - Байковский возмущенно ткнул пальцем в одно из ржавых пятен. - Он заявил, что это кровь, сукин сын! "Солдат, - передразнил он квартирмейстера, - этим палашом когда-то было сражено множество варваров! Гордись, и береги его!" Чертов мерзавец! - в сердцах Байковский плюнул на землю. - Видать, последний раз им бились еще под Козлуджи.
Тимирязев не смог сдержать смех.
- Тебе достался еще хороший клинок. Им, действительно, можно гордиться. Ты же видел, что досталось рекрутам. Вот кому впору горевать!
Палаши, розданные новобранцам и, правда, вызывали недоумение. Благо, если один из пяти годился для сражений. Остальные лучше было бы и не доставать из ножен. Ходили слухи, что в других полках дело с оружием так же находилось в плачевном состоянии. Войну с турками ожидали, но, как оказалось, к ней не готовились, и навстречу врагу двигались, по сути, с голыми руками. Однако это мало успокаивало Байковского, который ожидал от похода совсем другого.
- Хороший клинок? - вскинул он брови. - Вот увидишь, я вспорю брюхо Крылову этим самым клинком. Уверен, смерть квартирмейстера будет долгой и мучительной. Он даже палец не режет! - Байковский провел мизинцем по лезвию и протянул, как доказательство другу. Кровь все же проступила, и Тимирязев с улыбкой на лице подошел к Лепестку.
- Крылов сполна заслужил смерть от тупого клинка, - сказал он, вешая на морду коню торбу с овсом. - Слышал о сборе им денег у рекрутов?
- Да, - Байковский отложил палаш к мундиру и, стянув через голову рубаху, сложил ее на траву рядом. - Не иначе, ему обещан капитаном чин. Другой причины такого рвения не вижу.
Он склонился над ручьем и довольно зафыркал, обливая себя холодной водой.
- Или Зуев изрядно потратился в Херсоне, - предположил Тимирязев, наблюдая, как от большого облака пыли, в котором утопал эскадрон, отделилось маленькое и быстро направилось к месту привала.
- Да он пил, как сатана, - согласился с другом Байковский. - Думаю, в Кинбурне будут весьма удивлены поведением капитана.
Тимирязев предпочел не отвечать. Он знал, что в крепости одним из штабс-офицеров при генерал-аншефе служил дядя Байковского, но не считал пагубную привычку Зуева чем-то предосудительным и достойной для жалобы. Но неприязнь между его другом и капитаном была неприкрытой, и причиной ее являлся как-раз-таки тот самый приближенный к высшим чинам родственник капрала. В какой-то мере Тимирязев даже понимал Зуева - иметь в подчинении племянника штабс-офицера сродни сидению на бочке с порохом, а взрывной характер Байковского был фитилем, готовым вспыхнуть в любой момент.
Но Бог с ним, с Зуевым! Хочет напиваться, и ладно, но с чем Тимирязев не мог согласиться, так это со сбором личных средств рекрутов. Какую цель преследовал капитан, он не понимал. Уже на следующий день эскадрон должен был достичь крепости, и, как предупреждающая побеги новобранцев мера, это никак не могло подействовать. Куда сильнее на них повлияла смерть Хлыстова. И все же Крылов со свойственной ему манерой с самого утра выполнил приказ, выдав каждому расписку с указанием взятой суммы денег.
- Легок на помине, - сказал Байковский, и Тимирязев заметил, как маленькое облачко пыли превратилось в нескольких всадников, одним из которых был квартирмейстер.
Прапорщик Соловьев, занятый чисткой медной оправы длинного пистолета, так же заметил догоняющих и бережно опустил оружие в ольстру у седла скакуна.
- Петр Михайлович, - поприветствовал он квартирмейстера, едва тот остановился у ручья.
- Ваше благородие, - Крылов снял треуголку при обращении к старшему по званию. - Капитан Зуев велел передать, что на сем месте остановимся до утра.
Прапорщик удивленно вскинул брови.
- На юге замечен отряд всадников, - пояснил квартирмейстер, - возможно, басурмане. Эскадрон не может позволить себе потерять еще людей, ваше благородие.
Кинбурнская крепость была совсем рядом - не больше дня пути, - и терять время из-за неведомых всадников где-то вдали желания не возникало, но обсуждать приказы прапорщик не привык.
- Выставляю пикеты.
Соловьев торопливо надел мундир, который едва успел снять, и развернулся к драгунам.
Байковский, выйдя из воды, тихо усмехнулся:
- Лишку давеча ночью Зуев дал, чтоб мне провалиться!
Крылов не услышал слов, но обратил внимание на язвительный тон сказанного.
- Вы что-то сказали, Николай Николаевич?
- Попросил капрала Тимирязева подать мне палаш, только что мною начищенный, ваше благородие! Острый, как бритва, и готовый к бою с варварами, ваше благородие!
Байковский вытянулся в струну, которой бы позавидовала испанская гитара. Ответ не удовлетворил Крылова, но и предъявить ему двум капралам было нечего. А потому он просто наградил их презрительным взглядом и, потянув за уздечку, произнес:
- Даст Бог, с такими богатырями мне не доведется сражаться в одном ряду. Смерти подобно.
Байковский промолчал. Последовал примеру друга и Тимирязев, так же стоя по стойке смирно и не отрывая глаз от верхушки ивы, что опустила ветви к самой воде.