Восьмой конь

Конкурс в жанре фентези. Работы принимаются с 8 по 22 августа, объем работ - от 5 000 до 30 000 знаков. В конкурсе может принять участие любой зарегистрированный пользователь нашего форума. Подробнее читайте в "Правилах" этого конкурса.

Восьмой конь

Сообщение Venetzia! Август 23rd, 2005, 9:03 am

Восьмой конь


Темница напоминала огромный погреб. Выстроенная глубоко под землей и затопленная густым, как воск, мраком, она, помимо узников, хранила сырость и холод; где-то в непроглядной тьме капала вода — с камня на камень. Сложно было вообразить, что кто-то протянет тут больше недели, если ему изначально не выдать теплые шкуры. Однако архимаг Арнелиус томился здесь вот уже месяц, при этом никакими шкурами его не обрадовали; более того, насколько знал Император, кормили пленника раз в три дня какой-то жижей с тухлым запахом и время от времени, как только раны чуть подживали, вновь принимались пытать.
Император немного постоял у порога, сжимая правой ладонью белый кружевной платок, прикрывающий нос. Когда тюремщик распахнул дверь, темница дыхнула таким смрадом, с каким не сравнилась бы и драконья отрыжка. Застоявшийся, наполненный парами дерьма, гниющей и, возможно, разлагающейся плоти воздух выбивал слезы. Правда, остановила Императора далеко не жуткая вонь, а внезапное осознание того, что и его, наследника престола, давным-давно могли живьем сгноить в подобном месте, не убей он в свое время старшего брата.
— Ждите здесь, — сквозь платок прогнусавил Император стражникам. — Факел мне!..
Медленно плывущие круги света обнажили весь ужас каземата. Явился неровный пол, выложенный во времена, близкие к сотворению мира, и засыпанный гнилой соломой вперемежку с крысиным дерьмом. Заиграли отблесками толстые звенья цепей, ползущие стальными змейками по стенам и трухлявым столбам. На покрытых язвами ногах обозначились кандалы в веснушках ржавчины. Замученными мертвяками предстали узники с заросшими рожами и тусклыми стекляшками глаз. Послышались стоны и шепот, звяканья и бряканья.
Нужный пленник толстым, недвижным и вонючим мешком лежал в углу. Арнелиус, когда-то великий Арнелиус, ныне ничем не отличался от этого сброда. Вместо перстней исхудавшие руки украшали ссадины и коросты, потускневший светло-голубой балахон, в котором архимаг спрятался с головой, густо усеивали бурые и серые пятна, да и назвать эти лохмотья балахоном язык не поворачивался. Нечто грязное и неопределенного покроя — такое не на каждом бродяге увидишь.
Под грязными одеждами вроде бы даже не дышали, и император не без страха предположил, что издох известный архимаг, не выдержав бесконечных пыток. Но с радостью убедился в собственной ошибке. Все-таки знают свое дело палачи.
Стоило свету чуть тронуть угол — вернее, что-то бесформенное в нем, как из обветшавшей одежонки лениво поднялось бледное худое лицо, словно белая луна взошла на беззвездном небе; в черных колдовских глазах отразились дрожащие лепестки пламени. Понятное дело, вначале архимаг сощурился, разглядывая сквозь узкие щелочки посетителя, но потом зеркала души вспыхнули удивительно ярко. Казалось, еще мгновение, и из них посыплются молнии. Императору даже подумалось: а всех ли способностей лишили могущественного Арнелиуса? К счастью, всех.
Нет, решил Император, рано, очень рано архимага хоронить. Старик, пожалуй, был способен пережить любого из местных узников, несмотря на то что его пытали куда чаще остальных. Конечно, исхудал малость, но ни рассудка, ни жажды жить не лишился. Ох, этот гневный взгляд горящих глаз стоил многого. Он словно бы говорил: видишь, ты видишь, подлец, что я еще не сломлен, и ни бесконечные пытки, ни холодная темница не смогут этого сделать.
— Надо же, — проскрипел архимаг, звякнув цепями, — Император собственной персоной. Не боишься простудиться? Ах да, я забыл, что ты уже одной ногой в могиле.
— Здравствуй, Арнелиус, — поприветствовал Император архимага, пропустив колкость мимо ушей. — Тюремщик сказал, ты хотел меня видеть. Надеюсь, я спустился в эту клоаку не для того, чтобы ты снова гордо плюнул мне в лицо?
— Нет, — коротко скрипнул маг и мрачно, как будто в этот миг сам подписывал себе смертный приговор, добавил: — Я… согласен.
Вспухшие от побоев губы архимага сомкнулись. А вот императорские — напротив, растянулись в довольной улыбке, обнажая молочно-белые зубы. По правде говоря, он уже начинал подумывать, что ему никогда не удастся заставить Арнелиуса исполнить заветное желание.
— А это? — вдруг спросил архимаг, оттягивая костлявым пальцем широкий серебристый ошейник, испещренный рунами.
Император медленно покачал факелом. Хитрит архимаг. Для постройки Восьмого коня знания, конечно, нужны, но совсем не магические.
— Освободить — освобожу, но его не сниму. Пока не сниму, — ехидно ухмыльнулся Император. — Думаешь, мне не известно, что волшба в этом деле не требуется?
Глаза зло сверкнули в ответ. Да, будь у архимага сила, лежать бы сейчас бездыханному императорскому телу на холодном полу каземата.
— Кстати, сколько тебе еще осталось? — не менее ехидно поинтересовался Арнелиус.
— Тебя это не должно тревожить, — спокойно ответил Император. — Ты в любом случае сдохнешь раньше меня, если не успеешь закончить в срок. — Он повернулся, шагнул и бросил через плечо: — До встречи, великий маг…

***

В ожидании архимага Император ощутимо волновался. Но это было приятное волнение. Волнение, сравнимое с тем, когда мальчишеские ладони впервые сжимают настоящий меч, а не бесполезную деревяшку, выструганную дворцовым плотником, когда со словами «…и будет так!» на голову опускают корону, когда, наконец, в первый раз забираешься в постель к любимой женщине. Волнение, рожденное там, в смрадном мраке каземата, и расцветшее в полную силу здесь, в тронном зале, залитом сверху донизу солнечным светом. Давно позабытое волнение, запертое на сто засовов ледяными когтями неизлечимой болезни.
Все, от служки до советника, заметили в нем перемены; со скоростью ветра понеслись по дворцу слухи о чудесном исцелении Императора, печаля одних и радуя других. Да и сам он ощущал себя так, словно ускользающая жизнь медленно, но верно возвращалась к нему. Кроме того, если раньше время летело стремительно, неотвратимо приближая смерть, то теперь Императору чудилось, что оно текло медленнее обычного. Будто увязая в чем-то, устраивались за столом красного дерева вызванные писари; казалось, незримый кукольник лениво дергал их руки за ниточки и поворачивал головы. Ныне и тронный зал с витражами и расписным куполом потолка не казался тесной золоченой клеткой, вернув себе былой простор и величие, и кровь, пятнающая кружевной платок во время приступов кашля, больше не бросала в дрожь. Всего лишь несколько алых капель, расплывшихся на тонком, как паутина, белоснежном клочке ткани. Близость исполнения заветного желания преобразила все вокруг. Впервые за три месяца — а именно столько минуло с тех пор, как самые искусные маги и лекари Империи вынесли жестокий приговор, — хотелось дышать полной грудью, не опасаясь потревожить недуг, таящийся в груди. Пусть в нее проклятая хворь, подобно палачу, вонзает острые иглы, пусть кашель когтями раздирает горло, пусть брызги крови оседают на платке. Плевать! Плевать на сдавшихся лекарей, на отчаявшихся магов и на родню, жаждущую погибели своего повелителя. С обретением Восьмого коня он, Великий Император, объединивший земли с запада до востока и с севера до юга, получит власть над самой Смертью и будет править вечность. Именно столько и не мгновением меньше.
А вот и тот, чьи знания способны даровать бессмертие. От прежнего узника, грязного и вонючего, не осталось и следа, как будто и не было месяца, проведенного в холодной темнице. Полудохлая крыса, превратившаяся в сытого кота. Неспешная походка, чистая пышная борода белым водопадом падает на ярко-красный балахон, расшитый золотыми нитями, ладони перевязаны, а ногти подстрижены; правда, пальцы заметно подрагивают и, видно, сжимают по привычке посох, которого нет.
Арнелиус наконец-то остановился в трех шагах от трона. Покосился на писарей, которые притихли под взглядом архимага, словно бы он мысленно повелел им не двигаться и не говорить.
— Они в твоем полном распоряжении! — воскликнул Император. — Итак, — начал он радостно, потирая холеные ладони, — что нужно для постройки Восьмого коня? Понадобится луна с неба, — достану!
И Арнелиус начал говорить, и говорил он долго. К императорскому счастью, луну архимаг не пожелал. Да и вообще просил вещи хоть и необычные, но вполне доступные. Гробовые доски, кости мертвеца, землю с могил, тридцать клубков нитей, спряденных с добавлением кошачьей шерсти в таких-то пропорциях, четырех кошек (живых или мертвых — неважно, главное — чтобы глаза были целы) и столько же острых пик на устойчивых подставках, а также полведра крови, выпушенной обязательно из живого человека, стеклянный сосуд ведер на пять, с дырочками у верхних краев и с рыбкой внутри, небольшую клетку с канарейкой, живую крысу, мастеровых, способных плести сети, и умелых плотников.
К утру следующего дня уже были собраны необходимые компоненты и созваны нужные мастеровые. А к вечеру дня того же — построен Восьмой конь.
«Выглядит, конечно, любопытно, — согласился Император, — но не более».
Шесть сетей, сплетенных из необычных нитей и растянутых между колоннами, образовали эдакую огромную клетку. Причем внизу она крепилась на сосуде с домашней рыбкой, ящике с живой крысой, горшке, наполненном могильной землей, и клеткой, в которой порхала канарейка — эти части стояли по углам, а между ними на пиках возвышались кошачьи головы, устремляя безжизненные взгляды в центр необычной ловушки. В верхних же углах клетки крепились ящички, сколоченные из гробовых досок.
Кровь, размельченные кости умерших и могильную землю хорошенько смешали, и из получившейся каши выложили четыре длинные тропки — к каждой из шерстяных стенок. Арнелиус велел троп этих не касаться, а живность кормить до того момента, покуда Костлявая в ловушку не забредет.

***

Он терпеливо ждал ее прихода, изредка покидая тронный зал. Точно влюбленный юноша, жаждущий встречи с избранницей, и одновременно смертник, все еще надеющийся, что топор палача не коснется его шеи. Пленник собственного желания. Один-одинешенек в пустом зале, который как будто периодически увеличивался в размерах.
Каждой частичкой тела Император чувствовал, как ненадолго воскресшие силы теперь бойкими струйками убегают из него, подобно вину из пробитого кувшина. Чувствовал и, стискивая зубы, боролся со страхом. С тем беспокойством, которое крепло в душе с каждым днем, с каждым мигом: а вдруг не получится? Что, если Восьмой конь — такой же миф, как и белые драконы? Так ли сотворил его архимаг, не забыл ли чего по старости лет? Пойдет ли Костлявая по роковой тропе? В конце концов, захлопнется ли ловушка?
Во дворце, да и в его окрестностях пошли разговоры недобрые: мол, тронулся наш Император умишком-то. Сплел себе клетку из кошачьей шерсти, заперся в зале для какой-то цели и под страхом смерти никого туда не пускает. Не поверите: по слухам, даже сам факелы зажигает.
Не свойственные императорам дела этим, однако, не ограничивались. Никому не доверяя — а вдруг отравят? — он сам кормил трех питомцев, живущих во имя его будущего бессмертия. Правда, нет-нет, да и ловил себя на мысли относительно здравия собственного рассудка — и продолжал упорно ждать…
Она явилась поздним вечером. Ледяной тишиной и дрогнувшими, как от порыва ветра, лепестками пламени, невидимым убийцей, перед которым открывались любые двери, и кровью, брызнувшей изо рта умирающего. Неотвратимая, как восход солнца, и непобежденная никем и никогда.
Император не видел Смерть, но ощущал ее приближение столь же ясно, как ощущают промозглый ветер.
Шаг — и сил нет пошевелиться, еще один — и грудь с трудом принимает воздух, со следующим — на горле как будто завязываю крепкий узел из каленого прута, и вот опять Она ступает, — и мраморный пол окропляется кровью и слизью. Близко, очень близко. Хочется увидеть сыновей, прежде чем отойти в мир иной, позвать хоть служку, чтобы не умирать в одиночестве. Но в горле холодный ком, а парализованное тело будто приросло к трону.
Колонны плывут миражом; рисунки на потолке словно размазывает гигантская длань; желтые пятна факелов пляшут с нечеткими тенями на стенах. Почему-то внезапно, словно по взмаху волшебной палочки, уходит боль. Будь ты проклят, Арнелиус! Будь…
Нет!.. Нечеловеческий, невообразимый визг острыми стрелами впивается в уши, выдергивая его, Императора, из сумерек, как выдергивает мужика из пьяного угара опрокинутое ведро ледяной воды. Колонны, чадящие факелы на стенах и разноцветные нити Восьмого коня вдруг обретают привычные краски и формы.
Там!.. В нем!.. Невероятно!..
Не веря своим глазам, Император часто заморгал, как будто стараясь избавиться от попавших в них соринок. Затем торопливо ощупал себя, проверяя: не сон ли его чудесное возращение в этот мир? Слава богам, это, похоже, были не сон и не бред умирающего человека. Удивительно, боль исчезла бесследно, а в распушившейся клетке как будто сгущался воздух. Это был тот редкий случай, когда хотелось воскликнуть: как заново родился!
Шерсть каждой нити встала дыбом, словно на живой кошке, почуявшей собачий дух. Безжизненные совсем недавно глаза вспыхнули колдовским зеленым пламенем, пастишки раскрылись неестественно широко, издавая тот самый спасительный визг. Визг, который, наверное, не издали бы сотни кошек, брошенных в песий загон. Визг, способный возвратить человека оттуда, из небытия.
Закружилась рыбка, точно пытаясь ухватить себя за хвост. С писком забилась в деревянные стенки крыса, как будто лишь сейчас поняв, что поймана. Яростно ударила в клетку канарейка, разбрасывая желтые перья. К изумлению Императора, четвертая опора, где некому было сходить с ума, брызнула земляным фонтаном и заходила ходуном, увлекая за собой всю конструкцию Восьмого коня. Даже языки пламени взбесились и, казалось, старались спрыгнуть с факелов, чтобы убраться подальше отсюда. А мохнатые, насаженные на пики головки закрутились сами по себе, и их оживление, их чудесное оживление значило лишь одно: добыча попалась. Костлявая пленена, и ее пленил он, Император.
Визг стих, как по команде. Будто невидимый кошачий король приказал вопящим сородичам — точнее их отрубленным головам — заткнуться. В тишине тотчас раздался глухой стук. Тяжелые кулаки несколько раз опустились на двери. Бдительные стражники ненадолго затихли — видимо, раздумывая, стоит ли тревожить Императора? — и все-таки осведомились, все ли в порядке. А получив в ответ скупое, нервное и взволнованное «ДА!», спешно удалились под приглушенный стук собственных сапог.
Тем временем воздух внутри пушистой клетки продолжал напряженно сжиматься, страдальчески потрескивая, как старый-престарый стул, на который опустился тяжелый зад. Из небытия явилась тучка — самая черная, какую приходилось видеть Императору на своем веку. Закачалась маятником и стремительно разбухла, затопив едва ли не все клетку и вроде бы готовясь лопнуть, подобно огромному черному пузырю. А потом, почти касаясь плетеных решеток, шумной волной внезапно опала, растекаясь угольно-черным туманом по мрамору. Как будто огромную и размытую тень отлепили от стены, встряхнули раз, другой, точно пыльный коврик, и начали вытягивать.
С шипение нескольких змей тень росла на глазах, начиная обретать человекоподобные формы. Вначале черными лентами вперед метнулись рукава и двумя белыми вспышками явились из них удивительно длинные костлявые ладони, старающиеся схватить не то прутья, не то что-то, скрытое от человеческих глаз. Затем подрагивающим колоколом соткался из тьмы балахон с капюшоном, под которым кроваво-красными звездами пылали глаза. После чего клетку со звуком плети, стегающей тупую скотину, наискось пробили три молнии подряд, и, наконец, в хрустнувших костяшках рук возникла известная всему свету коса. Со сверкающим серебром лезвием и рукоятью длиною с двуручный меч.
Лишь когда Смерть предстала во всем своем великолепии, Император рискнул моргнуть. А следом и вздрогнул, ибо лезвие, высекая каскад голубых искр, скользнуло по непрочной решетке, казалось, не способной удержать такого монстра. Восьмой конь качнулся, но — хвала богам! — устоял-таки под напором грозного противника. Последовала еще серия ударов — тщетно; наверное, примерно с таким же успехом жнец мог бы пытаться тупым серпом срубить столетний дуб.
Капюшон чуть дернулся, и вроде бы там, под нависающими чернильно-черными краями, усмехнулись. Сияющие рубины глаз вспыхнули на миг ярче факела, и пораженный Император увидел, как Смерть как будто опустилась в незримое кресло, прислонив косу к пересеченным нитям из кошачьей шерсти. Темные одежды слегка затрепетали, словно от сквозняка; костлявые ладони, торчащие из бездн рукавов, легли на обозначавшиеся под балахоном бугры коленей.
Она, похоже, просто смирилась и решила терпеливо ждать своего освобождения. Жди-жди, с усмешкой подумал Император, только, смотри, не состарься.
С момента появления Смерти Император впервые поднялся с трона, не сводя полных радости глаз с неподвижной страшной пленницы. Он приблизился так близко к чудо-ловушке, что, не будь мягких решеток, Костлявая легко ухватила бы его за горло, не вставая с незримого кресла.
— Ты моя, — сказал он, нежно касаясь руками натянутых нитей, словно арфистка струн. — Ты моя. Только моя. Никто не заберет тебя у меня. Во имя моей жизни, ты, Смерть, будешь вечность томиться в этой клетке, сплетенной из кошачьей шерсти. Так и будет, поверь мне.
Больше Император не сказал ни слова и, улыбнувшись пленнице, торопливо покинул зал.

***

Архимаг был отпущен на все четыре стороны этой же ночью, которая, пожалуй, стала одной из самых счастливых в жизни Императора. Еще бы! Заветная и безумная мечта обрести бессмертие наконец-то сбылась. Сладость победы над самой Смертью, разгромленной на подступах к его жизни, опьяняла не хуже вина и придавала сил куда больше знахарских зелий. За спиной как будто выросли крылья. Время от времени Императору и впрямь начинало казаться, что вот-вот, и ноги оторвутся от пола. Словно бродяга, внезапно одаренный замком и сундуком золота, Император бегал по дворцу, излучая счастье.
Звонкий смех эхом летел по мрачным коридорам, и дивилась встревоженная свита — все еще не понимая, то ли спятил властитель империи, то ли и правду хворь наконец-то оставила его.
Впервые после кошмарных месяцев болезни Император танцевал — да так, как, наверное, не танцевал никогда. Вихрем кружился по залу, подхватывая удивленных служанок и одаривая их комплементами и перстнями со своих пальцев. Кому-то сулил земли, кому-то деньги, а кому-то должность знатную. «Видать, не обошлось без колдовства», — думали стражники, стерегущие вход в тронный зал. «Как ребенок», — улыбались слуги. «Точно помолодел», — отмечали музыканты. «И откуда только силы берутся?» — изумлялся придворный знахарь, как и многие разбуженный среди ночи неугомонным Императором. Только тоска по сыновьям, посланным управлять дальними королевствами, да по женушке, умершей прошлой осенью, несколько омрачала праздник. Эх, не знают пока они, что сотворил их отец. Эх, не сможет увидеть его победу Императрица — победу над, казалось бы, непобедимым противником.
В конец концов, утомился Император так, как не утомлялся во время долгих сражений, и под утро рухнул в кровать без памяти. Проспал весь день, а ближе к ночи сон потревожили гонцы из близких королевств. С дурными вестями…
Гонцы, напуганные и уставшие, поведали чудные истории. Про плотника, сорвавшегося с высокой-превысокой колокольни, про двух подравшихся мужиков во хмелю, про воскресшего старика и много еще про кого. Казалось бы, ничего удивительного: люди и раньше помирали. Только вот плотник этот по всякому должен был разбиться — внизу-то мощеная камнем площадь раскинулась; мужики эти друг дружке животы-то повспарывали, да так, с болтающимися кишками по деревне и расхаживали, покуда стража не задержал; старичка этого хоронить уж собрались, в гроб положили, а покойник возьми — и подымись. Причем и воскресшему старику, и мужикам с выпущенными кишками, и плотнику не желающему разбиваться — всем им смертельные раны были, что скале — укол шпаги. «Как будто, — заметил один из гонцов, — ни боли, ни голода не чувствуют, да и Смерть их стороной обходит».
Император внимательно выслушал гонцов и, списав все на колдовство могущественное, спровадил их спешно, пообещав разобраться. После чего велел к себе никого не пускать — мол, пусть хоть боги в очередь выстраиваются за дверьми его покоев. Понимая, что причина загадочных событий на самом деле томится в тронном зале, Император, однако, даже мысли не допускал о том, чтобы выпустить Смерть. Хотя в самом себе начал отмечать изменения. Бесконечную сытость, пресность вина и странное влечение к прислуге, к их аппетитным шейкам, ручкам и ножкам.

***

С тех пор минула неделя. Гонцы все прибывали и прибывали, да и не только они шли на поклон к Императору в поисках справедливости и совета. Были среди них и сыновья, вынужденные довольствоваться встречей не с отцом, а с его министрами; был и опечаленный бургомистр, доложивший о том, что свободных темниц в столице не осталось — переполнены мертвяками; был и раздосадованный представитель гильдии гробовщиков, сетующий на приближающееся разорение.
Император явился к ней глубокой ночью. Мрачный от тяжких дум и сгорбленный отсроченным поражением. Стараясь не попадаться никому на глаза и прикрыв левую глазницу темной повязкой, под которой вместо глаза копошился клубок червей.
Кверху брюхом плавала рыбка, никто не скреб когтями о стенки ящичка, а на дне, устланном перьями, желтым комочком лежала канарейка; было тихо, как на кладбище. Смерть нисколько не удивилась появлению Императора с мечом в руках. Она без суеты поднялась с незримого кресла, взяла косу и вплотную приблизилась к сети, как будто знала, что сейчас вновь обретет свободу, что именно это меч разрежет сетку.
Когда Император остановился в двух шагах от клетки, Смерть смерила его взглядом и тихо усмехнулась — точь-в-точь, как тогда, в момент их первой встречи. Мол, как ни крутись, судьбу на семи конях не объедешь.
Аватара пользователя
Venetzia!
All the psychos in the world can't bring me down!
 
Сообщения: 3254
Зарегистрирован: Апрель 11th, 2004, 12:57 am
Число изданных книг/Жанр/Издательство: 5 книг
Мистика
Эксмо/Рипол Классик

Сообщение Lawerta Август 23rd, 2005, 2:03 pm

гниющей и, возможно, разлагающейся плоти
Это, в общем, одно и то же: гниение и разложение.
Lawerta
 

Сообщение просто мария Август 23rd, 2005, 4:20 pm

Сюжет интересный (сразу напомнил "День без смерти" Кудрявцева).
Написано хорошо и легко - но есть, на мой взгляд, прослема с, если можно так выразиться, "словоупотреблением" - то есть "лишние" слова, без которых рассказ бы только выиграл, и такие, которые, в общем-то, правильны и, вроде бы, по сюжету "к месту" - но (имхо) режут глаз и нарушают стиль всего рассказа.

Приведу несколько примеров (прошу автора не обижаться, отнюдь не считаю себя истиной в последней инстанции - но... вот мне так кажется):

Император немного постоял у порога, сжимая правой ладонью белый кружевной платок, прикрывающий нос.

Не все ли равно, какой ладонью? Да и вообще, создается впечатление, что платок просто висит на носу - а император его сжимает. Не лучше ли было бы: "Император немного постоял у порога, прикрывая нос белым кружевным платком"?

Медленно плывущие круги света обнажили весь ужас каземата.

Когда используются факелы - кругов, тем более "медленно плывущих" не получается. Пламя мечется беспорядочно в разные стороны и вспышками может освещаться то одно, то другое.

Нужный пленник толстым, недвижным и вонючим мешком лежал в углу.

а дальше -
из обветшавшей одежонки лениво поднялось бледное худое лицо

Так толстый архимаг - или худой? Обычно если сам толстый, то и лицо едва ли может быть худым. И если опух от голода - то же самое.

Послышались стоны и шепот, звяканья и бряканья.

от эти "звяканья и бряканья" - тем более во множественном числе - сразу режут глаз, т.к. придают рассказу какую-то несерьезную интонацию и резко выбиваются из стиля.

Понятное дело, вначале архимаг сощурился, разглядывая сквозь узкие щелочки посетителя,


Слова "понятное дело", по-моему, просто лишние.

В общем, мне кажется, над рассказом еще стоит поработать, чтобы придать ему нужный лаконизм и законченность.
Аватара пользователя
просто мария
Автор Экслибриса - 10 книг/Почетный гражданин форума / Модератор
 
Сообщения: 6457
Зарегистрирован: Апрель 12th, 2005, 5:56 pm

Сообщение Рудазов Август 24th, 2005, 12:28 pm

Идея не раскрыта. Да и использовалась уже неоднократно. Михаил Успенский в "Кого за смертью посылать" раскрыл ее на порядок лучше. Плюс язык довольно сумбурный, громоздкий, неудобочитаемый.
Рудазов
 

Сообщение Евгений Гаркушев Август 25th, 2005, 8:39 pm

Восьмой конь.

"помимо узников, хранила сырость и холод" - это опять дождь и рота солдат. Узников не хранят.
"Явился неровный пол, выложенный во времена, близкие к сотворению мира" - на мой вкус, слишком высокий слог
"кандалы в веснушках" - да уж, это сильно...
Рассказ недостоверен.
Совершенно не показано, почему император вдруг сам бросился в объятия смерти.
Очень много эпитетов, гипербол - но не всегда они оправданы.
Но читалось в целом с интересом.
Евгений Гаркушев
 

Сообщение 5hotty Сентябрь 4th, 2005, 6:07 pm

Степ, облегчай язык, да и диалогов больше, абзацы поразбей...
Громоздко все и не очень симпатично.
Неграненный алмаз напоминает!
5hotty
 


Вернуться в "Исполнение желания"

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1

cron