Когда Бог играет на флейте
Добавлено: Май 20th, 2009, 10:48 pm
Когда Бог играет на флейте
Дремлющая птица испуганно всколыхнулась, прислушиваясь к ночным звукам: не подкрадывается ли, прячась в высокой траве, лисица, не заметила ли сверху ее убежища сова? Все было тихо, и только осенний ветер шевелил ковыль, напевая заунывную песню. Успокоившись, птица закрыла глаза. В тот же миг по кусту рядом с ней бесшумно скользнула изогнутая тень.
Аои вышла на узкую тропинку и сменила шаг «летящего по ветру» на обычный. Человека, к которому она направлялась, обмануть было не так легко, как глупую пичугу, но Аои это было и не к чему. Ведь она шла к Кири - своему единственному другу. Он был ее братом, любовником; он был ее правдой, свободой. Только с ним Аои чувствовала себя в безопасности, только с ним, вынужденная носить десятки масок, обретала себя - настоящую.
Однажды они вместе оказались в Западной Пустыне и попали в песчаную бурю. Спасаясь от обжигающего ветра, они укрылись в небольшой пещерке, где провели почти двое суток без воды и пищи. Когда от жажды у Аои начались галлюцинации, Кири, чтобы облегчить ее страдания, перерезал себе вену и прижал рану к ее губам. Аои навсегда запомнила вкус его крови: металлический и чуточку солоноватый.
Сегодня она должна была убить Кири.
Старейшины их клана читали в душах подопечных, как в раскрытых книгах, а потому знали, что убийство должна совершить именно Аои: единственная, кому он безраздельно доверяет, от кого не станет скрываться.
Услышав приказ, она едва не лишилась чувств.
- Ты поняла задание? – голос Шепота в Листве был лишен эмоций.
Ее «Да» больше напоминало стон.
- Тогда иди.
И она пошла. Она не могла ослушаться. Ее воспитали в беспрекословном подчинении решению старейшин, и даже если бы Аои посмела воспротивиться, и ее правая рука укрыла бы Кири, левая бы убила.
Путь Аои лежал через Старый город.
Миновав спящие кварталы, где между стен домов метались духи самоубийц, она вышла на городскую площадь. В свете луны лица клоунов на афишах выделялись белыми пятнами, и было видно, что их улыбки фальшивы, а в глазах стоят зависть и злоба. Высохший фонтан хищно скалил острые зубы раковины, длинные стебли оплетающих его каменных цветов, тянулись к Аои, желая обхватить за ноги.
Простому обывателю, бывающему на площади только днем, когда все здесь шумит и гудит от праздно шатающейся толпы, могло показаться, что площадь вымерла, но живущему в мире теней было видно, что это не так: напротив, именно сейчас площадь жила настоящей, скрытой от посторонних глаз жизнью: будто свора собак визгливо ссорились нищие; по-стариковски кряхтели ободранные вОроны; шептались о последних сплетнях камни мостовой. Это ведь только глупцы считают камни молчунами. Аои знала, как болтливы они бывают, и как много полезного могут рассказать тому, кто умеет и желает их выслушать.
Но сегодня ее не интересовали городские сплетни. Сегодня для Аои было важно только одно: Кири должен умереть от ее руки.
До сегодняшней ночи она никогда не думала о тех, кого убивает. Они были для нее только именами; никогда не интересовалась она тем, кто эти люди, есть ли у них семья, дети, любимые, чем заслужили они столь страшную смерть. Так ее воспитали. Она была всего лишь клинком в руке хозяина, а разве думает клинок о том, куда направляет его рука?
Аои пересекла городскую площадь, и углубилась в извилистые переулки Старого города. Хижина Кири стояла на самой его окраине, откуда отрывался вид на покрытые снегом горы, за которыми каждое утро свершалось таинство смерти Луны и рождения Солнца. Сгорбившаяся от старости, с прохудившейся крышей, хижина давно стала приютом ветров. Кири всегда говорил, что нужно жить так, чтобы в любой момент можно было все оставить и уйти из одной темноты в другую: никем не замеченным, никем не окликнутым. И хотя в его словах был здравый смысл, Аои, становилось страшно при мысли, что однажды она придет к нему и увидит только горстку пепла в остывшем очаге.
Она уже почти добралась до места, когда услышала звук флейты.
И столько в нем было чистоты и красоты, как будто на флейте играл сам Бог. Зачарованная, Аои пошла навстречу мелодии и, миновав каменные ворота, оказалась в саду. Запах влажной земли смешивался здесь с горьковатым ароматом цветущей черемухи. Когда Аои проходила мимо, прохладные листья коснулись ее горящих щек, напомнив прикосновение пальцев. Песня флейты раздавалась из дальней части сада, где тесно сплетенные ветви акаций образовывали естественную беседку. Бесшумная, словно тень от собственной тени, Аои подкралась к беседке и заглянула внутрь. Привыкшие видеть в темноте глаза различили силуэт девочки, играющей на флейте. Лунный свет стекал с ее волос, рассыпался по траве, и казалось, что вокруг девочки танцуют ангелы. Аои подумала, что никогда не слышала музыки прекраснее этой. Очарованная, смятенная, она вдруг поймала себя на том, что плачет, и вспомнила, что последний раз плакала в детстве. Далекое, размытое дождями времени воспоминание: там была улица - пустынная, серая - холодный ветер, продувающий насквозь тонкое платьице, и мертвая женщина, которую Аои называла мамой. Девочка плакала, целовала ледяные руки покойницы и, заглядывая ей в лицо, просила подняться и уйти с этой страшной улицы туда, где светло и тепло. Но мама не отвечала, ее широко открытые глаза уже смотрели в другие миры, где нет ни свирепствующего ледяного ветра, ни боли, ни одиночества.
В тот момент на седую от инея землю легла тень человека...
Аои прижалась щекой к коре дерева. Она чувствовала, как слезы очищают ее душу, смывая ложь и грязь прошлой жизни.
«Познавшая мрак и хаос, ты еще можешь выбрать другой путь».
Девушка резко обернулась – чей это шепот? Или, может, он ей только почудился? Вокруг никого не было, на фоне ночного неба белели цветы черемухи.
Аои не помнила, как покинула сад, как бежала по узким улочкам Старого города, торопясь поскорее увидеть Кири. Ей нужно было поделиться с ним открытием: даже клинок может обратиться против хозяина, когда поймет, что у него душа флейты.
Вот и хижина Кири. Дверь и окна настежь открыты, вокруг тишина.
Аои остановилась, почувствовав внезапную слабость.
«Неужели не успела? Неужели все кончено?»
Ощущая каждый шаг, как последний, она подошла к двери, заглянула внутрь. Посреди комнаты на полу в полосе лунного света сидел Кири. Перед ним стояла баночка с тушью и стопка чистых листов. На стопке, не давая листам разлететься, лежал кинжал. Кири брал чистый лист, писал на нем несколько слов и откладывал в сторону. Ветер тут же подхватывал лист и поднимал в воздух, отчего казалось, что по комнате кружат белые птицы.
- Кири! – выдохнула Аои, бросилась к нему, но остановилась, наткнувшись на стену отчаяния в его взгляде.
- Ты пришла, - глухо произнес он и протянул ей лист бумаги, на котором было написано:
«Как ты прекрасна - моя Последняя Луна».
«Он знает, для чего меня послали, - подумала Аои, и, упав перед Кири на колени, прижалась губами к тонкому белому шраму на его запястье - там где он когда-то разрезал руку.
- Не верь ветру, нашептавшему дурное, - воскликнула она, - верь только мне: я пришла спасти тебя… я пришла спасти нас!
В его серых глазах мелькнуло смятение.
- Послушай, мы уйдем из этих земель и начнем все сначала. Мы научимся любить: сначала друг - друга, а потом всех людей, потому что сегодня мне открылась правда – мы можем приносить не только страх и боль, но и радость. Для этого нужно только простить…
Неожиданно ее прожгла боль, подобной которой Аои не испытывала. Она встретилась взглядом с Кири, и в это мгновение все поняла.
Он тоже был клинком, и сегодня рука хозяина направила его удар ей в спину.
- Прости, - прошептал Кири, и она увидела, что он плачет, - я не мог ослушаться… мое спасение в твоей смерти…
Его голос становился все тише и тише, пока совсем не смолк, и в тот же миг мир заполнила мелодия флейты. Она спускалась с вершин гор, радостно встречающих рождение нового Солнца; пела в кронах деревьев, будя ото сна стаи пугливых птиц и, разливалась над полями радостным детским смехом.
Душа Аои вырвалась на волю, но прежде, чем покинуть жилище Кири, теплым дуновением ветра погладила любимого по щеке и тихонько произнесла:
«Мне пора. Не грусти, а, услышав в песне дождя мой голос, знай, что это Бог играет на флейте».
Дремлющая птица испуганно всколыхнулась, прислушиваясь к ночным звукам: не подкрадывается ли, прячась в высокой траве, лисица, не заметила ли сверху ее убежища сова? Все было тихо, и только осенний ветер шевелил ковыль, напевая заунывную песню. Успокоившись, птица закрыла глаза. В тот же миг по кусту рядом с ней бесшумно скользнула изогнутая тень.
Аои вышла на узкую тропинку и сменила шаг «летящего по ветру» на обычный. Человека, к которому она направлялась, обмануть было не так легко, как глупую пичугу, но Аои это было и не к чему. Ведь она шла к Кири - своему единственному другу. Он был ее братом, любовником; он был ее правдой, свободой. Только с ним Аои чувствовала себя в безопасности, только с ним, вынужденная носить десятки масок, обретала себя - настоящую.
Однажды они вместе оказались в Западной Пустыне и попали в песчаную бурю. Спасаясь от обжигающего ветра, они укрылись в небольшой пещерке, где провели почти двое суток без воды и пищи. Когда от жажды у Аои начались галлюцинации, Кири, чтобы облегчить ее страдания, перерезал себе вену и прижал рану к ее губам. Аои навсегда запомнила вкус его крови: металлический и чуточку солоноватый.
Сегодня она должна была убить Кири.
Старейшины их клана читали в душах подопечных, как в раскрытых книгах, а потому знали, что убийство должна совершить именно Аои: единственная, кому он безраздельно доверяет, от кого не станет скрываться.
Услышав приказ, она едва не лишилась чувств.
- Ты поняла задание? – голос Шепота в Листве был лишен эмоций.
Ее «Да» больше напоминало стон.
- Тогда иди.
И она пошла. Она не могла ослушаться. Ее воспитали в беспрекословном подчинении решению старейшин, и даже если бы Аои посмела воспротивиться, и ее правая рука укрыла бы Кири, левая бы убила.
Путь Аои лежал через Старый город.
Миновав спящие кварталы, где между стен домов метались духи самоубийц, она вышла на городскую площадь. В свете луны лица клоунов на афишах выделялись белыми пятнами, и было видно, что их улыбки фальшивы, а в глазах стоят зависть и злоба. Высохший фонтан хищно скалил острые зубы раковины, длинные стебли оплетающих его каменных цветов, тянулись к Аои, желая обхватить за ноги.
Простому обывателю, бывающему на площади только днем, когда все здесь шумит и гудит от праздно шатающейся толпы, могло показаться, что площадь вымерла, но живущему в мире теней было видно, что это не так: напротив, именно сейчас площадь жила настоящей, скрытой от посторонних глаз жизнью: будто свора собак визгливо ссорились нищие; по-стариковски кряхтели ободранные вОроны; шептались о последних сплетнях камни мостовой. Это ведь только глупцы считают камни молчунами. Аои знала, как болтливы они бывают, и как много полезного могут рассказать тому, кто умеет и желает их выслушать.
Но сегодня ее не интересовали городские сплетни. Сегодня для Аои было важно только одно: Кири должен умереть от ее руки.
До сегодняшней ночи она никогда не думала о тех, кого убивает. Они были для нее только именами; никогда не интересовалась она тем, кто эти люди, есть ли у них семья, дети, любимые, чем заслужили они столь страшную смерть. Так ее воспитали. Она была всего лишь клинком в руке хозяина, а разве думает клинок о том, куда направляет его рука?
Аои пересекла городскую площадь, и углубилась в извилистые переулки Старого города. Хижина Кири стояла на самой его окраине, откуда отрывался вид на покрытые снегом горы, за которыми каждое утро свершалось таинство смерти Луны и рождения Солнца. Сгорбившаяся от старости, с прохудившейся крышей, хижина давно стала приютом ветров. Кири всегда говорил, что нужно жить так, чтобы в любой момент можно было все оставить и уйти из одной темноты в другую: никем не замеченным, никем не окликнутым. И хотя в его словах был здравый смысл, Аои, становилось страшно при мысли, что однажды она придет к нему и увидит только горстку пепла в остывшем очаге.
Она уже почти добралась до места, когда услышала звук флейты.
И столько в нем было чистоты и красоты, как будто на флейте играл сам Бог. Зачарованная, Аои пошла навстречу мелодии и, миновав каменные ворота, оказалась в саду. Запах влажной земли смешивался здесь с горьковатым ароматом цветущей черемухи. Когда Аои проходила мимо, прохладные листья коснулись ее горящих щек, напомнив прикосновение пальцев. Песня флейты раздавалась из дальней части сада, где тесно сплетенные ветви акаций образовывали естественную беседку. Бесшумная, словно тень от собственной тени, Аои подкралась к беседке и заглянула внутрь. Привыкшие видеть в темноте глаза различили силуэт девочки, играющей на флейте. Лунный свет стекал с ее волос, рассыпался по траве, и казалось, что вокруг девочки танцуют ангелы. Аои подумала, что никогда не слышала музыки прекраснее этой. Очарованная, смятенная, она вдруг поймала себя на том, что плачет, и вспомнила, что последний раз плакала в детстве. Далекое, размытое дождями времени воспоминание: там была улица - пустынная, серая - холодный ветер, продувающий насквозь тонкое платьице, и мертвая женщина, которую Аои называла мамой. Девочка плакала, целовала ледяные руки покойницы и, заглядывая ей в лицо, просила подняться и уйти с этой страшной улицы туда, где светло и тепло. Но мама не отвечала, ее широко открытые глаза уже смотрели в другие миры, где нет ни свирепствующего ледяного ветра, ни боли, ни одиночества.
В тот момент на седую от инея землю легла тень человека...
Аои прижалась щекой к коре дерева. Она чувствовала, как слезы очищают ее душу, смывая ложь и грязь прошлой жизни.
«Познавшая мрак и хаос, ты еще можешь выбрать другой путь».
Девушка резко обернулась – чей это шепот? Или, может, он ей только почудился? Вокруг никого не было, на фоне ночного неба белели цветы черемухи.
Аои не помнила, как покинула сад, как бежала по узким улочкам Старого города, торопясь поскорее увидеть Кири. Ей нужно было поделиться с ним открытием: даже клинок может обратиться против хозяина, когда поймет, что у него душа флейты.
Вот и хижина Кири. Дверь и окна настежь открыты, вокруг тишина.
Аои остановилась, почувствовав внезапную слабость.
«Неужели не успела? Неужели все кончено?»
Ощущая каждый шаг, как последний, она подошла к двери, заглянула внутрь. Посреди комнаты на полу в полосе лунного света сидел Кири. Перед ним стояла баночка с тушью и стопка чистых листов. На стопке, не давая листам разлететься, лежал кинжал. Кири брал чистый лист, писал на нем несколько слов и откладывал в сторону. Ветер тут же подхватывал лист и поднимал в воздух, отчего казалось, что по комнате кружат белые птицы.
- Кири! – выдохнула Аои, бросилась к нему, но остановилась, наткнувшись на стену отчаяния в его взгляде.
- Ты пришла, - глухо произнес он и протянул ей лист бумаги, на котором было написано:
«Как ты прекрасна - моя Последняя Луна».
«Он знает, для чего меня послали, - подумала Аои, и, упав перед Кири на колени, прижалась губами к тонкому белому шраму на его запястье - там где он когда-то разрезал руку.
- Не верь ветру, нашептавшему дурное, - воскликнула она, - верь только мне: я пришла спасти тебя… я пришла спасти нас!
В его серых глазах мелькнуло смятение.
- Послушай, мы уйдем из этих земель и начнем все сначала. Мы научимся любить: сначала друг - друга, а потом всех людей, потому что сегодня мне открылась правда – мы можем приносить не только страх и боль, но и радость. Для этого нужно только простить…
Неожиданно ее прожгла боль, подобной которой Аои не испытывала. Она встретилась взглядом с Кири, и в это мгновение все поняла.
Он тоже был клинком, и сегодня рука хозяина направила его удар ей в спину.
- Прости, - прошептал Кири, и она увидела, что он плачет, - я не мог ослушаться… мое спасение в твоей смерти…
Его голос становился все тише и тише, пока совсем не смолк, и в тот же миг мир заполнила мелодия флейты. Она спускалась с вершин гор, радостно встречающих рождение нового Солнца; пела в кронах деревьев, будя ото сна стаи пугливых птиц и, разливалась над полями радостным детским смехом.
Душа Аои вырвалась на волю, но прежде, чем покинуть жилище Кири, теплым дуновением ветра погладила любимого по щеке и тихонько произнесла:
«Мне пора. Не грусти, а, услышав в песне дождя мой голос, знай, что это Бог играет на флейте».