vlad-nikolaev Май 28th, 2017, 12:16 am
Можно я начало главы выложу? Сразу оговорюсь. Ввожу новых действующих лиц и показываю нашего противника. Вот как раз это меня и смущает. Турецкая армия имеет очень сложную иерархию, без ста граммов в ней не разберешься. И я попытался по минимуму нагружать текст чинами и названиями. Пострадала ли от этого картинка? Надеюсь, подскажете. Я же со своей стороны скажу, что все же хотел бы добавить каких-то штрихов в костюмах, обстановке, словах. Но не знаю, не сделаю ли я этим текст слишком тяжелым(((
________________
Глава 2
- "Меч Ислама"! - торжественно сказал Джезаирли Гази Хасан-паша, с любовью смотря в небольшую подзорную трубу.
Солнце уже почти скрылось за горизонтом, и его последние лучи игриво ласкали высокие мачты фрегата - предмета любования Хасана-паши, капудана* флота Османской Империи.
На его корме уже зажгли фонарь, с десяток матросов сновали по паутине из снастей, проверяя, как закреплены стянутые паруса. Ярко-красная полоса чуть выше ватерлинии с закрытыми портами почти почернела в быстро наступающей темноте. Кто-то перегнулся через борт и закричал крутившейся внизу лодчонке, но что именно Хасан-паша, стоя на стене крепости Ачи-Кале, именуемой неверными Очаков, не расслышал. Однако капудана это и не интересовало. Он взглянул на корабль, как на молодую жену, и повторил:
- "Меч Ислама"!
Хасан-паша прожил долгую жизнь - слишком долгую для человека, почти не убирающего саблю в ножны и проливающего свою и чужую кровь во славу пророка, - но этим фрегатом он не уставал любоваться. Именно на нем в битве при Чесмене он возглавил флот вместо капудана Ибрагима-паши, что в спешке покинул место сражения, и взвалил на свои плечи всю вину за поражение. Порта проиграла в той бойне, но Хасан-паша, получив заветный чин, определенно выиграл.
- Я знаю этот корабль лучше, чем Коран, да простит меня Аллах! - улыбнулся он и протянул подзорную трубу офицеру в синем мундире европейского покроя. - Не самый большой корабль флота, но, несомненно, красивейший! Как думаете, Клеман?
Майор Жорж Клеман принял инструктированную драгоценными камнями трубу, вежливо поклонился и внимательно посмотрел на фрегат. Будучи артиллеристом, посланным правительством для обучения турков, он разбирался в парусниках не лучше кухарки, и не мог отличить кливер от грот-марселя, но открыто признать свою неосведомленность в этом вопросе не имел права. Да, в его задачу входило заставить недисциплинированных нехристей выдавать не меньше двух выстрелов в минуту из любого орудия тяжелее мушкета, а не считать склянки и измерять лотом глубину вод, однако в присутствии высших чинов армии султана он, как офицер просвещенной Европы, обязан был показать знания во всем.
- Соглашусь, капудан-паша. Фрегат великолепен!
Клеман с легкостью изъяснялся на турецком языке. Это и стало причиной его отправки в Очаков, а обещанный чин следующего ранга должен был скрасить неудобства временного проживания бок о бок с дикарями. К тому же в случае успешной атаки на русскую армию, которую планировал капудан, турки обещали его озолотить. И слова Хасана-паши не были пустым звуком, потому как, если судить по подзорной трубе, что сейчас вновь легла в ладонь могущественного старца и стоила больше годового дохода майора, он обладал сказочными богатствами.
- Двадцать восемь девятифунтовых орудий, - расплылся в улыбке капудан, словно расхваливающий товар купец на рынке. - Легкий, быстрый! Стоит поймать ветер, и ласточка за ним не угонится! Гроза морей! Все верно, катиби? - обернулся он к писарю.
Тот стоял здесь же, заглядывая в освещенный огнем факела лист и проводя пальцем по строкам.
- Все верно, о капудан-паша. "Меч Ислама" - двадцать восемь девятифунтовых орудий.
Хасан-паша довольно провел ладонью по седой бороде, после чего указал на еще один корабль.
- А вон тот, капитан, "Царь Морей".
Клеман привык, что старый капудан, которому так и не удалось выговорить правильно слово "майор", называл его капитаном. Цена временного понижения в чине была известна, и со звонко звенящей легкостью перекрывала это неудобство.
- Фрегат? - француз постарался найти в темноте общие черты с такелажем и оснасткой "Меча Ислама".
- Вы годитесь мне в сыновья, Клеман, - осуждающе взглянул на него Хасан-паша, - а мои глаза видят лучше ваших. Ослабло зрение от порохового дыма? Это линейный корабль, шестьдесят четыре орудия! Шестнадцать девятифунтовых, и по двадцать четыре восемнадцати- и тридцатидвухфунтовых. Смерть под парусом! Я прав?
Писарь, к которому был обращен последний вопрос, согнул спину в поклоне.
- Все верно, о капудан-паша. "Царь Морей", шестьдесят четыре орудия, - прочитал он, найдя нужную строчку.
- Фрегаты, Клеман, чуть дальше, - поучительно сказал Хасан-паша, протягивая руку к трем силуэтам, едва видным в темноте и державшимся вместе. - А эти две плавучие крепости, - его палец теперь указывал на суда, которые стояли так близко, что казалось, было слышно, как вода плещется об их черные борта, - линейные корабли.
Он не стал уточнять количество пушек, составлявших их арсенал, но и без того майор видел, огневой мощью они обладали неимоверной. Главное, правильно ею распорядиться, подумал Клеман. К сожалению, толковые морские командующие были в турецком флоте роскошью. Но сказать подобное капудан-паше значило подписать себе смертный приговор. Султан не церемонился с европейскими послами, что уж тут говорить о каком-то офицере-наставнике? Поэтому француз просто почтительно выразил свое восхищение.
Хасан-паша довольно улыбнулся и бросил взгляд на писаря.
Тот не заставил себя ждать.
- Три линейных корабля, о капудан-паша, и четыре фрегата. Все верно.
- Освежи мою память, катиби. Сколько еще кораблей стоит у стен Ачи-Кале?
Писарь внимательно всмотрелся в листок бумаги, и слуга, помогая ему, приблизил факел.
- Четыре плавучих батареи, о капудан-паша, и четырнадцать канонерок.
- Все верно, - откликнулся старик. Лицо его, освещенное пламенем, враз окаменело, а в голосе послышались ледяные нотки. - Все верно до последнего весла и орудия. Скажите, Клеман, вы - артиллерист, ведающий пушками и ядрами, знаете ли, каким флотом обладает ваш государь?
При всем желании француз не смог найти подвоха в вопросе и честно ответил:
- Нет, не знаю.
Старик кивнул.
- Я поражен, Клеман, просто поражен, - он с искренним удивлением вскинул брови. - Но скажу одно. Как вы не ведаете подробностей о своем флоте, так и простой янычар не может знать таких мелочей о моих кораблях! Это невозможно! Не так ли, Сербен-ага?
Сербен-ага, глава янычар, стоял с остальными ага тут же. Он был намного моложе капудана, и, судя по ширине плеч, силен как бык, но раскаты грома, что послышались в тоне влиятельного Хасана-паши, заставили его сжаться в комок и покорно склонить голову. Старик совсем недавно вернулся из похода в Египет, где утопил в крови зарождающийся мятеж. Слух о жестокости и беспощадности, с которыми он расправлялся с бунтовщиками, пролетел по всей Империи, и теперь один его взгляд повергал в трепет. Проявить неуважение, или того хуже, вызвать недовольство капудана не осмеливался никто. И Сербен-ага не был исключением.
- Никак не может, о капудан-паша, - сказал он.
- Не может, - старик устремил взор на "Меч Ислама", и какое-то время только шум волн под стеной нарушал мрачное безмолвие. Клеман поражался тому влиянию, какое имел на подчиненных Хасан-паша. Тот был невысоким, сухоньким человеком. Огромный тюрбан на голове, казалось, вот-вот должен был сломать тонкую шею своею тяжестью. Длинный кафтан мешком висел на его плечах, ткань была изрядно потерта на коленях от непрестанных молитв, и только шитая золотом перевязь и украшенные драгоценными камнями ножны и рукоять сабли указывали, что перед майором стоял всесильный капудан, а не торговец рабами. Но невзрачность и слабость Хасана-паши были кажущимися, и сверкающие гневом глаза старика только подтверждали это. - Тогда откуда этот мерзавец все знает? - он резко обернулся, оставив за спиной француза, и как удав на обреченную жертву посмотрел на стоявшего на коленях человека.
Перед ним находился обнаженный по пояс янычар, только по седым волосам которого можно было догадаться о его возрасте. Лицо несчастного превратилось в жуткую кровавую маску с узкими заплывшими прорезями вместо глаз. Сквозь разбитые губы виднелись разорванные десна без единого зуба. Кисти рук крепко стянуты за спиной, но эта мера показалась Клеману излишней, потому как пленный едва мог стоять на коленях, а дыхание с хрипом вырывалось из истерзанной груди.
Хасан-паша медленно приблизился к пленному и повторил:
- Откуда ему, простому янычару, знать всё о флоте?!
- Он промолчал, о капудан-паша, - отозвался Сербен-ага.
- А почему? - вопросил Хасан-паша и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Потому что за него написали это письмо, - старик бросил презрительный жест в сторону бумаги, которую держал перед собой писарь, так старательно просматривающий исписанные строки. - Кто та падаль, та собака, что это сделала?!
- Он не скажет, о капудан-паша, - разочарованно склонил голову Сербен-ага. - Мы перепробовали все. Он промолчит.
- Так как скрывает своего агу?
- Нет, о капудан-паша, это не так, - поторопился выйти из-за спины Сербена невысокий, пухлый офицер - Мехмет-ага, если Клеман правильно помнил это трудно произносимое имя. Он был одним из командующих янычарского войска, и пленный, над которым завис меч правосудия, служил в орте под его командой. Мехмет-ага сразу понял, к чему ведет капудан, но объясниться не успел.
Хасан-паша взмахнул рукой, и на жирную шею аге мгновенно накинули веревку, заставив того стать на колено. Мехмет попытался оттянуть петлю и оправдаться, но вместо слов с уст послышались только хрипы.
Клеман за свою военную карьеру уже участвовал в сражениях и видел смерть. Она была страшной, кровавой, с оторванными конечностями и раскиданными внутренностями. От нее выворачивало наизнанку и бросало в дрожь. Но никогда прежде смерть не была такой циничной и до ужасного обыденной. Варвары, подумал француз, не смея отвести глаз от казни. Они убивали без суда, просто, чтобы сорвать злость, словно сворачивали шею цыпленку. Вряд ли в Европе возможно такое! Дикари!
Мехмет-ага несколько раз дернулся и затих. Солдат, приведший приговор в исполнение, аккуратно положил тело на холодный камень и шагнул в тень.
- Сербен-ага, какой участи заслуживает предатель? - ничуть не смутившись, задал вопрос Хасан-паша, указав на стоявшего на коленях пленного.
- Смерти, о капудан-паша. Долгой и мучительной.
- Долгой и мучительной, - проговорил старик, обдумывая что-то. - А что скажешь ты, Осман-ага?
Офицер, к которому обратился с вопросом капудан, сделал шаг вперед, и француз увидел молодого янычара. Даже юношу, подметил Клеман, короткая бородка которого отнюдь не делала его старше. В этом возрасте редко получают чин агы, но раз Осману это удалось, значит перед ним стоял храбрый, отличившийся в боях, солдат, и челенк - красный гребень на белом тюрбане, - только подтверждал это. Но видеть перед собой вражеский клинок и разъяренного капудана - не одно и то же, и Осман-ага заметно побледнел, устремив взор вперед и стараясь не смотреть на обреченного янычара.
- Смерть, о капудан-паша, - вторил он старшему офицеру. - Долгая и мучительная.
Хасан-паша улыбнулся.
- Ты слишком юн, Осман-ага, и потому чрезмерно горяч, - он положил руку на плечо аге и назидательно произнес: - Долгая и мучительная смерть сделает из этой падали мучителя и приблизит к Аллаху. Разве такого наказания хотим мы для него?
Юноша замялся, но старику и не нужен был ответ.
- Он свинья, - выплюнул Хасан-паша ругательство, - и умрет, как грязное животное. Фалакаджи-баши, - обратился он к командиру подразделения, ведающего наказаниями, - подай мне пику.
Офицер в зеленом кафтане, длинные полы которого были заправлены за кушак, сделал шаг вперед. За спиной факаладжи висел футляр с фалакками - палками, которые умелые руки истязателей превращали в ужасные орудия пыток. Майор Клеман, хоть ни разу и не наблюдая, как их используют, слышал, что эти, хрупкие на первый взгляд, деревянные трости внушали больший страх, нежели тьма врагов. Но и в этот раз французу не суждено было увидеть их в деле, и фалакки остались на своем месте, потому что суровый офицер протянул капудану пику.
- Пророк запретил нам есть свиней, - Хасан-паша сжал древко и брезгливо посмотрел на наконечник, отливающий мертвенной бледностью в свете факела. - Грязному животному и смерть мерзкая, - резким ударом он проткнул воздух впереди себя и довольно улыбнулся. - Быть заколотым позорно и противно Магомету, а значит, убитый таким постыдным образом никогда не сможет приблизиться к Аллаху.
Осман-ага побледнел еще больше, но послушно кивнул.
- Сделай это, - капудан подал пику юноше, - ибо не доверяю руке своей. Я слишком стар стал для подобного дела, и не хочу, чтобы мерзавец смеялся мне в лицо. Уважь старика.
Хасан-паша говорил так, словно просил кусок хлеба, и майор с трудом удержал дрожь в теле, хотя и понимал мотивы капудана. Порта совсем недавно объявила войну России, которая занозой сидела в Крыму. Ни одной баталии пока не случилось, но войска постепенно подходили с обеих сторон, и между ними узкой полосой в море пролегла Кинбурнская коса. Крепость, что стояла на ней, была построена когда-то самими турками. Сейчас же она отошла настырным русским, и те значительно ее укрепили. Отличный плацдарм для подготовки атаки на Очаков - это понимали и капудан, и Клеман. К тому же крепость защищала неокрепший русский флот в Херсоне, а значит, овладев ею, легко можно было закончить войну на воде. И Хасан-паша собирался это сделать. Хитрый старик намеревался одним ударом подрубить ноги северному колоссу и со дня на день взять крепость, но письмо, что попало ему в руки, могло спутать все планы. Оно предназначалось русскому генералу в Кинбурне, и раскрывало все подробности о турецком флоте. Посыльный был схвачен, но добиться от него, кто именно написал предательское письмо, так и не удалось. Что же, смерть, пугающая любого правоверного, должна стать уроком тем, кто, возможно, задумает отправить второе такое послание.
- Сделай это.
Старик держал тяжелое древко достаточно долго, но рука его даже не дрогнула. Улыбка не сходила с властного лица, и Осман-ага поторопился взять пику.
Он подошел к обреченному на страшную смерть янычару, на мгновение замер. Тот нервно захрипел, дыхание кровавыми пузырями слетало с губ, и вслед за ними уже готова была сорваться мольба о прощении. И в этот момент юный ага нанес удар.
Острие легко пронзило грудь. Клеману даже показалось, что он услышал, как рвется плоть, но не оторвал взгляда от Османа, который продолжал давить на древко, пока несчастный не осел на холодный пол.
Юный ага не выпускал из рук пики. Только убедившись, что предатель замер, а кровь ручьем потекла меж камней, он вырвал ее из тела и вытянулся перед капуданом.
Тот довольно захлопал в ладоши.
- Я бы лучше не сделал, - похвалил он. - Никто бы лучше не сделал.
Осман-ага благодарно поклонился. Он был мертвенно бледен. Холодный пот бежал по лицу. Но Хасан-паша оказался прав. Никто лучше Османа не сделал бы этого, так как он не мог допустить, чтобы янычар заговорил, пусть даже такой ценой.
Ибо письмо, попавшее в руки капудана, было написано им самим.
__________
*Капудан - командующий флотом Османской Империи