Venetzia! Февраль 24th, 2005, 1:22 am
Прилетят снегири
(из дневника)
Разбирая в темной, пропахшей сыростью кладовке старые, отслужившие свой недолгий век людям, вещи, я случайно наткнулась в стопке старых, изрядно потрепанных газет на потертый временем дневник с пожелтевшими и отсыревшими страницами, своей горячо любимой тетушки Ляли. Читать чужие записи, все равно, что вторгаться непрошенной гостьей на запретную территорию, но мне захотелось еще раз прикоснуться к живой, доброй тете Ляле, услышать ее низкий голос, ощутить присутствие. Благодарна ей за любовь и заботу, за то, что я стала прославленной артисткой оперетты.
Первая запись. 21.02.2005г.
«Сегодня заметила, увидев парочку редких для здешних мест снегирей, что становлюсь сентиментальной.
Яркие черно-красные комочки на рыхлом снегу ощипывали высокую сухую траву, торчавшую из-под снега, раскачивались на ней и дугой перелетали с травинку на травинку.
Вспомнилась Белоруссия, где снегири не такие уж редкие птицы. Там часто можно увидеть деревья, «облепленные» снегириной стаей. Это так красиво на фоне зимы, да в солнечную погоду, зреть яркие, красные кружочки оперения «надутых» грудок маленьких пташек!
В народе существует поверье: будто бы снегири никогда не бросают своих товарищей, и, бывает, очень долго сидят перед мертвым телом, пытаясь его поднять. Интересно, неужели этим птицам свойственны человеческая боль утраты и вера в чудо? А может они прилетели, чтобы возродить мою грешную душу, теперь такую злопамятную и жестокую?
Вот сейчас в комнате ревет глупая Аллочка. Я, как всегда, наговорила ей гадостей, а сама сижу здесь и равнодушно сбрасываю на пол пепел от сигареты. Убирать ей. Надо бы пойти, успокоить, но гордыня мешает.
Когда смотрю на этих птах с широкими грудками, всегда вспоминаю песню:
Это память опять от зари до зари
Беспокойно листает страницы.
И мне снятся всю ночь на снегу снегири,
В белом инее красные птицы…
Этими птахами можно любоваться до бесконечности.
Помню: тащила на плечах из школы туго набитый учебниками ранец. Настроение, прямо скажем, паршивое. Снова Мария Николаевна отругала за «мерзкие каракули» и грязь в тетрадке. «Руки бы отрубила за такую тетрадку!» - орала она, швырнув на парту мою «писанину». «А я виновата? Может у меня почерк такой! Ну, не могу же я выводить каждую букву по три часа, как отличник Борин. Это же так медленно получится, а кругом столько всего интересного и везде нужно успеть! Подумаешь, исправила, зачеркнула ошибки. Сама, между прочим, нашла! А чтобы не видно было, что там за ошибки были, затушевала все. И за это нужно обязательно кричать на бедного ребенка? Пускай посмотрит работы Ленина, он тоже плохо писал…» - дулась я на учительницу. И вдруг замечаю на рябине интересных птиц, и столько много. «Так это же снегири! Как красиво, - думаю, - Боже мой!»
Да, это было чудо, прекрасное и незабываемое зрелище: яркие гроздья еще не осыпавшейся рябины, и маленькие птахи в черных шапочках с красными манишками. Я стояла, как вкопанная, не ощущая тяжести давившего на плечи ранца. Мимо проходили взрослые, останавливались на минутку, смотрели в сторону пташек, и с улыбкой отходили. Потом злые мальчишки вспугнули стайку, и куст лишился такого «чудесного дополнения». Обидевшись на мальчишек за испуганных птиц, и на свою судьбу, за то, что подарила мне такой корявый почерк, поплелась дальше, тяжело вздыхая: «Почему я не птица?»
Всегда завидовала птицам и хотела летать. Во сне это казалось так просто: оттолкнулась от земли – полетела, снова оттолкнулась.… И вот я парю в небе, а прохожие идут, задирая головы, дивятся. Вот тетя Марина машет рукой, Аллочка, которая испортила своими каляками-маляками мой альбом, смотрит с любопытством. Мне казалось, что все умеют летать, только не знают, как правильно отталкиваться. Я лечу, и мне хорошо, легко. Ветки старой, увешенной сережками березы с бугристым стволом совсем близко. Сейчас коснусь. Рука тянется в пустоту, и я просыпаюсь. Утро всегда приносило разочарование. Тело оказывалось таким неуклюжим и тяжелым, а умение летать оставалось в сновидениях.
Сейчас сны почти не вижу, а если и приходят сновидения, то какие-то тусклые, злые. Наверное, я все-таки что-то утратила, растеряла по пути во взрослую жизнь.
Снегири поражали своей яркой красотой, а аисты размерами, чинностью и строгим бело-черным оперением. Я искренне верила до пяти лет, что аисты приносят в клювах детей. Знала, что отнимают они детей у плохих родителей и приносят людям хорошим. Почему я была в этом уверена? Не знаю.
В детстве я часто проводила лето в деревне. Помню себя пятилетней, идущей по пыльной дороге через поле. Легкий ветерок волнует мое ситцевое платьице и синюю ленточку, которая с утра была завязана бантиком, а теперь ее концы свободно болтаются на ветру. Ходить, как нормальные дети за руку и с родителями, я не умела. Свободы хотелось во всем и самостоятельности особенно. Ведь с мамой неинтересно, да и с папой тоже: они только запрещают и наставляют, и часто внимания на меня совсем не обращают. Вчера папа опять усадил за шахматную доску, потому что Игорь Петрович был занят, и папе было скучно. Это так неинтересно: переставлять по клеточкам фигуры, слушая папины замечания: « Ладья так не ходит! Коня не трогай! Подумай…» А вот с Витькой Петровым играть в карточного дурака гораздо увлекательнее! Мой папа со своими шахматами жутко несовременен, а Витьке с отцом повезло: он ему с зоны картинки присылает, Витька мне их показывал. (Зона мне представлялась далекой страной, где люди каждый день совершают подвиги.) Взрослые понять не могут, что в жизни все так просто. И если бы прилетел добрый волшебник, то он бы обязательно осуществил мое желание: сделал бы меня большой и выдал паспорт. И тогда - прощайте, родители! Я сама разберусь в своей жизни. Стану жить преспокойненько одна без манной каши и противного молока, всяких коней и ферзей. Замуж выйду. Так хочется побыстрее одеть настоящую фату и белое платье! И еще, буду давать советы взрослым, как воспитывать детей. Вот!
Знаю, что мама с папой не желают мне зла и любят. Только поставили бы они себя на мое место. Съели бы большую порцию жирной от масла каши. А потом заставили себя расставлять фигуры на шахматной доске в то время, когда Витька уже на полпути к речке; Аллочка с тетей Мариной перебирают сочную клубнику в желто-черную крапинку; бесстрашный сосед математик возится с пчелами; дядя Павел выкапывает червей для рыбалки, а дядя Леня чистит настоящее охотничье ружье.… Как они без моего пения справятся со всем? Даже Витька пропадет один на речке. Сидя на подвесном мостике, будет грустить.
Вот о чем я думала тогда! Я тянулась к доброй толстушке тете Марине, угощавшей меня конфетами; к пьянице дяде Павлу, смешно приветствовавшему меня; к соседу математику, знавшему много интересных историй и, клятвенно обещавшему мне больше не убивать диких уток, охотнику дяде Лёне. Но тихоню Аллочку ненавидела всеми фибрами души за то, что ее всегда ставили мне в пример.
Мне было интересно пылить по дороге и смотреть, как оседает пыль на загорелую кожу изрядно грязных, в следах от комариных укусов и расчесов, ног. Пыль и песок такие теплые, что я решаюсь насладиться ими вдоволь – снимаю растоптанные сандалии и топаю босиком по мягкой дорожке, а потом по клеверу, потом снова по дорожке. Замечаю кем-то выброшенный длинный прут, и начинаю чертить им извилистые и зигзагообразные линии. Натыкаюсь на свежие следы ног, обутых в обувь примерно папиного размера. Приставляю к отпечатку свою грязную стопу…
И вдруг на старой липе, выросшей у разрушенной сельской церквушки, вижу гнездо аиста, сооруженное мудрыми птицами на старом колесе от телеги. «Какой он! – восхищаюсь я большой птицей, и тут же выбрасываю в сторону уже ненужный прут, - Вот бы познакомиться поближе! И клюв такой длинный, и ноги…!» Любуясь птицей, замечаю, что аист не сводит с меня глаз. «Интересно, а сколько времени он может вот так простоять?» Подражая птице, отбрасываю в сторону постылые сандалии и становлюсь на одну ногу. Думаю, должно быть, птице приятно видеть, что и люди умеют стоять на одной ноге.
Молча стоять неинтересно. Сколько себя помню, всегда пела, и часто была гонима родителями за свой, нетерпящий тишины, вокал на улицу. Перебираю в уме нехитрый репертуар, выбираю песенку для аиста:
Белый аист летит,
Все летит над родными полями,
Осеняя землю нашей любви
Большими крылами.
Пою громко, стараясь угодить аисту, ведь он, небось, не слышал этой песни:
Молодость моя-а - Белоруссия-я-я…
Эту песню в те годы часто можно было услышать из радиоприемников. Я знала, что бабушкина деревня находится в Белоруссии, и так гордилась этим фактом!
Часто я скрывалась от посторонних глаз за баней. Там, среди кустов смородины и крыжовника, распускала волосы, надевала бабушкину юбку, брала в руки скакалку, и, представляя себя известной певицей, горланила, прохаживаясь по импровизированной сцене из старого фундамента. И обязательно выходила на бис, кланялась благодарным игрушкам - зайцам и медведю.
А как хотелось залезть в аистиное гнездо, посмотреть, как оно там внутри устроено, сесть, свесив из него ноги, обхватить за шею умного аиста и петь ему песни. Я была уверена, что птица не посмеет меня клюнуть, я ведь добрая. Сейчас смешно вспоминать, но тогда я серьезно к этому относилась, думала, что аисты все понимают и все видят.
С июня по август устраивала концерты для моих благодарных пернатых зрителей и их птенцов. Я была счастлива, прыгала от восторга, наблюдая, как аисты кормят своих деток лягушками.
Однажды, на выкошенное ржаное поле прилетела целая стая аистов, и я попыталась приблизиться как можно ближе к ним, услышать их «речь». Важные, медлительные черно-белые птицы вышагивали по полю, клацали клювами, занимались птичьими своими делами, подбирали зернышки и совсем не обращали на меня внимания. Хотелось подойти еще ближе и погладить, но я боялась, что аисты испугаются и улетят.
Сейчас, повзрослев, я смотрю на этих дивных птиц такими же широко открытыми наивными глазами, как когда-то в детстве. Всегда с волнением, присущим встрече с детством.
Вот такая я, оказывается, романтичная натура. Вчера была со-о-всем другой. Жила в рутине обычных дней, кого-то любила, кого-то не очень, боролась, скрипела как старая телега на работе. И было мне не до нежности и слезливых воспоминаний. А сегодня, песня, как тогда в детстве, пристала и не отпускает, правда, песня о войне, но в ней есть замечательная строчка: «И летят снегири, и летят снегири через память мою до рассвета…»
Кто бы мог подумать, что запишу воспоминания о детстве, расскажу о любви к птицам, но сегодня во второй половине дня, впервые за много лет, на поблескивающем от мороза пушистом снегу, увидела снегирей, и что-то во мне екнуло и ожило. Так захотелось сделать нечто необычайно приятное, полезное: как в далеком детстве накормить замерзшего щенка, заботиться о выброшенных котятах и, самое главное – любить близких, просто так, бескорыстно и преданно».
Мама рассказывала, что тетя Ляля, часом ранее настаивавшая на аборте, ворвалась вдруг в комнату, нежно обняла ее, заплакала и сказала: «Аллочка, милая, прости меня, дуру. Ты хорошая».
Вторая запись. Примерно через полгода.
Аллочка счастлива как никогда, у нее будет девочка, и назвать ее решено, в мою честь - Лялечкой.
Последняя запись моя, и таким же неровным, как у тети почерком:
ПРОЧИТАЛА. ВЫ НЕ ПОВЕРИТЕ, НО Я ЖДУ СНЕГИРЕЙ…
От автора. Поводом для написания рассказа, действительно послужил прилет снегирей. Извините, дорогие, за ошибки. Очень старалась не допускать их. Буду рада, если сумею затронуть самые дальние струнки Ваших душ. И, возможно тогда … к Вам прилетят мои снегири.… Ждите, верьте, любите.
С уважением, не шибко грамотный автор.