Елена Ударцева
И ещё раз о кошках. Год назад это была проба пера. Коты мои, события реальные, поэтому ни одного имени или клички не изменила. Но взяла на себя смелость: «очеловечить» жи-вотных.
Белогвардеец.
рассказ
У-у-у-ф! Проснулся! Опять мучили кошмары из прошлого. Забыть, забыть, покрепче за-быть. Ну-ка, потянемся, как следует, хвост вытянем дудкой. А-а-а-у! – это я так сочно зевнул. Что там делается во дворе? Мелюзга уже проснулась, серого хозяина не видать. Это наш престарелый кот считает себя хозяином. Наверное, дамочек кадрит, придет, и все метить будет.
Мелюзга – это тайский кот с коротким хвостом, чтоб вам было понятнее. Этот хлыщ поряд-ком старше меня, но ростом, в отличие от некоторых белых котов не удался. Мелюзга – еще и мо-лодая кошечка, к которой я питаю нежные чувства. Человеки еще дрыхнут. Какое возмутительное безобразие! Нам пора давать КОРМ!!! Обожаю, едва проснувшись, похрустеть китекетом. Почему мелюзга до сих пор не разбудила человеков?! Ага, зашевелились…. Вышла на веранду растрё-панная и заспанная женщина. Что вот она стоит с пакетом и сыпет понемногу? Вытряхивала бы весь сразу!
А во дворе солнышко припекало не по-утреннему. Умопомрачительно растрещались вкус-ные, но недоступные мне птички. Благодать…
Домой нас летом не всегда пускают. Мелюзга говорит, человеки обижаются, пакостим, дес-кать. Чепуха! Ночуем в просторных сенях. Кстати, человек тоже там спит на диване. Диван непло-хой, а ночи одно время стояли холодные, поэтому ему пришлось потесниться и поделиться тремя четвертями одеяла. Справедливо. Нас четверо, а он один. Но теперь с холодными ночами можно распрощаться. Слышу приятный сердцу звук посуды. Незаметно прокрался на веранду и улегся под накрываемый завтраком стол. Как вы думаете, должен ли образцовый и уважающий себя кот провести ревизию на столе, дабы узнать, что перепадет нам, котам на второй завтрак? Вот и я так думаю, что не только должен, но и обязан. Поэтому, я проворно заскочил на стол, пользуясь тем, что женщина вышла. Я же не могу предупреждать ее каждый раз о своих намерениях. Хм, селе-дочка! Копченая! Неплохо, неплохо.… А вареную картошку можно было и не ставить на стол. По-жалуй, отведаю селедки прямо сейчас, а то слюнкой захлебнусь, пока человеки нам что-нибудь выделят от нее. Вот и тайский кот подоспел. Ухватил самый жирный и здоровущий хвост селедки и грузно шмякнулся с ним на пол.
- Ну, куда ты, куда? Такую пищу порядочные коты едят за столом.
Вот дурак, тащит хвост с крыльца! Роняет и снова прет. Я увлекся трапезой и философ-скими размышлениями на тему, что такую изысканную пищу надо поглощать неторопливо, соглас-но этикету, а не валять в пыли, как сделал этот балбес. За этим увлекательным процессом я не заметил, как вошла женщина. И вот, меня за шкирку оторвали от стола и выбросили с веранды. Попотчевался называется. Пойти, что ли у тайского отобрать остаток хвоста. Ишь ты! Рычит! А бас, как у архиерея на служении.
- Пошел ты, не больно-то надо объедки за тобой подбирать.
Да, дураком и болваном в этом случае оказался я. Примяв, как следует под собой цветы, скорбно опустил усы. Даже от хорошего человека того и жди всяческих пакостей. Вот, напакостила, швырнула с крыльца приличного кота и сидит, спокойно завтракает. Нет, тут справедливостью и не пахнет. Думами я погрузился в недалекое прошлое.
Опять задергался ус от неприятных воспоминаний. Забудем, забудем, уже забыли. Я бе-лый, красивый кот с необыкновенными глазами. Повторить пять раз. Я лучше расскажу, кто такие человеки. Конечно же, это коты. Но только, ну очень странные. Их невозможно понять. У них не-предсказуемое поведение, грубые манеры, птичий язык. Лапы всего две! Какой ужас! Правда, на-верху у головы довольно развитые придатки похожие на еще одну пару лап. И они, подумайте только, этими так называемыми передними лапами не пользуются для передвижения. Еще уши у них не на месте, и, ха-ха, нет хвостов. Ни у одного! Теперь понимаете мое некоторое пренебреже-ние к ним? А так, если привыкнуть, коты как коты. У этого, тайского, который ростом не вышел – весьма короткий хвост. Я же ничего против не имею. Не всем быть красивыми и белыми.
Пойду, поваляюсь на грядке. Люблю я это дело. По ним ещё хорошо с мелюзгой бегать. Женщина этого не понимала. Хватала нас за шкирку и тащила с огорода, при этом завывала так, что даже я слышал. У неё визг переходил в ультразвук. Одним словом, иерихонская труба. А если её взять за шкирку? и пугать страшным мявом в ухо? Нет, тут у нас полное непонимание. Она рва-ла траву с грядок охапками, ковыряла землю, а нам нельзя вырыть ямку, чтобы справить свои де-ла, нельзя побегать по огороду. Может, это наши джунгли или заросли бамбука. А я самый свире-пый бамбуковый кот, который выслеживает добычу. Вот зашевелился бамбук. Добыча ступила на охотничью тропу. Пружиню задние лапы. Переминаю ими для более удачного прыжка. Бросок!
- Р-р-р-мяу-у! – вонзаю зубы и когти в копыта своей жертвы. Ну что за дела! Опять за шкир-ку схватила, уже и поиграть нельзя.
- Пойми же, женщина, это унизительно! Подумаешь, лапу твою укусил, ну и немного поца-рапал. Ты даже не хромаешь, а мое самолюбие хромает. И, вообще, ты меня любишь или нет?
Порой мне кажется, меня никто не любит. Пойду, забьюсь в клумбу с цветами. «Я белый, красивый кот с необыкновенными глазами», - повторить пять раз. Эх, не помогает. Мне с детства вбивали в голову, что я глупый, никчемный, пакостливый котенок. Безмозглый, непослушный. А еще, урод с разными глазами. За год жизни сменил два дома и нигде не прижился.
* * *
Моя мама красавица с длинной шерстью, изящная, грациозная, настоящая ангорская кош-ка. Брат и сестра у меня просто обаяшечки, с выразительными мордочками – все в маму. Их быст-ро забрали. А как мы играли, как играли! Никогда мне этого не забыть. Остался я с мамой. Молока вдоволь, но стало тоскливо. С мамой так не поиграть, она, когда не в настроении и оплеуху чувст-вительную может отвесить. А тем временем я подрастал и вскоре почувствовал на своей шкурке неприязнь человеков. За что пинают? За то, что короткая шерстка? За то, что я совсем не похож на ангорского котёнка? Вот они разевают рты как рыбы. Огромные рыбы хотят проглотить меня. Я только проснулся на столе и мне страшно. Огромные их лапы таскают меня за уши. За мои боль-ные уши. Мне больно!
- И-и-и-и!!! За что ненавидите? За мои разноцветные глаза? За то, что у меня необычно длинные лапы, и я весь нескладный и неуклюжий?
Уши чешутся и горят огнем. К мамке, быстрее к мамке. Только она меня пожалеет. Моего брата и сестру выбрали, а я никому не нужен. Сейчас схвачу мамин сосок и постараюсь забыть, что я некрасив. Вот если бы можно забыть боль в ушах.… Чешу, яростно их расчесываю до крови, до корост. Зуд становится еще нестерпимее. Кажется, головенка расколется на части. О, еще пну-ли по голове. И-и-и-и!!! Это за то, сказали, что других котят купили, а за этого – хоть самим при-плачивай.
С каждым днем я понимал, что слышу все хуже и хуже. От бесконечной боли в ушах поте-рял аппетит. Бока ввалились, а шерстка стала тусклой. У мамы пропало молоко, и она изгоняла меня от себя. В день, когда окончательно потерял слух, за мной пришёл мужик. Хозяйка протяну-ла ему бутылку. Как я понял, она называлась Магарыч. Дали её мужику за ликвидацию кота, то есть, меня.
- Я сегодня добрый, супруга год назад в бозе почила. Мочить кота не буду. Грех на душу брать в такой день, совесть не позволяет, – он противно захныкал, пустив мутную слезу. – Будет ловить у меня мышей. Поставь, хозяйка, сверху ещё пол литра.
-Соболезную, бутылку за кота дала, пусть ловит хоть крокодилов. Не устраивает, найму со-седа - он мне за стакан его сделает.
Мужик неразборчиво выругался, в сильном раздражении запихал меня в мешок. По дороге до самого дома он с остервенением матерился и проклинал всех жадных хозяек. А я ломал голову – продали меня или подарили? А если так, то почему рассчитывалась бутылкой моя хозяйка, а не мужик. Помимо этого беспокоило неприятное соседство с Магарычем. От нестерпимой вони, исхо-дившей от него, вашего покорного слугу покинул рассудок. Выпустив когти и, жалобно завывая, я тщетно пытался выбраться из мешка. Мужик споро шагал, а я продолжал болтаться на его спине вместе с бутылкой.
В доме кроме мужика, жила сука неизвестной породы. Он развязал мешок, достал бутылку и аккуратно поставил на стол. Потом вытащил за хвост меня. Подбежала тощая сука.
- Знакомься, – сказал он и сунул меня в её морду. Псина не растерялась и сомкнула челю-сти на моей щеке. Я думал, пришёл конец. Едва вырвавшись, с окровавленной мордочкой забился под диван. Вот так появился шрам на моей морде. Нет, не суждено мне помереть своей смертью. Мужик, свалившись на диван, дико хохотал и дрыгал ногами. Псина, истекая слюной, безуспешно пыталась достать меня.
- Первое боевое крещение! – визжал мужик.
Вечером меня обмывали. Пришли ещё двое с вонючей банкой. Наверное, это были родные братья мужика. Потому, что у них были синие одинаковые морды, мерцающие тусклым огнём гла-за и трясущиеся лапы. Они уселись за стол и стали разливать в стаканы содержимое банки. Со-держимое жутко воняло. Каждый раз они говорили:
- Вздрогнем!
И я вздрагивал от нехорошего предчувствия. Потом они дразнили собаку и пытались на-поить её остатками из банки. Затем вдруг заходили на четырёх лапах вокруг моего убежища и ста-ли тыкать в меня палками. Через некоторое время все там же и уснули. Я вымывал лапкой крово-точащую рану, но это не так страшно, как кровоточащая душа. Её не вымоешь лапкой. И зарубцу-ется ли рана на ней.
От мужика постоянно воняло сивухой и чесноком. Собака разгуливала, где ей вздумается. Она меня люто ненавидела. Везде подкарауливала. У меня шрам от её зубов и надорвано ухо. О, моё многострадальное ухо! Спасение от этого чудовища только под диваном. Еду мою она съеда-ла. Да и какая там еда от рук алкаша - порой в желудке такие спазмы от голода, что сухая корка казалась крылышком курицы.
Откуда я знал про крылышко курицы? Тут недалеко есть чудесная помойка. Иногда удава-лось улизнуть от мерзкой псины, и тогда у меня наступал праздник. Вся помойка находилась в мо-ем распоряжении и не было кота счастливее меня. Там можно всегда найти вкусные вещи, и пусть попробовали бы отнять у меня лакомый кусочек другие коты! Тогда им бы мало не показалось.
К псине со временем приноровился, надо быть только осторожным и не забывать, что она караулит повсюду. Вездесущая сука! Мужик целовал ее в слюнявую морду. Она ему улыбалась, махала хвостом. Эти двое любили друг друга. А кто полюбит меня? Они пользовались моей глу-хотой, незаметно подкрадывались и преследовали, преследовали. Мужик на потеху дружкам, та-ким же мерзким как он сам, натравливал на меня эту гнусную псину. Для чего живу и кому я нужен такой урод? Лишь только своим блохам. Между тем, невзирая ни на что, я все-таки рос. В десять месяцев выглядел двухгодовалым котом потому, что не по возрасту имел широкие тазовые кости и мощные длинные лапы.
В очередной нерадостный день выбрался из-под дивана. Никого дома не было. Забрался на стол и задремал - люблю, знаете ли, поспать на столе. И, естественно, не услышал, как зашла эта сладкая парочка. Мужик схватил меня за хвост и ударил об стену. Полное состояние покоя внезапно улетучилось. Меня ослепило яркой вспышкой света, перешедшей в дикую боль. Ещё остатки света в виде мерцающих звёзд не рассеялись, как пронзила новая боль и вывернула наиз-нанку. Пока соображал, где нахожусь и кто я - эта несносная собака вгрызлась мне в зад. Вы по-нимаете мои чувства? А мою боль? С ревом выскочив в двери, промчался мимо благословенной помойки, пробежал всю улицу и вскочил на чей-то забор. Эта сучья дочь прокусила мне зад и чуть не оставила без хвостика. Огляделся. Помойка рядом. А может не возвращаться к этим котёнко-ненавистникам?
По другую сторону забора – чужой дом. Впрочем, для меня все они чужие. Во дворе ходи-ли человеки. Убежать сейчас или потом? Теперь-то я знаю, что женщину зовут Лена, других осо-бей – Саша, Коля, Ваня – в порядке старшинства. Чтоб не путаться и вас не путать, буду называть в дальнейшем их по именам. Кстати, я-то вообще тогда не имел имени, если не считать того, что часто называли уродом.
Может, они меня не заметили? Я прикрыт ветвями березы, растущей в ограде. Сжался в комочек. Как же не заметили! Уже идет. Женщина приближалась. Убежать сейчас или потом? Я готов был просто раствориться в воздухе, стать невидимкой. Ну что за жизнь разнесчастная? Она протянула лапу.… Ой-ой, как мне страшно!
И тут свершилось чудо. С этого момента в судьбе всеми презираемого котёнка произошел перелом. Женщина опустила лапу на мою спинку и… погладила меня. Представляете, она меня погладила! Я ошеломлен, потрясен. Я был в недоумении. За какую-то секунду испытал гамму чувств, но внешне этого не было видно. Я так и остался сжатым в комочек. Убежать или остаться? Остаться или убежать? Женщина снова подняла лапу и почесала меня за ушком. Нет, я не полу-чил от этого почесывания удовольствия - мое маленькое сердечко разрывалось от страха. Какое тут удовольствие? Но что она при этом сказала! Да, я глухой и не слышу звуки, кроме ультра. Но услышал ее всем своим существом, как будто я весь сам – большое ухо. Так слышать могут все живые существа, если хотят понять друг друга.
Она сказала:
- Какой котик! Ты чей? О, да у тебя разные глаза - синий и зелёный!
«Ну вот, сейчас скажет, что урод», - подумал я, нервно слизнув капельку крови, выступив-шую на укушенном месте.
- Ты ранен? Тебя укусила собака? Несчастный, – жалостливо протянула она и тут же за-кричала: – Ваня, иди, посмотри, какие у кота восхитительно необыкновенные глаза!
Тут моя бедная психика не выдержала. Одним прыжком сиганул с забора на крышу рядом стоящей бани, поцарапав при этом лапу женщины. Она пыталась снять меня с забора. Ха! Не на того напала. Я долго приходил в себя на крыше этой бани. Только немного успокоился, пришёл серый хозяин дома и давай гнать меня.
- Не уйду! Мне некуда идти! Уж тебя-то не испугаюсь. Ты всего лишь кот, такой же, как и я. А котов я вообще не боюсь. Давай лучше лежать на солнышке и наблюдать. Самое хорошее заня-тие для кота.
А наблюдать тут есть за кем. С крыши хорошо всё видать, как с капитанского мостика. Пе-редо мной расстилалась дивная пастораль. В роли пастушка - мелкий, то бишь, тайский бобтейл. Подумаешь - порода. Вон серый кот - беспородный, зато хозяин этого дома. Прелестная пастуш-ка - юная сиамская кошечка, в которую я сразу безумно влюбился. Она грациозно бегала по гряд-кам за жирным бобтейлом. Он делал вид, что ужасно испуган. Носился по грядкам так, что веером отлетали перья лука. Мне стало смешно. Давно я так не развлекался. А когда этот толстомясый попытался прыгать, он мне напомнил танцующего гиппопотама. Да, да! Такой же складчатый, жир-ное тельце и короткие лапки. Внизу, подо мной ходили человеки. Женщина махала лапами в мою сторону и разевала рот. Но я уже не обращал на них внимания. А зря! Я был поглощен увлека-тельными играми в огороде: серый хозяин дома спрятался в засаде - это были заросли малины. Вот промчался локомотивом жирнобрюхий, сметая все на своем пути, за ним, изящно выгибая спинку дугой и распушив свой хвостик, скакала моя мечта. Она остановилась в центре грядки с молоденькой морковкой. И тут неожиданно мою мечту раздавила серая туша. Это хозяин дома покинул свою засаду, в одном прыжке расплющив мою любовь. Как хотелось быть вместе с ними! Как я им завидовал, как завидовал! Уже не завидую. Только что они беззаботно бегали, и вот бол-таются в руках у женщины, как дохлые крысы. Нет, ну почему сразу за шкирку! Можно аккуратно взять под животик. Широко разевая рот, она опустила недоразумение на коротеньких лапках на землю, тут же устроив трёпку юной киске.
- Ты, женщина, зачем бьешь девчонку? Она всего лишь помяла морковку, а ты ее выдерги-ваешь - сам видел. Тебя надо бить, а не ее!
Преисполненный негодования, вскочил, мои лапы оторвались от крыши, я завис в воздухе и поплыл. Теперь сам болтался в воздухе как дохлая крыса. Попался! Человек с именем Ваня по-дал меня в руки женщины. «Будут бить», - промелькнула мысль, и я покорно закрыл глаза.
Женщина прижала меня к своей груди, держа лапой под животик. Второй лапой она тере-била у меня под подбородком и тихо мурлыкала. У нее вибрировало в груди.
Лена меня сразу накормила. Так вот какой оказывается настоящий обед для кота. Это вам не облизывание консервных банок, не картофельные очистки и не сухие хлебные корки. Плотно пообедав жирным мясным супом, полакал вволю молока. Впервые отведал сухой кошачий корм. Все это придавил остатками супа. Решено, остаюсь здесь жить! Сыто потянувшись, отправился осматривать свои новые владения. Владения везде помечены серым хозяином. Осмотр меня удовлетворил и я решил, что здесь жить можно. И тут меня грубо засунули вниз головой в дыру подполья. Все-таки этим человекам верить нельзя. Ну, туалет, ну и что? А то бы я его сам не на-шел. Может я и некрасивый, но далеко не дурак. Обидеться, что ли и уйти? А как же моя мечта, моя любовь? Сразу сладко защемило в груди. Останусь. Хуже чем было, не будет. Собаки здесь на цепи, в дом не заходят, уже проверено. Внушал опасение молодой кобель. Кидается на меня, но без злобы. Пошел проверить, что дают настоящим котам на ужин. В двери зашел этот, с тол-стым животом, на коротких тонких лапках. Я хотел подойти и познакомиться с ним, но он нагнул голову и зарычал. Потом пошел на меня тараном. Признаться, я здорово струхнул. Не убежал из-за девчонки, чтобы не посчитала меня слабаком. Она стояла сзади жирнобрюхого, выгнув спинку, и тоже рычала на меня. Впервые я был избит котом. Какой позор!
Прожив два дня, на третий – я испытал сильнейший стресс: меня занесли в баню и стали топить в тазике. Так вот какая мне уготована смерть! Но, я поторопился с выводами. Надо мной просто решили поиздеваться в очередной раз. А так хотелось им верить! Лена полила меня густой пеной и стала теребить шерсть, Коля крепко держал за шкурку.
- Пустите, пустите! Изверги! Котомучители! – я отчаянно сопротивлялся, но безуспешно.
Им оказалось этого мало, и они стали лить воду сверху. Наконец мучения кончились, я за-несен в дом, закутанный в тряпки, как в кокон. И обозлился. Кокон мне без надобности, я вам не гусеница бабочки! Выбрался и стал вылизывать шёрстку. Лена нежно меня поглаживала, расчёсы-вала, что-то мурлыкала - вероятно, просила прощения, заглаживала свою вину. Она принесла су-хой корм и высыпала на трельяж, где я расположился для обсушивания, временами поглядывая на себя в зеркало. Ну что ж, недурён, совсем недурён. Шёрстка стала пышная и белая. Сквозь бе-лизну просвечивала розовая кожа. У меня нет подшёрстка, поэтому я казался слегка розовым. Принялся с аппетитом поедать сухой корм - этим показал Лене, что она прощена. После нервного потрясения и обильного угощения потянуло в сон.
Поспать мне не дали. Лена неожиданно схватила меня лапами и залила в уши вонючее масло, затем, прижав их к голове, принялась тереть, было не больно, но противно: уши зачеса-лись, зуд проник в голову. Немного времени спустя, я испытал облегчение. Отныне эта процедура стала ежедневной, я смирился и не оказывал сопротивление, принимал её как неизбежность. В остальном, жизнь моя налаживалась. Свобода передвижения в доме неограниченна - гулял, где хотел, и собаки не помеха. Кстати, мелюзга с ними в приятельских отношениях, особенно со ста-рым кобелём: смело подходили к нему, тёрлись, а он их вылизывал. Ну что ж, пёс вроде прилич-ный, может, и я с ним поближе познакомлюсь.
Оказывается, я обожаю, когда меня гладят. Чрезвычайно приятно, когда человеки меня за-мечали, брали к себе на колени и ласкали. Спал в любой постели - их целых три. Мог уснуть с Ко-лей, потом перебраться к Саше и Лене, а под утро прийти к Ване. Люблю спать, прижавшись по-ближе к человечьей морде. Меня часто сбрасывали на пол, и я перестал обращать на это внима-ние. Подумаешь, скинули с дивана, я не гордый, тут же запрыгну и устроюсь ещё удобнее. Нала-дился аппетит, я стал прожорлив, но ожирение не грозило. В ветеринарке, куда меня носила Ле-на, выяснилось, что в раннем детстве я перенёс тяжелейший рахит.
С гордостью вспоминаю, как дал бой тайскому бобтейлу. Не таким уж он грозным оказал-ся. Все мои тщетные попытки подружиться с мелюзгой рассыпались в прах, они не признавали меня, и не принимали в свои игры, с тоской смотрел как они резвились, но не терял надежду влиться в прайд. Вновь и вновь пробовал заигрывать с сиамской девчонкой, она же лишь шипела на меня и выгибала дугой спинку. Я был терпелив и, наконец, дождался. Когда жирнобрюхий дрых, а моей лапочке стало скучно, она позволила поучаствовать мне в гонках по пересечённой местности. Мы чуть не сшибли с лап Лену. Она выгнала нас из дома, и мы убежали на грядки с лу-ком. Там оказалось ещё интересней. Мы так носились, что из-под лап вылетали комья земли. Жирнобрюхий спал и пропустил самое интересное. Ох, и любит же он поспать! Пришла на огород Лена, схватила нас за шкурки и занесла домой - её не понять, выгнала из дома, потом затащила обратно. Проснулся от нашего топота мелкий. Будучи в отличном настроении, я предложил поиг-рать и ему - неблагодарный заехал мне лапой по морде. После гонок с моей кошечкой, я находил-ся в состоянии сильного возбуждения, энергия выплёскивалась из меня. Я прыгнул бобтейлу на спину и вцепился зубами в шею. Мы катались единым клубком по всей комнате, шерсть летела во все стороны. А меня охватил азарт битвы: хотелось его кусать, драть и ещё кусать. Наступил ка-кой-то припадок буйства: в глазах всё расплывалось, я едва соображал. Будь передо мной не жирнобрюхий, а тигр, я вцепился бы и в него. Вот соперник жалобно заверещал подо мной. С тру-дом вырвавшись, бросился наутёк, пища о пощаде. Трус! Я начал преследование, опять повалил его; Лена подошла и откинула меня ногой, а жирного взяла на руки. Ей что, больше всех надо? Ка-ждый раз вмешивается, это начинает раздражать. Постукивая хвостом по полу, я праздновал по-беду. Как я гордился собой! А этот трус спрятался. До сих пор, с упоением вспоминаю этот день. Теперь я частенько гонял толстомясого - просто ради смеха, а он, поджав свой короткий хвост, убегал, не вступив в бой. Какое это сладостное чувство превосходства над поверженным врагом! Короче, этот трус в бою мне не соперник. Хотя девчонка до сих пор отдаёт предпочтение ему.
Лене я остался навсегда признателен - уши абсолютно перестали чесаться, оттого, что она регулярно капала вонючее масло в них и слух немного восстановился. Я раскинул мозгами, как бы её отблагодарить. Что же ей сделать хорошего? Она, добрая душа, на ночь оставляла на столе грязные тарелки из-под вкусной еды мне для облизывания. Решено! Я ловкий охотник за лягушками. Буду приносить лягушек к ней. С этой ночи добычу складывал у её дивана или на ве-ранде на столе.
Стал настойчивее проявлять своё расположение к Лене. Заскочу, бывало к ней на колени и начинаю усердно натираться клыком, дабы пометить свою собственность. «Моя Лена!» Запущу когти в джинсы и начинаю месить лапами. Преисполненный любви, прикрываю глаза и завожу мурлыкательный моторчик. Мурлыкается песня нежности и любви. Я в полном экстазе! Эко меня разбирает! Всё чаще вонзаю когти в толстую ткань. Привстав на задние лапы, дотягиваюсь до её морды, высунув язычок, с чувством вылизываю ей подбородок. Лена меня гладит своей тяжёлой лапой. Я впадаю в транс. Теперь понимаю выражение – «пьяный от любви». Покачивает как при шторме, и едва могу стоять на лапах - снизошла приятная слабость. Свернулся тугим калачиком на коленях у Лены. Оцепенение не проходит. Лена пальчиками перебирает мне шёрстку. Дрожь волнами растекается по всему телу. Задремал.… Всю жизнь бы провёл так!
Благодаря восстановившемуся отчасти слуху, узнал, что у меня есть собственное имя. Знакомьтесь, меня зовут Белогвардеец. Я в восторге! А что, неплохо звучит? Призадумался. По-чему Белогвардеец? Наверно, из-за белой шёрстки. А то, что гвардеец, так я и есть бравый парень - любому делу отдаюсь весь до конца, будь то, драка или игра, проявление нежности или неприяз-ни - в общем, настоящий мужчина. А что, я вполне заслужил это имя. Таких отважных котов Лене больше не найти. Меня распирало от гордости. Лена ещё ласково называла меня – Белогварде-юшко, и я раздувался от своей значительности, как лягушка в период брачной поры.
Мою любовь, оказывается, зовут Шмоня. Не понятное и не очень красивое имя, оно ей то-же не нравится, прелестница предпочитает не отзываться на него. Это очень независимая кошеч-ка, впрочем, она ещё полугодовалый котёнок. Подожду, когда подрастёт, а пока пытаюсь завое-вать её благорасположение, правда, мало, что из этого выходит, но я очень настойчивый. У Шмо-ни большая привязанность к жирнобрюхому, похоже, когда-то не хватило материнской любви, она от него не отходила ни на минуту, вместе ели и спали, вместе ходили на прогулку и в гости к ста-рому кобелю. Дик радовался нанесённому визиту, как щенок: вылизывал их, трогал лапой, пытал-ся подгрести к себе поближе. Я старого пса понимал - ему скучно. Я бы лучше удавился на этой цепи, чем сидеть на ней всю жизнь.
Шмоня сосала у бобтейла соски. Да, да! Как младенец у матери! И по всему видать, его это устраивало. У него брюхо из-за этого всегда влажное, не просыхало. Парень, он неплохой, но ма-ло походил на кота - какой-то тюфяк, почти всегда находился в спячке, малоподвижен, ленив, про-жорлив и абсолютно не агрессивный. Лена его обожала: тискала, целовала, переворачивала квер-ху брюхом. Он, как тряпичная кукла у ребенка, покорный, и все терпит. Подозреваю, это доставля-ло увальню удовольствие. Еще меня забавляло это недоразумение, которое он искренне считал своим хвостом. Разве можно называть хвостом то, что торчит из жирной задницы, как обугленный сучок? Впрочем, к недостаткам физическим я относился снисходительно – у самого есть изъяны. А у Лены совсем нет хвоста. Можно только посочувствовать.
Как же я смеялся, когда узнал имя жирнобрюхого! Какая тут снисходительность? Я не мог остановиться, когда припадок веселья проходил, я смотрел в его сторону и вновь начинал смеять-ся. Представляете, этого толстомясого зовут Маус! То есть мышь! Колбаса он, а не мышь! А я то думал, почему его Лена иногда называет мышонком? Ничего себе, мышонок, весящий пять кило-граммов! Позже он мне объяснил, что родился крохотным, намного меньше детей его возраста. У него вытянутая остренькая мордочка и перпендикулярно торчащие к ней длинные усы. Был похож на мышонка, за что и получил это имя. Сейчас он меньше всего напоминал это животное. Я опять заулыбался. В последнее время улыбка не сходила с моей морды. Оказывается, как интересно можно жить! Итак, покончено с грустными воспоминаниями. Они только мешают.
* * * *
Прошвырнусь-ка я на помойку. К ней у меня особое отношение - она выручала меня в те времена, когда я голодал. Там происходили толковища котов местного масштаба, и хотя я сам по своему малолетству не принимал участия, наблюдать было чрезвычайно интересно: выяснение отношений из-за аппетитной дамочки, раздел территории, отстаивание своего авторитета, или просто косой взгляд – да мало ли из-за чего коты могут забить стрелку. На помойку собирались и кошечки со всей округи. Каких только не было мастей и пород! Присутствовали дамы всех возрас-тов. Куда там конкурсу «Мисс Вселенная» до наших кошечек! Присутствие дам, заставляло моих собратьев вести себя в бою более решительно и непреклонно. Трусам на помойке нет места. Кстати, собаки тоже изгонялись под жуткий вой и рычание ветеранов. К ветеранам относился и серый хозяин дома, где я отныне проживаю. Разрешите его представить – Владимир, или просто Вовка. Он являлся домой только закусить и заново переметить свою территорию. Он слишком стар, и все коты чихали на его метки, относились к нему с фальшивым почтением и лживо показы-вали свое уважение. Пока что сохраняли хрупкий нейтралитет, но это дело времени. Клянусь сво-им хвостом, скоро грядут перемены. Как бы не пропустить! Со своим пошатнувшимся авторитетом Вовка недолго устоит. Кто тогда будет боссом? Уже сейчас, втихую об этом велись разговоры.
На помойке без проблем можно прожить с апреля до заморозков. Не зажиреешь, но и с го-лоду не сдохнешь. Для энергичных котов предоставлялась охота за мышами, для особо отважных – за крысами. А сколько человеки выбрасывали воистину вкусных объедков! Я чуть не забыл упо-мянуть о шикарных кошачьих свадьбах. Так вот, если бы цыгане увидели хоть одну нашу свадьбу, им стало бы стыдно, и они никогда больше не справляли бы своих свадеб.
Вам понравился отрывок? Нет?
Ну, что ж…. Тогда пусть рассказ остаётся как память. Тем более, недавно Белогвардеец отравился, видимо, сходил на свою любимую помойку. Спасти его не удалось. А мы все его успели полюбить. Более ласкового и преданного кота не видела. Поверьте этому, я старая кошатница. А вообще, есть продолжение рассказа, который кончается на оптимистической ноте.