Привет Всем! Не могли бы вы оценить небольшой отрывок из моей книги? Интересно знать, востребована ли сейчас подобное. Спасибо Всем, кто ответит либо же просто прочитает!
1.
Иногда кажется, что жизнь бывает слишком несправедливой. То работу потеряем, то с другом поссоримся, то еще какая неприятность случится. Мы раздражаемся, ругаемся, плачем – проявляем те эмоции, которые от нас ждет общество. Ведь так принято: если что-то идет не так – нужно всем это показать. Может, кто-нибудь пожалеет, подскажет, как найти выход из щекотливого положения, предложит помощь. Мы ждем этого и надеемся на это, потому что любой человек в своей сути слабак. Обычный, вонючий, плаксивый слабак. Только у каждого степень этой немощности разная. Кто-то заплачет от глупой мелодрамы, кто-то из-за друга, а кого-то и смерть матери не тронет. Но этот третий – слабак из слабаков, потому что есть моменты, когда свою слабость надо не прятать глубоко в душе, а выпускать наружу, чтобы наоборот, быть сильным.
Я могу с уверенностью сказать, что сам являюсь еще тем слабаком. Вонючим, плаксивым, ничтожным. И, понимая это, я научился не осуждать людей за их проявления слабости. Только потому, что не имею на это никакого права. Каждый уничтожает себя по-своему. Мы все, будто свечи, медленно сгораем, но только от нас зависит, насколько быстро наш фитилек превратится в полный ноль, в ящик с червями в сырой земле. Иногда происходит непоправимое: пламя внутри нас тухнет быстрее биологической смерти. И тогда человек превращается в живой труп, машину, выполняющую ряд определенных операций. Это самая страшная смерть.
За спиной скрипнула половица. Мама. Я чувствую ее мягкую походку – пантера на охоте, никаких других сравнений и быть не может. Мягко, грациозно она входит в комнату.
-Доброе утро, - говорит она.
-Доброе.
Мой голос звучит неестественно тихо. Быть может, я лишаюсь слуха? Веселенькое дело, только этого мне сейчас не хватало…
-Доброе, - повторяю я с тем же успехом. Что-то со связками не то.
-Будешь завтракать?
-Буду.
Она уходит. Я хотел бы описать вам мою маму – поверьте, ее природная красота этого заслуживает, но не могу. Мне восемнадцать лет, семь из которых я живу в абсолютной тьме. Мне повезло чуть больше, чем обычным детям, лишающимся зрения еще задолго до рождения. Я видел многое: облака, розы, как отец с матерью танцуют танго на борту корабля. Я видел свой член и маленькие яички. Я видел вагину моей подружки из детского сада. В общем, я помню многое, но не свою мать. Как я ни напрягал память – все бесполезно. Ее образ начисто стерся из мозга. И от этого мне каждый день становится все хуже и хуже. Я не помню главного человека в моей жизни. Слабак, что тут еще скажешь. Абсолютный.
Дорога от моей комнаты до кухни занимает ровно семьдесят два шага: семь прямо – дверь на себя – еще семь до журнального столика – поворот направо – пятьдесят по прямой – поворот налево – двери от себя – восемь до стула. Эти жуткие на первый взгляд алгоритмы и есть моя жизнь. Смешная, банальная, глупая, но все же жизнь, за которую я борюсь ежедневно. Потому что хоть я и слабак, но не самоубийца. А дома у меня есть обо что сломать себе конечности. Одна вешалка в прихожей чего стоит. Сколько раз я о нее цеплялся ногой и плашмя расстилался на полу – известно одному Богу, в чье существование я не верю.
Не думайте, я вовсе не заядлый атеист, скорее реалист. Но если Веселый Бородач лишил меня зрения, то почему я не могу лишить его своей веры? Правда, свои мысли я стараюсь держать при себе. Не хочу маму расстраивать. Однажды я услышал, как она на кухне молит Бога вернуть мне зрение. Мне хотел подойти к ней и попросить, чтобы она оставила этого гондона в покое – у него ведь, наверное, есть дела и поважнее. Но я прошел мимо. В такие минуты человека лучше оставить один на один с собой и верой. Из уважения. Не к вере, конечно. К человеку.
-Приятного аппетита.
-Спасибо, - говорю я все тем же неестественно сиплым голосом.
-Ты простыл?
-Да вроде нет. Что-то со связками.
-Ясно.
Мать ставит передо мной тарелку со свежим хлебом, намазанным сливочным маслом. Вы никогда не задумывались над тем, чем пахнет хлеб? Свежий хлеб, конечно. Потому что нет ничего на свете хуже, чем буханка черствого батона. Она мертва. Зрячие редко над этим задумываются, а стоило бы. Я не могу есть мертвятину, мне просто противно. Вкуса мало, он остается практически таким же, но если исчезает аромат, то это уже несъедобно. Свежий же хлеб пахнет пшеничным полем, восходом солнца и росой, которая вот-вот закружиться в замысловатом танце с первыми лучами и навсегда оставит этот мир. Обычному человеку надо здорово постараться, чтобы представить все это. Мне же, гражданину страны Тьмы, гораздо проще, даже глаза не надо закрывать. Свежий хлеб – это как целебное снадобье, дающее мне силы, питающее мои самые сокровенные фантазии.
-Чай или кофе?
-Чай.
-С сахаром?
-Нет.
Отношения с мамой у меня испортились неделю назад. Был понедельник, начало рабочей недели. После института мы с друзьями пошли в «Кабуки», небольшой ресторанчик возле журфака МГУ, где я учусь на первом курсе. Немного поели, немного выпили – впрочем, как и всегда, все было под знаком «немного». Немного поговорили, немного поспорили, немного покурили… А потом пошли немного погулять по улице. Не знаю, откуда вылетела та машина и насколько слабым был водитель, но затормозить она не успела. Удар был не сильным – все же мужчина (не знаю почему, но думаю, это был именно мужчина) успел ударить по тормозам, однако легкое сотрясение мозга и пару швов я все же получил.
Когда мать приехала в больницу, разразился большой скандал. Она была не против того, что я покуриваю марихуану, но то, что это увлечение чуть не убило меня, было уже слишком. Она все спрашивала, куда смотрели друзья, как я вышел на проезжую часть… Вопросы сыпались, словно снег в ночь перед Рождеством. Только снежинки были не обжигающе нежными, а колючими, впивающимися в самое сердце. Мне было впервые в жизни стыдно. Стыдно за то, что заставил ее нервничать, стыдно за то, что заставил переживать своих друзей, стыдно за то, что я такой слабак. Стыдно за то, что я ни черта не вижу!..
-Отец отвезет тебя в университет, а мне пора на работу, - произнесла она и, чмокнув меня в щеку, убежала, как убегает осень, уступая свои владения лютой зиме.
Я остался на кухне один. Люблю одиночество. Оно помогает сосредоточиться на своих мыслях, ощущениях. Но больше всего в одиночестве я люблю то, что могу послушать тишину, насладиться ею. Тишина ведь бывает разной, многогранной и такой необыкновенной. Вот и сейчас она начала медленно обволакивать меня, лаская бесчисленным количеством маленьких язычков страха и безумия. Иногда я боюсь тишину, пытаюсь спрятаться от нее в потоках нот популярных западных певцов, слов ведущих телепрограмм, в урчании моего кота. Все это, словно плащ макинтоша в бурю, спасает меня от капель тишины, падающих свинцовыми пулями на мое тело, проникая глубоко внутрь и поселяя там страх и отчаянье. Но все равно я люблю ее, потому что только она является признаком того, что я один, а значит и одиночество, со всеми его плюсами и минусами, навеки остается со мной.
В кармане завибрировал сотовый. Мелкая дрожь молнией пронеслась по всему телу, будто разряд электричества, вечно куда-то спешащий, но в то же время, всегда обреченный на смерть. Удивительно, с каким рвением он готов попасть на нить лампы, чтобы яркой вспышкой озарить кончину.
-Слушаю.
Из динамика полилась «Лунная соната» Бетховена, постепенно завладевая моим телом и душой. Это звонила она, девушка, чьи губы ласкали меня прошлой ночью. Девушка, с которой я не знаком.