"Иллюзия" Одна из глав. Ну как? Только честно.

[Максим Славич]

Глава 22
Через день после похорон, я сидел у Кости в кабинете. Голова трещала от боли. Изо рта воняло въевшимся табаком и перегаром. Боже, сколько я вчера выпил?
— Тебя не узнать, — нахмурился Костя, — Прими мои соболезнования. Я помню ее. Тяжело потерять такую.
— Спасибо, — покачал я головой, отчего головная боль стала невыносимой. Безжизненным, тупым взглядом я уперся в Костю, который сидел передо мной за своим белоснежным докторским столиком и вертел в руках папку с надписью “История болезни. Сержов Сергей Константинович”.
— Итак, Сергей, — доктор встал и направился к окну, где на синей металлической доске висели топографические снимки, — Думаю, тебе не терпится узнать, что случилось.
Помутневшим сознанием я пытался уловить в его словах некую тревогу, но голос Кости был спокоен, несмотря на внешнюю настороженность.
— Это опухоль?
Я не боялся этого слова. Смерть сейчас казалась единственным способом уйти от всего. Умирать медленно и мучительно и сдохнуть за все, что натворил в своей короткой и ничтожной жизни.
— Нет, не опухоль, — потряс головой хирург, — Подойди сюда.
Я встал, опираясь на спинку стула, чтобы не упасть от головокружения, и подошел к окну. Костя хмыкнул, взял со стола железную указку и включил настольную ламп.
— Вот, — он ткнул указкой на серое пятнышко в передней части мозга, — Это гипофиз. А вот твоя рана. Видишь линию черепа? Она чуть изогнута, и травмированная часть задевает гипофиз. Странно. У тебя головные боли были?
— Нет… вроде…Разве что…
— Сегодня? От тебя несет за версту, — усмехнулся Костя, — Но это не в счет. Твой гипофиз поврежден, но следов опухоли нет. Ни злокачественной, ни доброкачественной. Никакого кровотечения и нарушения структуры тканей. Непонятно. Гипофиз просто стал меньше, будто засох. Когда ты лежал, ничего подобного на снимках не было. Не знаю… Ни с чем подобным я раньше не встречался…
— А за что отвечает гипофиз?
— За биологические процессы. За дозирование клеток…
— Регулирует процесс деятельности эндокринных желез, — перебил я, — Что-то похожее мы проходили по общей анатомии.
— Видно, ты слушал внимательно, — сказал Костя и перекинул взгляд на снимок, — От полости черепа гипофиз ограничен диафрагмой седла, которая образована отростком твердой оболочки головного мозга. Эта оболочка у тебя была повреждена при ударе, но на работе гипофиза это не отразилось. Гормональные показатели были в норме.
— А гипофиз имеет какое — то отношение к отделам мозга как взаимно — дополняющий механизм?
— Да, конечно. Самая тесная связь с гипоталамусом промежуточного мозга, но гипофиз принимает участие и в работе других отделов, — Костя явно гордился тем, что ему дали возможность блеснуть знаниями.
— А память? Он может влиять на память?
— Да, наверное. Вполне возможно, — замялся Костя, — Функции мозга достойны восхищения, но память… Это даже нечто большее, чем просто функция. Это дар. Малолетние страхи, от которых ты прятался под кроватью и твои сегодняшние ужасы и радости…
— Записываются как на файл, — закончил я.
— Да, именно, — Костя поднял оконные жалюзи и, выключив лампу, сел за стол.
— Эта травма может как-то повлиять на связь между гипофизом и мозгом?
— Говорят, — Костя кисло улыбнулся, вспоминая то, с чем сам не встречался, и от этого ему было немного стыдно, — Случаются выбросы. Некоторая информация выпадает из памяти или выходит за рамки сознания.
— Видения?
— Да, видения. Иллюзии. То, чего нет внешне, но есть внутренне…
— А они могут быть реальны? — перебил я.
— Иллюзии?
— Ну, да.
Костя почесал затылок и засмеялся.
— Интересный у нас получился разговор. Ни с кем не беседовал так динамично.
— Ты не ответил, — вмешался я.
— Да, такое возможно. Но для этого необходимо колебание особой частоты. Такие колебания не предусмотрены организмом человека. Хотя, бывали случаи, такое происходило.
— А лечение, Костя? Я лежал у тебя в палате и возвращался к жизни. Разве это не…
— Энергетическое колебание? Да, но это дозовый случай. Я не думаю, что колебание имело определенную частоту.
— А если имело?
— Тогда ты можешь видеть то, чего мы, простые смертные, видеть не можем, — улыбнулся хирург.
— Я все понял, — ноги согнулись, и я опустился на стул.
— Что ты понял? — спросил Костя, но его слова доносились как из-под земли.
“Это случилось”! — кричало внутри.
— Все, Костя. Я понял все!
По пути с больницы я купил дешевый коньяк и, когда к вечеру вступил на порог общежития, был уже мертвецки пьян. Но я знал, что должен сейчас сделать. Позвонить. Я прижался к стене в проеме, где стоял таксофон и снял трубку. Номер? Боже, неужели я забыл его? Я встряхнул головой. Цифры на панели таксофона поплыли перед глазами. 8 — 229 — 57 — 6 — 45? Нет. 8 — 292 — 57 — 5 — 64! Да. К счастью, кнопки оказались на месте. Я набрал номер, но услышал лишь длинный гудок. Таксофон работает от карточки. Я пьяно хихикнул и огляделся по сторонам. Дверь вахты была закрыта. Несколько дежурных сидели возле занятной комнаты. Из кинозала доносились приглушенные голоса. Это радовало. Если бы меня увидели сейчас таким, мне светил выговор или еще хуже — выселение.
— Везучий, гад, — усмехнулся я и достал из кармана таксофонную карточку. На этот раз гудки стали прерывистыми. На том конце сняли трубку, и знакомый голос спросил:
— Да?
ОНА ЖИВА! ДА, ЧЕРТ ТЕБЯ ЗА НОГУ, ОНА ЖИВА!
— Мама? Это я, Сергей.
— Сергей? Это ты, сынок?
— Да, — ответил я. Нога судорожно согнулась, и я чуть не упал, оторвав трубку вместе с металлическим проводом.
— Что с тобой? У тебя странный голос. Ты выпил?
— Нет, мама, заболел. У меня катаральная ангина. Все горло распухло.
Где ты научился так врать, стервец!?
— Заболел? — несколько секунд мама молчала, — Приезжай домой, если сможешь.
— Нет, ма. Может, позже. У меня много дел…
Я ДОЛЖЕН ЕЩЕ КОГО — НИБУДЬ УБИТЬ!
— Ладно. Может, все же приедешь, подлечишься.
— У вас все в порядке?
— Да. А что случилось, сынок?
— Ничего. Просто отел узнать, как вы.
— Дать отца?
— Не надо, мама. Пока.
— Пока. Выздоравли…
Я повесил трубку и блеванул на стену. В горле запершило от резкого привкуса. Я повернулся к вертушке. Мне казалось, что она вертится. Черт, как пройти вахту? Я выпрямился, коснулся вертушки, покрутил ее туда — сюда и вошел в “железную клетку”.
На открытой вахте сидел дядя Ваня. Увидев меня, он поднялся и, сжигая меня строгими глазами из-под густых черных бровей, затороторил:
— А ну, дуй наверх, пока тебя Григоришна не поймала!
Я выдал виноватую улыбку, качаясь, прошмыгнул в коридор и поплелся по лестнице на четвертый этаж.
— Что ты с собой делаешь?
Вопрос доброго друга, который смотрел на меня оценивающим взглядом, я пропустил мимо ушей.
В глазах двоилось. Комната начала вращаться с такой быстротой, что тошнота вмиг подкатила к горлу.
— Ну и вид у тебя, — заметил Фред.
Я повернул к нему голову, замечая, что падаю, но рука ухватилась за дверцу шкафа, и я устоял.
— Э — э — э…Тебя что-то волнует во мне дружище? — я усмехнулся, но лицо исказилось отвращением. Тошнота вновь дала о себе знать. Я уже чувствовал запах блевотины. Кислую вонь непереваренной пищи, перемешанной с желудочной кислотой.
— Я о тебе беспокоюсь, — Фред лежал, скрестив руки на затылке, с любопытством трезвенника наблюдал за пьяным другом, который явно плохо соображал, — У тебя язык узлом. Где ты так нажрался?
— По дороге, — прошептал я.
— С больницы?
— Да, — промычал я, вешая ветровку на крючок. Я делал это тысячу раз, но сегодня никак не мог дотянуться до чертовой вешалки.
Фу, повесил!
— Был у Кости? — Фред не сводил с меня глаз, будто поддерживал меня силой мысли. Копперфильд хренов!
— Был. А в чем собственно проблема? Что ты так смотришь?
— Иди, умойся, Сергей. На тебя тошно смотреть.
Я посмотрел на Фреда, впитав во взгляд всю злобу, всю ненависть, все презрение, которое хотел выразить. Это все, что я мог сейчас сделать, потому что сделай шаг, я бы не удержался и рухнул на пол, по пути разбив лицо о спинку кровати или угол стола.
— Что ты? Что ты заговорился? А? Думаешь, ты круче всех яиц? Ни фига! Я тебе вот что скажу, друг. Слухай сюды, — пальцы отплясывали перед глазами танец жестов, — Не лезь ко мне. Понял? И лады. Не трогай меня, дружище. Усек…
Но закончить я не успел. Фред вскочил с кровати. В его глазах я увидел то, что ожидал. Злобу. Я замолк, словно прикусил язык, глядя на приближавшегося Фреда. Сейчас он ударит меня. Он ударит. Ну, давай, крепыш! Бей правой! Левая у тебя все равно, что писулька младенца, висит не нависится! Давай, вмажь мне, урод! На большее не тянешь! Вмажь…
Две пощечины. Я прильнул к двери, уперся локтями и воткнулся носом в кожаную обивку. Из носа хлынула кровь.
Вмажь мне, урод!
— Пошел! — Фред схватил меня за шиворот, словно щенка за шерстку, и вытолкнул в коридор. Ноги не послушались. Я качнулся вперед и падал к противоположной двери.
“Боже, встань! Дай сдачи! Он убьет тебя!”
Я не упал. Фред дернул меня назад, ухватил за локоть и поставил на ноги.
— Куда ты меня, черт возьми? Что ты делаешь?
Меня развернуло вправо, и я толчком ввалился в какую — то комнату, заметив лишь запах сырости и стирального порошка. Глаза слезились, и мокрая пленка затмила обзор. Боже, я плачу.
Я услышал за спиной шаги Фреда. Он с грохотом закрыл дверь и стиснул меня за плечо с такой силой, что я вскрикнул от боли. Вода. Я услышал журчание и ощутил прохладу на лице.
— Перестань! Что ты делаешь? Не надо!
Голова дернулась вниз. Меня омыло с ног до головы. Холодная вода с привкусом хлорки смыла кровь с лица и стекала вниз по шее, по животу, паху, коленям.
— Перестань, — я больше не мог кричать, а вопил сдавленным булькающим звуком, накрытый струей ледяной воды, — Прошу, Фред.
Но руки Фреда держали крепко.
— Свободен, — он отпустил меня. Я покачнулся и увидел краснощекого парня с синевой на бледном лице и растрепанными мокрыми волосами, с которых еще капала вода. Я начал падать.
— Держись, — Фред поднял меня.
Я рассмеялся, захохотал так, что коленки подогнулись.
— я намочил в штаны… Прикол. Я намочил в штаны…
Меня отшвырнуло. Не то сказал, браток. Поздняк метаться.
Я снова почувствовал, что падаю. Долго, будто прошла целая вечность. Зачем я здесь? Что со мной? Помутневшее сознание вновь начинало просыпаться от сна.
Я шлепнулся задницей обо что — то твердое и ударился головой о стену.
— Фред, я не хотел. Прости меня.
Я поднял голову и открыл глаза.
Все, кто шел по коридору, остановились и косились на меня. На их лицах застыло удивление, презрение, жалость, отвращение и интерес. Интерес, черт подери, к моим пьяным глазам и мокрым брюкам.
— А ну пошли вон! — закричал я хрипловато. Видно, ледяная вода ударила по легким.
Тапки зашуршали по линолеуму.
Фред стоял возле меня и наблюдал за мной, широко расставив ноги и засунув ладони в подмышки.
— Ну, как?
— Извини, — прохрипел я.
— Не стоит, улыбнулся он, — Я и не такое умею. Протрезвел?
— Заново родился, — усмехнулся я, понурив голову.
— Посмотри на меня, — Фред опустился передо мной на колени, и заглянул в глаза, — Что ты узнал?
— Может быть я сначала…
— Нет, сейчас, — перебил Фред.
— Я не смогу. Я устал. Я…
— Остался я. Их нет. Ни Тони, ни Оли, ни Мартина. Их нет. Я один, и я не хочу умирать. В этом нет твоей вины. Не ты убил Тони и Олю, и ты должен понять это, — он сжал дрожащими пальцами мое плечо, и я почувствовал его неровное дыхание. Я боялся, что не выдержу его взгляда, глаз загнанного запуганного зверя, который знает, что скоро умрет, — Но я… я не хочу…
— Я знаю.
Фред отпустил мое плечо и, прислонившись к стене, уставился в потолок. Всего секунду. Он нашел глазами меня.
— Подожди, — я вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет. Благо, они не промокли.
— Не стоит, — заметил Фред.
Я посмотрел на него, на пачку, смял ее, превратив в круглый комочек, и положил рядом.
— Ты прав, не стоит. Итак, сегодня после пятого урока я…
Фред слушал внимательно, глотая каждое слово. Лицо его было спокойным, но настороженность не оставляла его взгляда. Он изредка качал головой, то ли соглашаясь со мной, то ли кивал своим предположениям, которые оказались верными.
Рассказ не занял и десяти минут, но я чертовски устал. Устал от всего. От боли, переживаний, слез и неизвестности.
— Значит это не опухоль? — спросил Фред, когда я закончил.
— Нет, не опухоль. К счастью.
— Так значит, это травма — связь между…
— Гипофизом и мозгом, — подсказал я.
— Да. Вроде двери, через которую иллюзорные страхи выходят в реальный мир, — сказал Фред, оценивая каждое сказанное слово, боясь ошибиться.
Я кивнул.
— И ты знаешь, как от них избавиться или хотя бы остановить?
— Не знаю. Никто не знает, — развел я надежды Фреда.
Искорка в его глазах начала угасать. Он встал и оперся о стену, повернув голову ко мне:
— Но Мартин сказал, что…
— Когда придет время, ты все узнаешь, — закончил я за него. Мне стало жаль друга. Похоже, Фред не знал, куда деваться от мучивших его мыслей. А я был настолько спокоен, словно меня это вовсе не касалось.
— А когда оно придет, Сергей? Когда!? Когда ты похоронишь четвертого друга?! — глаза Фреда налились страхом, нескрытым отчаянием. Я знал, он верит в меня. Но стоило ли в меня верить? Я сам почти ничего не понимал.
— Не знаю, — ответил я.
Лучше бы я не видел его взгляда. Фреду сейчас хотелось лишь одного — ударить меня. Я понимал его. Он сделал бы правильно.
— Я боюсь, что я немного “того”, — он покрутил пальцем у виска, — Я боюсь, Сергей. Боюсь за себя…
— Я понимаю, — кивнул я.
— Пойду, поставлю чай. Может, успокоюсь, — вздохнул Фред и направился к комнате.
Когда он вышел с чайником в руке, я еще сидел на подоконнике возле умывалки. Фред бросил на меня затравленный взгляд:
— Прости, что накричал на тебя, Серж.
— Ничего, — ответил я.
Фред чему-то усмехнулся и, шаркая сланцами, поплелся на кухню.
Я провожал его глазами.
Ты остался один, Фред. Самый близкий мне друг, а я не знаю, что делать. Черт подери, я не знаю!!!
Острая, резкая боль пронзила голову валящим и угнетающим приступом, будто к ушам подключили два оголенных провода. Я согнулся и прижал голову к коленям. Не помогло. Боль только усилилась, заглатывая все тело.
“У тебя были головные боли?” — послышался голос Кости где-то в глубинах памяти, но другой голос, голос, пропитанный страхом, вытеснил его:
“ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ? ОНИ ВЫХОДЯТ. ОНИ ЛЕЗУТ В ЭТОТ ЧЕРТОВ МИР!”
Боль утихла, сменившись ноющим жжением в затылке.
КНИГА!
Я вскочил, подбежал к комнате и резким ударом распахнул дверь. В комнате было темно. Фред не забыл выключить свет перед уходом. Но свет мне сейчас был никчему. Я увидел книгу, под этажеркой в груде учебников. Она стала красной.
— Фред, стой! — крик промчался по коридору и врезался в окна.
Я побежал. Побежал изо всех сил по этому длинному коридору и вспомнил, как бежал тогда к Тони, чтобы не дать ему опустить нож.
“Я не успею”, — мысль как заряд прошла в голове и растворилась в потоке страха.
— Что за придурок в занятку раскричал… — чья-то дверь открылась, бросив в коридор полоску света, и черная тень шагнула навстречу.
Я пролетел мимо.
— Фред! — я ворвался на кухню, чуть не споткнувшись о порог, — Стой, Фред! Стой!
Фред не повернул головы, не услышал, словно оглох.
— Стой! Не надо!
Он шагнул вперед, поставил ногу на батарею, вторую на подоконник и сделал выпад.
“Он упадет”.
Нас отделяло шагов семь.
— Стой!
Я согнул ноги и прыгнул в тот момент, когда Фред начал падать в открытое окно. Тело грохнулось на подоконник, отдавшись болью в ребрах, рука легла на батарею, нога скользнула к столу, и зацепилась за ножку.
— Держись, — второй рукой я ухватил Фреда за руку и стиснул, что есть сил.
Он выскользнет. Рука вспотела. Фред медленно соскальзывал вниз. Глаза его были открыты, но отсутствующий пустой взгляд устремился куда — то вверх.
Он не видит меня! Он вообще ничего не видит! — от этой мысли я чуть не вскрикнул. Силы оставляли меня. Бисеринки пота катились по лицу, спина горела от жара. Рука судорожно сжимала батарею, но… я не удержу его долго.
— Фред, очнись!
Он не услышал. Глаза смотрели в небо, тело обмякло.
Ты слишком тяжелый. Очнись же, Фред! Прошу тебя.
Рука Фреда соскользнула на пару сантиметров. Я держал его за запястье. Запястье, ладонь, кончики пальцев и…
Надо врезать ему! Крик не помог. Надо вмазать ему по первое число! Но как? Позвать на помощь? Неудачная мысль. Ненароком заденут и придется самому испытать скорость свободного падения с четвертого этажа на бетонную крышу запасного выхода. От меня одни воспоминания останутся, а от Фреда вообще ничего.
Я отпустил руку, которой держался за батарею. Нога крепко зашла за ножку стола, но сам стол заскользил к окну, нервно ударив по ушам сухим скрежетом по кафельному полу. Перекинув руку через подоконник, я заметил, что ухватиться ей за Фреда я не могу. Тело подастся влево, и нога выскользнет. А если это случится… Мне не хотелось бы сейчас об этом думать. Я замахнулся, стараясь не менять положения, и влепил Фреду пощечину. Он зажмурился и открыл глаза.
— Господи, боже!
— Стой. Тише. Не смотри вниз. Не двигайся, — прошептал я и посмотрел на дорожки вен на своих руках.
— Как я сюда попал? — Фред опустил голову, но эта мысль вмиг покинула его, и он уставился на меня.
— Слушай меня, дружище. Мы в хреновой ситуации. Я бы объяснил, в какой, но боюсь, у нас пара секунд в запасе. Сейчас ты медленно поднимаешь левую руку и хватаешься за мою левую. Понял?
— Да, — выдавил Фред, — Рука… Серж… Она соскальзывает, — он дернулся и ухватился за мой локоть.
— Не рыпайся. Я поднимаю.
Я согнул ногу. Стол заскрипел, приближаясь к окну, но Фред чуть поднялся.
— Ну же! — я подтянул еще. Казалось, ногу сейчас сведет судорогой, я закричу и свалюсь на пол. А Фред… Нет, я должен…должен.
Я сделал рывок, не чувствуя державшей Фреда руки. Он поднялся до уровня окна, ухватился за подоконник, и мы рухнули на кухонный пол. Судорожное дыхание захватило легкие.
— Помоги мне… Помоги мне встать, — прохрипел Фред, кашляя.
— Черта с два, я больше устал, — прошептал я, и мы засмеялись, давясь воздухом, которого нам все еще не хватало.
Я оперся спиной о батарею. Фред ухватился за спасительный стол и встал, посмотрел в окно.
— Ты сделал это, Серж, — к нему вернулся его голос, чистый и спокойный, — Я помню, как вошел, налил воды в чайник и поставил на плитку. Затем посмотрел на улицу и увидел… тебя, Сергей. Но…
Что, Фред? Что?
— Но… — Фред опустил голову, не хотел показывать слезы, — Ты был старым, Сергей. Ты постарел! Ты позвал меня. Просто сказал: “Иди ко мне”, и я пошел. Остальное… больше ничего не помню…
— Они смотрели на тебя. Они позвали тебя, и ты не мог остановиться, — сказал я, искренне ненавидя эти слова.
— Да, — Фред закрыл окно от греха подальше и опустился передо мной на корточки. Жилистые ладони легли на мои плечи, — Спасибо.
Прозвенел звонок. Занятка кончилась.