Страница 1 из 1

ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Октябрь 30th, 2010, 12:50 pm
просто мария
ФИАСКО

Посвящается пионерам Российского кино
(основано на реальных событиях)


1

Как-то летом одна тыща восемьсот девяносто какого-то года в одном модном Московском ресторанчике состоялась приватная встреча некоего француза с двумя представителями городских властей. Француз этот, надо отметить, в определенных кругах личностью был довольно известной – именно через него владельцы первых городских кинотеатров получали в те годы копии свежих парижских фильмов. И именно ему, этому французу, отходила тогда и значительная часть прибыли от продвижения на дремучих российских просторах последнего достижения западной технической мысли – синематографа. Звали француза… Впрочем, подобные ему люди старались не афишировать своих фамилий в далекой северной стране, предпочитая, чтобы аборигены обращались к ним более демократично – к примеру, месье Жан, господин Франсуа, или даже просто «господин Месье». Правда, никто не знал, являлось ли это следствием их национальной французской скромности или же просто эти иноземцы, будучи не совсем чистыми на руку людьми, не видели резона в том, чтобы представляться полным именем.
Однако как бы то ни было, в полдень упомянутого выше погожего летнего дня один их них, господин Месье, пригласил в ресторан отобедать губернаторского помощника по фамилии Борзякович, а также полковника Жмурковского, занимавшего не последнюю должность в ведомстве господина Зубатова, то бишь в Московском охранном отделении. Приглашены сии высокопоставленные чины были для обсуждения за трапезой одной довольно щекотливой темы.
– Как вам должно быть известно, господа, – на сносном русском черноусый месье обозначал эту тему своим соседям по столику, – московские власти получают вполне солидную проценту от использования нами изобретения братьев Люмьер. Наше взаимовыгодное сотрудничество, полагаю, устраивает всех. Однако возникла некая проблемка, требующая незамедлительного решения…
– Мы полны внимания, – голосом, похожим на женский, молвил толстощекий помощник губернатора, отодвинув от себя блюдо с запеченной с яблоками индейкой. Этот широкий жест, должно быть, призван был подчеркнуть наивысшую степень внимания чиновника.
– И готовы незамедлительно приступить к решению любых ваших проблем, – заверил француза полковник Жмурковский, после чего перешел к глубокомысленному поглаживанию своих пышных, тронутых сединой бакенбард.
Француз, воспринявший эти заверения как должное, продолжил:
– Проблема состоит вот в чем, – сказал он. – Москва, как нам известно, славится своими театрами. Это высокое искусство! Никто с этим не спорит. И остается только удивляться, когда некоторые ваши деятели заявляют, что, дескать, синематограф может составить конкуренцию их театрам. Чушь! Глубочайший абсурд. Синематограф – это всего лишь техническая штучка, нечто сродни барометру в ваших кабинетах или часам. Как такое может конкурировать с высоким миром Мельпомены? Но еще большее удивление вызывает тот факт, что отдельные ваши театралы, говоря одно, на деле и сами не прочь погреть ручки на синематографе . То есть, хочу сказать, они своевольно, никого не спросясь, заступают, как говорят у вас, на чужие грядки с брокколи.
Жмурковский, улыбчиво дернув своими бакенбардами, кашлянул и спросил:
– Это, позвольте поинтересоваться, каким же образом они топчут чужую брокколю?
– Самым, что ни на есть, наглым! – импульсивно ответил француз. Но тут же более спокойно пояснил: – Видите ли, всем вам, надеюсь, известен театр господина Кершенинникова, что в Богословском переулке. Так вот, с недавних пор некий из его актеришек взялся устанавливать не совсем приличную рекламу театру. Этот проходимец неизвестно где раздобыл кинопроектор и теперь перед каждым спектаклем крутит зрителям фильму. Народ в театр идет валом, ведь плату за просмотр фильмы никто с людишек дополнительно не берет. Однако это, как вы понимаете, отбивает зрителя у нас и, в конечном итоге, опустошает наши с вами бумажники.
– Возмутительно! – взвизгнул представитель губернатора.
– М-да, – согласился полковник Жмурковский, – ежели разобраться, по сути – это обыкновенное воровство. И мы его безотлагательно пресечем! Нам нужно только разузнать, где этот актеришко берет ленты: крадет или подделывает. В любом случае, думаю, проблему вашу мы решим без всякого затруднительства, ибо тут нам в помощь может быть даже сам закон.
Борзякевич хихикнул, тем подтверждая истинность слов полковника.
– Не сомневаюсь, что решите, – сказал француз, – однако корни проблемы тут уходят несколько глубже, чем вы думаете, – заметил он. – Видите ли, этот плут фильмы не ворует и не подделывает...
Представитель губернатора хмыкнул:
– Ну не сам же он их снимает!
– Увы, господин Борзякович, вынужден констатировать, что дело обстоит именно так, – печально вздохнул Месье. – Этот актеришко сам снимает фильмы, проявляет пленки и крутит их потом публике. То есть, повторяет весь процесс, запатентованный братьями Люмьерами. Но, самое интересное, он не понимает, или не хочет понимать, что синематограф – это прежде всего средство выколачивания из кошельков обывателя звонкой монеты, а уж только потом – развлечение. Этот тип категорически отказывается брать плату за свою синемадеятельность, чем, как я уже дал вам понять, сбивает цены и на наши сеансы. Вот, в принципе, и вся наша проблема, – разведя руками, закончил француз.
За столиком на минуту воцарилась тишина. Тут же возле него, словно из ниоткуда, возник вышколенный официант:
– Не угодно ли будет господам заказать чего-нибудь еще? – подобострастно поинтересовался он.
Помощник губернатора презрительно повел рукою: пшел, мол, отседова! После чего обратился к своим собеседникам:
– Да уж, не оскудевает земля русская талантами… То она Невтонов своих рождает, как сказал какой-то немецкий поэт, то Люмьеров вот… Нету порядка в Империи, господа, нету. Сечь надобно подобных выскочек. Да в усмерть! Да на площадях, при всем честном народе, дабы другим охоту выскакивать так вот, когда не следует, отбить.
– Не те времена тепереча, любезный, – охладил его пыл Жмурковский. – Сейчас с народишком надобно аккуратнее: сечь да вешать – подобное уже и распоследний чин анахронизмой назовет.
– И что же вы предлагаете, полковник? – не понял Борзякович.
– Пока еще ничего, – ответил тот, – но мысль кое-какая у меня имеется. Вот скажите-ка нам, месье, – обратился он к французу, – владеете ли вы информацией о том, какую именно фильму снимает наш доморощенный Люмьер? Нет ли в его работах политики?
– О, нет, господа, от политики этот невежда далек, – заверил собеседников француз. – Намедни я лично инкогнито присутствовал на одном из спектаклей в театре Кершенинникова и имел неудовольствие лицезреть восторг публики, когда ей на белом занавесе было продемонстрировано посредством проектора, как театральные актеры наносят себе грим перед игрой в спектакле. Вот и вся фильма вам. Разумеется, снято это было тем актеришкой задолго до спектакля, скорее, даже в другой день, но неразборчивой публике все это преподносится так, будто актеры были запечатлены непосредственно перед самым поднятием занавеса, вот прямо минуту назад! А публика и радуется, радуется…
– Каков шельмец, а! – заметил Борзякевич. А полковник Жмурковский неожиданно заявил:
– Так все это, милейшие вы мои, только упрощает нам задачу! Надобно будет лишь найти способ прилюдно уличить руководителей театра в том, что демонстрируемая ими публике фильма снята не в день спектакля, как они утверждают, а задолго до него.
– И как же вы сделаете это? – поинтересовался Месье.
– А вот как… – Жмурковский важно распушил свои бакенбарды. – Задержим-ка мы незаметно, накануне спектакля, какого-нибудь актера второго плана, занятого в постановке. Разумеется, ничего не подозревающий режиссер без труда заменит его дублером. Но вот перед самым спектаклем, когда, по обыкновению, уже будет показана фильма, мои полицейские введут пропавшего актера в зал и предъявят его публике… И сразу у той появится вопрос: как могли снимать только что этого субъекта, когда его не было в театре? Публика сразу поймет, что ее просто элементарно дурят, будто всучивая на базаре несвежую колбасу. И это, господа, будет скандал! – торжественно заключил полковник.
– Да уж, – произнес Борзякович, – наш народ любит, конечно, когда его дурачат, но когда делают это так грубо, без должного изящества, он может буквально взлютовать… Не завидую я господину Кершенинникову, ох не завидую.
Француз был доволен:
– Я непременно хочу поприсутствовать на фиаско наших недругов. Это будет, надеюсь, то еще зрелище!
– Пожалуй, я составляю вам компанию, – пообещал Борзякович. Ну а Жмурковский сказал просто:
– Мне же, господа, там надлежит быть по долгу службы. Я желаю лично проконтролировать работу своих людей.
– И кто эти люди, полковник? – поинтересовался Месье, оговорив: – Если это, конечно, не секрет.
– Вообще-то подобная информация у нас разглашению не подлежит, – улыбнувшись, ответил Жмурковский, – но вам я откроюсь. Имя одного из них никому, правда, ничего не скажет, это просто один перспективный и добросовестный агент, из филеров, а вот второй господин вполне может быть вам известен. Это некто Заметкин, поэт и автор ряда газетных статей и эпиграмм.
– О, он сотрудничает с полицией? – удивился Месье.
– Разумеется. Правда, сам он об этом даже не догадывается.
– Что ж, будет весьма прелюбопытно видеть его в работе…

2

На следующий день в театре Кершенинникова случился уже вполне ожидаемый аншлаг. Кассир едва успел выписывать билеты, с нескрываемым удовольствием отвлекаясь на то, чтобы прислушаться к голосам, что доносились до него из очереди.
– Люмьеры по полцелкового за свою фильму берут, а тут всего за три гривенника и театру поглядишь, и фильму. Вона какая выгода! – просвещал всех интеллигентного вида, облаченный в длинный черный сюртук господин.
К нему обратилась полная дама, подле которой крутился мальчишка лет двенадцати:
– Ой, а мы с Ваняткой на фильмЕ ни разу ешо ни бывали, – призналась она. – Из самого Серпухова – можете себе вообразить? – к вам сюды приехали. Скажите, дюже страшно будет, или наговаривают?
– И чего же тут, сударыня, может быть страшного? – удивился господин в сюртуке.
– О-о! – многозначительно протянула женщина. – У нас говаривали, будто бы один мещанин пошел на фильму, а когда та окончилась, свет зажгли, да только глядь, а он мертвый. Да не просто помер, а будто ево паровозом пополам перерезало! Во как! А ты говоришь.
– Так то он, небось, на Люмера ходил! – догадался кто-то из очереди. – Там фильма – да, злая. Как раз паровозами и пугают людишек-то. Фильма уже старая. Может, аппарат, куда тот поезд перед показкой заматывают, разболтался, вот паровоз и соскочил с него в залу. Всякое в жизни бывает. Еще и не такое видали! Но у Крешникова туточа все благопристойное кажут, так что, барышня, не пужайтесь.
– А мы и не пужаемся! – храбро заявил сын серпуховчанки, Ванятка.
– Да и правда, чего пужаться-то? – спросил невзрачный человек с незапоминающейся внешностью. – Сейчас нам просто покажут, как артисты себе марафет перед выходом на сцену наводят. Раз-раз, а потом занавес откроется, и мы уже видим актеров живьем
Очередь тут же довольно загудела:
– Потрясающе…
– Ново…
– Нет, не ново. Скорее, необычно.
– Точно, необычно!

3

Тем временем за стенами театра, в одном из его подсобных помещений, тоже шла дискуссия. Разговаривали двое: при этом один, со взъерошенной шевелюрой, восседал на «царском троне»; другой, с бабочкой на шее, – на обычной рыбацкой лодке, правда, с колесиками возле киля, и перевернутой этими самыми колесиками кверху. Без сомнения, все это было частью театрального реквизита.
– Владим Аксаныч, че делать-то будем? – переживал тот, что был на лодке. – Ладно, спектакль без Федьки-то отыграем как-нибудь, но его рябая физиономия столь колоритна, что у публики вполне законный вопрос появится – и где он, наш Федька? В фильме уборную-то с ним покажем, а в спектакле – тю-тю? Спрашивается, на кой ляд мы на него грим тратили? Ты же знаешь публику. Разнесут по всей Москве, что в нашем театре народ обманывают. Это будет ба-альшая неприятность для нас!
– Ну а если, Пантя, сегодня нам без фильмы обойтись? – предположил человек на «троне».
– Опять же скандал. Народ именно из-за фильмы твоей к нам и идет. Что делать? Что делать? Ума не приложу. Ну и Федька! Сукин сын… Небось, в кабаке где забылся! Наверное, придется отменять спектакль и возвращать деньги…
– Погоди-ка, – Владимир Александрович вдруг многозначительно поднял палец, – не нужно ничего отменять. Опробуем-ка мы сейчас одно мое небольшое изобретеньице… А потом, Пантя, ступай на сцену и объяви, что на этот раз фильма будет показана по окончании спектакля. Ежели кто будет гневаться, скажи тому… да и всем скажи, что увидят они после спектакля нечто такое, что каждого удивит неимоверно.
– Ну, объявить-то дело немудреное, – развел руками Пантя, – да и Федьке-проказнику замену сыщем, тут уж будь уверен, но вот уверен ли ты, Владим Ксаныч, что и правда тебе публику удивить удастся? Публика-то ноныча сам знаешь какая: искушенная и привередливая.
– Публика она завсегда, Пантя, одинаковая. Новое в момент для нее делается модным, да только мода и проходит быстро. Вон, глянь, как реквизиты меняются, – Владимир Александрович пробежал глазами по подсобке, – сегодня в моде король, завтра – рыбак. Единственное, чем можно надолго удерживать публику подле чего-то, так это постоянно удивлять ее. Ты даже не представляешь себе, Пантя, как мне нравится публику удивлять…
– Только деньгу на этом удивлении почему-то не наживаешь.
– Эх, Пантя, приземленный ты человек, – улыбнулся Владимир Александрович, – за всем тебе деньги видятся.
– Но ведь без них-то, поганых, тоже никак, – возразил Пантя.
– Разумеется, – согласился Владимир Александрович. – Но вот посмотри на меня: для обеспечения семьи, для жизни, как ты говоришь, держу фотографическую мастерскую, для души – играю в театре, некоторые даже считают меня подающим надежды комиком. Ну а для сердца я нашел себе синематограф… Это нечто божественное, новое… – Он мечтательно вздохнул.
– Ха, сам же сказал только вот, что все новое быстро проходит, – напомнил Пантя, – так, стало быть, и на синематограф мода у публики скоро пройдет.
– Разумеется, если мы перестанем удивлять её. А я её долго еще удивлять намерен! Помяни после мое слово, Пантя. Сам сейчас вот глаза закрываю и вижу совершенно другой синематограф. Словно в будущее гляжу. Каждый кадр в яркой краске, как полотно живописца. Герои будут петь, разговаривать. Обычная фильма будет долгой и совсем похожей на наши спектакли… – Владимир Александрович приосанился в своем троне и закончил: – Да и снимать фильму сможет каждый: снял, пленку на начало перемотал и смотри…
Пантя захохотал и, погрозив пальцем, сказал:
– Ну и придумщик ты, Владим Ксаныч. Надо же, фильма в цвете, да говорящая… Ну а что б снять фильму любому, как ты говоришь, так на это и я скажу тебе, что уже вот сколько уже я помогаю тебе, а так и не смог бы самолично фильму не то, что снять, просто запустить – и то боязно. А ты говоришь – любому. Да любой другой человек год пленку проявлять будет, да так засвеченной и выбросит ее опосля! Какое тут перемотал-смотри?
– Ну, ладно, – поднимаясь со своего многообязывающего сиденья, произнес Владимир Александрович, – давай-ка сейчас камеру оттащим с тобой на сцену и спрячем за занавесом. Как тебе знак дам, так выходи на сцену, да объявляй то, о чем договорились…

4

По залу театра шел ропот. Уже минула не одна минута, как спектакль закончился, но обещанной фильмы все не было. Куда-то подевался и конферансье, уверявший, что она будет показана по окончании спектакля. Опущенный на сцену белый занавес теперь, казалось, даже колыхался в атмосфере зрительского недовольства. Только трое господ в первом ряду выглядели удовлетворенными. Почти никто не слышал, как один из них, обладатель пышных бакенбард, уверенно шепнул на ухо своему не в меру упитанному соседу:
– Фильмы не будет!
– Ну так мы именно этого и добивалися, не так ли? – уточнил сосед. – Только жаль, что ваш гениальный план, полковник, не реализовался в полной мере.
– От чего же? – Жмурковский кивнул, тем сделав кому-то знак, и вслед за этим двое жирномордых полицейских ввели в залу человека с рябым лицом. – А теперь главный акт трагедии под названием «Фиаско», господин Месье, – сказал полковник, наклонив голову к другому своему соседу, и опять сделал кому-то знак, только на этот раз махнув рукой.
В тот же миг из середины зала поднялся человек с незапоминающейся внешностью. Он, возмущенно и выразительно потрясая кулаками, явно собирался произнести обличительную мини-речь. Зал, в ожидании сенсации, буквально замер. Человек же начал:
– Господа, я уже не впервой тут и знаю, от чего фильму нам не кажут. Этот вот, кого полицейские привели…
Оратор осекся, когда вдруг вокруг сделалось темно и на белом экране-занавесе замелькали кадры долгожданной фильмы…
В тот же миг установившуюся тишину в зале, нарушаемую лишь стрекотанием проектора, скрытого в потайной комнатке, вдруг пронзил мальчишеский крик:
– Ма-а-а-ма-а-а, это ж ты! Глянь, глянь… Тебя, матушка, в фильме кажут!
– А вот и ты… Батюшки святы, спаси и сохрани. Как пить дать ты, Ванятка. Свят, свят, свят…
– Ой, а вот и я, господа! – пробасил кто-то в темноте.
– Смотрите, смотрите, и меня показывают! Вот ловкачи!
– Надо же, до чего додумалися…
– Глядите же, глядите все! Меня видите? Это ж перед самым спектаклем было, когда нас в зал запускать начали.
– Свят, свят, свят… – продолжала креститься женщина из Серпухова.
– Виват! Ура! Молодцы! – кричали остальные.
Только несколько человек в первом ряду угрюмо молчали.
И лишь позже, уже на улице, один из них, с бакенбардами, заверил своих спутников в том, что он завтра же решит интересующий всех вопрос более радикальным способом – раз и навсегда. Однако черноусый господин, вместо слов прощания, бросил тому весьма сердито:
– И чтобы даже упоминания имени этого пройдохи рядом со словом «синематограф» в истории не осталось!

5

Следующий день выдался непогожим. Почему-то похолодало и пошел сильный дождь. Было отчетливо слышно, как его капли, словно барабаня пред расстрельным залпом, лупят по железной крыше старинного дома, приспособленного под нужды московской жандармерии. В одном из его кабинетов полковник Жмурковский беседовал с Владимиром Александровичем, актером театра Кершенинникова.
– У вас есть семья, есть своя фотографическая мастерская, вы, ко всему, известный актер, – говорил ему Жмурковский, – так отрекитесь же от этого проклятого синематографа! К чему он вам сдался? Неужели вам так нужны проблемы?
– Отречься? – возмущенно воскликнул Владимир Александрович. – Так разве это ересь? Разве синематограф у нас запрещен? Но ответьте мне, почему тогда сам государь с семейством с удовольствием позируют камере?
– Вы, Владимир Александрович, государево семейство не трогайте, вы об своем семействе лучше бы озаботились. Я, к вашему сведению, имею полномочия отправить вас в Сибирь на долгую, безвозвратную каторгу. Подумайте, что станется тогда с семейством вашим.
Собеседник Жмуровского в миг помрачнел и едва выдавил из себя:
– Неужели вы способны на такое? Вы же интеллигентный человек…
– Да, именно интеллигентный! – Жмурковский повысил голос. – И поэтому сейчас не исполняю своих полномочий, а предлагаю вам компромисс…
– Компромисс?
– Да, назовите сумму, которая вас бы устроила. Вы получите ее. А взамен просто дайте мне расписку в том, что на ближайшие, скажем, десять лет вы забудете о синематографе.
– Других вариантов, как понимаю, у меня нет?
– Вы правильно понимаете.
– Но если мы пойдем на компромисс, то уж может быть вы позволите мне хотя бы поторговаться?
Жмурковский хмыкнул:
– Вот это уже разговор! Итак, вы хотите уточнить сумму?
– О нет, полковник, я готов отказаться от ваших денег вообще, но при этом дать оговоренную вами расписку.
– Но что же вы хотите взамен?
– Самую малость… Скажите мне честно и искренне… Почему я вдруг стал так неугоден вашему ведомству? Я честный человек, я…
Жмурковский, шевельнув бакенбардами, шумно выдохнул воздух и встал из-за стола. Прошелся по кабинету – от угла до угла. Вновь вернулся на свое место и, садясь на стул, снова шумно выдохнул воздух.
– Хорошо, – наконец произнес он, – я скажу. И скажу даже больше, чем вам следовало бы знать и, быть может, даже больше, чем следовало бы знать мне…
– Это как? – не понял Владимир Александрович.
Жмурковский вздохнул и, вместо ответа, спросил сам:
– У нас с вами сейчас, как я понимаю, идет торг? Тогда и я за объяснение своих слов кое-что попрошу у вас взамен.
– Но что же я могу вам отдать еще?
– Ваши фильмы, мой друг, ваши фильмы… Нам известно, что вы являетесь автором некоего количества лент, так вот я и предлагаю вам добровольно отдать их мне, чтобы до поры до времени они хранились в нашем архиве. Сами же вы потом… – ну, по крайней мере ближайшие лет десять, – как мы уже решили, ничего больше снимать не будете.
– Наверное, вы и впрямь хотите посвятить меня в некую тайну, знание которой стоит подобной жертвы, – предположил Владимир Александрович.
– Возможно, возможно… – Жмурковский вздохнул. – Вот нам, к примеру, известно, что вы желаете добавить синематографу цвет…
– Для этого достаточно будет каждый кадр раскрасить… – мгновенно преобразившись, начал было излагать Владимир Александрович.
Жмурковский перебил его:
– И хотите сделать героев фильмы говорящими и поющими…
– О, да! Если записать на граммофонную пластинку… – Владимир Александрович запнулся. – Позвольте… Но откуда вам известно все это? Пантя? Пантелеймон?
– А и правда! С граммофоном, думаю, смотреть фильму станет куда интереснее! – заметил Жмурковский, подчеркнуто проигнорировав вопрос собеседника. – Подобную идею я, может, куда и пристрою. Но это потом. Сейчас же…
– Вы не сказали, ради чего я должен отказаться от всего этого?
– Ах, да… – словно спохватился Жмурковский. – Но и вы не сказали, готовы ли…
– Что говорить, – вздохнул артист, – если даже Пантя… Эх! – он махнул рукой.
– Стало быть, готовы, – заключил Жмурковский. – Ну, что ж, извольте узнать. Мы наблюдали за вами по поручению некоторых лиц, заинтересованных в монополии на синематограф в нашем Отечестве. Лица эти, как вы должны понимать, иностранцы. И мне было бы достаточно уличить вас в жульничестве по отношению к публике, чтобы вычеркнуть вас из списка их конкурентов, но вчера я, увы, имел честь убедиться в вашей честности.
– Почему увы?
– Потому что после вчерашнего сеанса мы узнали о вас больше, нежели хотели. Цвет, звук – в этих фантазиях вы настолько опередили всех, что рядом с вами о монополии на синематограф глупо сделалось даже мечтать. То же, как быстро вы научились проявлять пленку, убеждает в том, что цели вы себе ставите вполне достижимые. Вот поэтому вы, Владимир Александрович, и должны уйти.
– Но… – хотел было что-то возразить тот.
– Без всяких «но»! Прямо сейчас встанете и выйдете на улицу, где сядете в пролетку и, в сопровождении назначенных мною лиц, проследуете до места хранения ваших пленок. И не думайте утаивать что-то! Они нам известны: «Вольная Богородская пожарная команда», «Конно-железная дорога в Москве», «Игра в мяч»… А потом вы свободны, Владимир Александрович. Фотографируйте себе на здоровье, играйте в театре… Не помню, говорил ли я вам, вы – талантливый комик!
– Спасибо… – машинально поблагодарил артист, поднимаясь со стула.
– Давайте я провожу вас до улицы, – предложил Жмурковский, по-дружески приобняв недавнего собеседника за плечо и направив того к выходу из кабинета. – Только не забудьте и вчерашнюю пленку отдать, – напомнил он, когда они уже оказались на улице. – Пленка, на которой вы умудрились запечатлеть мою скоромную персону… – пояснил полковник.
– Обязательно, – глухо ответил ему Владимир Александрович, взбираясь в пролетку, словно на эшафот.

– Вот тебе и фиаско! – возвращаясь в кабинет, удовлетворенно потирая руки, произнес вслух Жмурковский.
Возможно полковник думал, что теперь-то уж ему удалось выполнить пожелание господина Месье и убрать с его дороги конкурента так, чтобы даже имя того в истории никогда больше не упоминалось рядом со словом синематограф.
Да, Жмурковский думал именно так. Он победил! И полковник имел полное право так думать в тот момент, ведь он еще не видел свежего номера «Русского листка».
Там известный поэт Заметкин, на которого – правда, без ведома того – еще недавно жандармский полковник делал ставку, как на своего агента, поместил совершенно искреннюю эпиграмму, написанную им под впечатлением от вчерашнего посещения театра Кершенинникова:

«Ах, русский комик (вот манера)
Поддел голубчика Люмьера,
И, сумму крупную собрав,
Купил он «Синематограф»!
Поступок сделал он отличный
И очень даже деловой:
Соединил талант комичный
Он с фотографией живой…».

– Полное фиаско… – пробормотал Жмурковский позже, когда прочитал эту эпиграмму.

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Октябрь 30th, 2010, 2:42 pm
Леа
(основано на реальных событиях)


Что, правда на реальных?))

Непонятно вот что: полковник в итоге запретил В.А. снимать кино не потому, что тот конкурент французу и все участники теряют деньги, а потому, что боится, что тот опередит свое время и воплотит в жизнь идеи звука и цвета?

А рассказ в целом симпатичный))

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Октябрь 30th, 2010, 3:31 pm
Татьяна Ка.
Замечательно! :D

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Октябрь 31st, 2010, 12:24 am
Автор
"Непонятно вот что: полковник в итоге запретил В.А. снимать кино не потому, что тот конкурент французу и все участники теряют деньги, а потому, что боится, что тот опередит свое время и воплотит в жизнь идеи звука и цвета?"

Тут второе вытекает из первого.
Первоначально перед полковником была поставлена задача просто посрамить театр в глазах всей московской публики (именно для этого на спектакль им и был приглашен Заметкин – уж он бы не упустил возможности рассказать о конфузе театра читателям!), но после провала этой затеи задача перед полковником была усложнена – стереть имя В.А. из истории синематографа. Подразумевается, что к решению этой задачи он подошел более основательно, для чего даже допросил Пантю перед встречей с В.А. Ну а потом, продемонстрировав тому свою осведомленность, Жмурковский тем просто подчеркнул серьезность своих намерений, когда грозил актеру Сибирью.

Однако здесь возможен еще вариант, что перед встречей с В.А. полковник еще раз увиделся с французом и доложил тому о планах актера (звук и цвет). Ну а француз, ужаснувшись, дал указание вообще оказать на конкурента более жесткое давление. Может быть даже убить!
В принципе, этот вопрос роли не играет, поэтому и не раскрыт в тексте в достаточной мере. Суть рассказа заключается в ином.

Что же касается реальности событий…
Пока скажу лишь, что приведенная (почти дословно) в финале эпиграмма подлинная и действительно была опубликована в «Русском листке» в девяностых годах 19 в., и именно по поводу истории, изложенной в рассказе. Посвящена же она, соответственно, конкретному и вполне реальному лицу.

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Октябрь 31st, 2010, 10:12 am
Helenvik
чудесный рассказ. А какой слог... ммм, пальчики оближешь :D
Автор, я буду за вас болеть :D

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Октябрь 31st, 2010, 4:04 pm
Леа
Однако здесь возможен еще вариант, что перед встречей с В.А. полковник еще раз увиделся с французом и доложил тому о планах актера (звук и цвет). Ну а француз, ужаснувшись, дал указание вообще оказать на конкурента более жесткое давление. Может быть даже убить!

Мне по душе этот вариант))
В принципе, этот вопрос роли не играет, поэтому и не раскрыт в тексте в достаточной мере. Суть рассказа заключается в ином.

А в чем тогда?
Мне-то показалось, что в этом главное: в человеке, который опередил время и для которого искусство важнее денег, и которого поэтому боятся так, что готовы пойти на любые меры,чтобы его остановить.

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Ноябрь 1st, 2010, 2:07 am
Автор
В принципе, этот вопрос роли не играет, поэтому и не раскрыт в тексте в достаточной мере. Суть рассказа заключается в ином.

А в чем тогда?
Мне-то показалось, что в этом главное: в человеке, который опередил время и для которого искусство важнее денег, и которого поэтому боятся так, что готовы пойти на любые меры,чтобы его остановить.[/quote]

Действительно, это общая сюжетная линия. Однако некоторые детективные подробности просто утяжелили бы повествование.

Напомню еще раз, что прототип реален. И почти забыт. Суть же... Светлые поступки человека, как бы их всякие меркантильные твари не пытались очернить и предать забвению, все равно оставляют след в истории. Здесь: официальный след сохранился в эпиграмме, в рассказе же сделана микроскопическая попытка "оживить" того, кто его оставил.

Мы знаем Феста из "Капуцинов" и, благодаря Миронову, считаем его чуть ли не реальным персонажем истории синематографа, но забываем своих вполне настоящих "Фестов". Может быть, суть рассказа и заключается в том, чтобы хотя бы обратить на эту несправедливость внимание современников.

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Ноябрь 2nd, 2010, 12:11 pm
Ирина Гурина
Просто восхитительно. Автор, спасибо!

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Ноябрь 2nd, 2010, 3:38 pm
Ajdar Ulduz
Браво! Нет слов... Аплодирую.

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Ноябрь 5th, 2010, 11:24 pm
Автор
Поскольку не за горами оглашение итогов конкурса, хочу поблагодарить всех, кто уделил внимание рассказу. Спасибо за благожелательные отзывы! Жаль, что не последовало вопросов: о ком на самом деле этот рассказ? в какой мере соблюдена историческая достоверность? где пресловутый флэшбэк? (можно ли назвать им, к примеру, эпизод, когда герои вспоминают показанное ранее "Прибытие поезда", если до этого "поезда" и "кина"-то не было... Ва-ап-че!!!).
Но все равно, здорово, что мы хотя бы немного вспомнили старое... реально старое кино!

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Ноябрь 5th, 2010, 11:34 pm
Ajdar Ulduz
Автор! Качество Вашего рассказа лично для меня делает вышеупомянутые Вами вопросы излишними. На мой взгляд, ВСЕ условия выполнены.

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Ноябрь 5th, 2010, 11:38 pm
Леа
Жаль, что не последовало вопросов: о ком на самом деле этот рассказ? в какой мере соблюдена историческая достоверность? где пресловутый флэшбэк? (можно ли назвать им, к примеру, эпизод, когда герои вспоминают показанное ранее "Прибытие поезда", если до этого "поезда" и "кина"-то не было... Ва-ап-че!!!).

Ну так ответьте на эти вопросы)) Просим-просим.

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Ноябрь 6th, 2010, 1:12 am
Автор
Аждар Улдуз, спасибо за внушающие оптимизам слова!

Но все же, "я все вопросы освещу сполна..." Правда, несколько позже. Сейчас же этого не делаю по самой, наверное, необычной причине, какая только может существовать. Ее я тоже назову... потом.

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Ноябрь 7th, 2010, 10:57 pm
paulus
Как и обещал, называю эту причину. Дело в том, что прототипом моего героя стал человек, в определенном роде являющийся моим тезкой. В рассказе его фамилия намеренно не называлась, поскольку некоторым форумчанам известна фамилия моя и, мало ли, обвинили бы еще в нарушении анонимности! Помнится, на первом своем конкурсе здесь я был снят с него с рассказом «Иноходец» (если кто помнит) именно за то, что случайно ответил на один из вопросов под своим ником. Теперь боюся даже шороха в конкурсных кустах…

Однако, о герое.
У меня не было желания принимать участие в конкурсе, пока я, любопытства ради, не прошелся по ряду киношных сайтов, просто задав словосочетание «старое кино» в свободный поиск. И вот мало того, что я наткнулся вдруг на собственную фамилию, так еще и узнал весьма прелюбопытную историю. Ниже – то, что мне удалось найти (скопировано с одного сайта, который без труда сможет найти любой, кто пожелает).
Проанализировав эту информацию, я и пришел к выводам и предположениям, что изложил в рассказе.

ЦИТАТА:

«Вечером в Богословском переулке, где был Театр Корша, как обычно, шли спектакли, и зрители то радовались, то печалились, глядя на сцену. Здесь царили юмор, беззлобная шутка, искрящаяся весельем улыбка. Завидной популярностью пользовался у публики молодой актер с двойной фамилией Сашин-Федоров, а звали его Владимиром Александровичем.
Он пришел в Театр Корша в Москве, уже имея одну профессию, и мог похвастаться своими успехами в этом деле. Подробности смотрите на сайте www.prokino.ws
Сашин-Федоров делал необычные вещи: фотографии, перенесенные на фарфор и ткани. Его работы показывались на выставках у нас и за рубежом. В августе 1896 года он не пожалел заработанных денег и купил универсальный
киноаппарат, который мог не только снимать, но и печатать фильмы, а также демонстрировать их на экране. Так этот человек стал первым в России кинематографистом.
Поначалу он снимал все подряд, все, что попадалось на глаза: бытовые сценки на улице, в театре, дома. Однажды он снял самого себя в костюме садовника,
поливающего грядки, — это было откровенное подражание Люмьерам. А со временем Сашин-Федоров начал накапливать опыт и навыки, позволявшие выбирать из множества событий наиболее яркие, интересные, неожиданные. Из того, что было снято, складывались короткие хроникальные ленты: «Вольная Богородская пожарная команда», «Конно-железная дорога в Москве», «Игра в мяч», которые Владимир
Александрович показывал, где придется, в основном друзьям и знакомым. Сказать что-либо определенное об этих картинах невозможно, так как они не сохранились. Зато сохранилась эпиграмма на актера-комика. В ней были такие
строки:
Ах, комик Сашин (вот манера)
Поддел голубчика Люмьера,
И, сумму крупную собрав,
Купил он «Синематограф»!
Поступок сделал он отличный
И очень даже деловой:
Соединил талант комичный
Он с фотографией живой…
А сенсационную известность Сашин-Федоров приобрел, когда снял зрителей перед началом спектакля в своем театре и продемонстрировал пленку публике, как только закрылся занавес. Эффект был поразительным, ибо люди, собравшиеся в зале,узнавали себя на экране. Прочитать подробнее на сайте www.prokino.ws «Смотри, это ты!» — говорили одни. «А это я! Надо же!» — показывали пальцем другие. «И
как это все ему удалось?» — недоумевали третьи».

КОНЕЦ ЦИТАТЫ

Я же, уже от своего имени, хочу без всякого лукавства сказать: я безмерно рад, что трибуну форума мне удалось использовать для того, чтобы хотя бы немного встряхнуть Историю и оживить память о представителях давно ушедших эпох – о людях, которые в современных энциклопедиях если и упоминаются, то – если выражаться киношным языком и считать Историю фильмом – «в эпизодах». Если хотите – память о незаслуженно забытых людях.


Всем огромное спасибо за внимание!


КИНО. ДАЕШЬ!

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Ноябрь 8th, 2010, 11:55 am
Erida
Понравилсоь как соблюдён стиль, а так в целом не очень зацепило, видимо тема затронутая в произведении мне неблизка.

Re: ФИАСКО

СообщениеДобавлено: Ноябрь 8th, 2010, 1:09 pm
paulus
Erida писал(а):Понравилсоь как соблюдён стиль, а так в целом не очень зацепило, видимо тема затронутая в произведении мне неблизка.


Так вот именно поэтому я выше и заикнулся о трибуне форума - где-то еще этот рассказ вряд ли вообще кто прочитал бы до конца. Мне же по ряду причин тема действительно оказалась близка.