Venetzia! Апрель 14th, 2005, 11:54 pm
Мы принесли вам немного солнца
Госпожа Курина бежала очень быстро, так быстро, как позволяли ее маленькие толстенькие ножки, путающиеся в оборках пышной длинной юбки. Она влетела в лавку госпожи Лизоблюдкиной, толкнув плечом шаткие полочки, плюхнулась у дверей на круглый табурет, и принялась обмахиваться подхваченной с полочки глазированной тарелкой. Ее пышная грудь волновалась, наводя на мысли о бушующих морских волнах (или поднимающемся сдобном тесте, если вы пекарь). Госпожа Лизоблюдкина с опаской покосилась на продолжающие угрожающе шататься полочки с посудой, на дрожащую в руках соседки тарелку, и спросила тихо:
- Что случилось, милая? Хотите воды?
- Вот уж больше вам нечем угостить, - огрызнулась госпожа Курина, - вода у меня и дома есть. За новость, что я вам принесла, могли бы предложить рюмочку сладкой наливочки.
- Пить наливку в такую жару – верный способ оставить мужа вдовцом! – воскликнула хозяйка, а потом спросила нарочито скучающим тоном:
- И что за новость заставила вас так мчаться?
Гостья продолжала несколько наигранно задыхаться, потом закашлялась, показывая, что у нее в горле пересохло, ничего не оставалось, как бежать за заветной бутылочкой. Приняв рюмку с липкой красной жидкостью, госпожа Курина сладко жмурилась, как пригревшаяся на коленях у хозяина кошка, между глотками она урчала и приговаривала:
- Ах, ну клубничная наливочка у вас, все равно что из княжеских погребов, сладкая, как мед, согревает, как солнышко, кстати, о солнышке, знаете ли вы, кто прибывает в наш город на День рождения княжны седьмого июля? Ни за что не догадаетесь!
- Артисты, клоуны, барды? – фыркнула госпожа Лизоблюдкина. – Было от чего так нестись…
- Солнечные барды, Крамка и Виктор! – выпалила госпожа Курина.
- Это нелепо, тебя обманули!
- Это правда! Они прислали бумажного журавлика, они придут, только ради Дня рождения нашей дорогой Анечки, ее лучезарного сиятельства. Это так же точно, как то, что я сижу в вашей лавке!
- Не может быть, - но судя по всему, госпожа Лизоблюдкина поверила, она была так потрясена, что сделала большой глоток прямо из бутылки.
- Они же всегда приходили только весной! – девочка-служанка бросила тряпку и подошла к дамам. – Они приносят солнце, чтобы поскорее кончилась зима! Что им делать здесь – летом?
Хозяйка от потрясения не обратила внимание на такое вопиющее нарушение дистанции, только буркнула:
- Не пори чушь, они же не приносят солнце на самом деле, кто они тебе, боги? Просто приходят в начале весны, вот и все.
Гостья же продолжала щебетать, и лицо у нее румянилось от наливки и умиления:
- Ради княжны Анечки, лапушки нашей, ради князя, умницы, ах, да ради них и солнце сойдет с небес на землю…
По площадям, улицам, лавкам, кабакам, кухням и спальням Златодымного разносилась невероятная новость. Солнечных бардов любили в народе, но никто не ждал их до весны. Почему они решили придти так рано? У всякого была своя версия, коей он не медлил поделиться с окружающими. Самый последний нищий в городе до хрипоты спорил с богатыми и знатными, отстаивая свою точку зрения, до последней крошки наслаждаясь осознанием собственной разумности и правоты. Только Марике и Павлику не было дела до общего волнения.
Марика любила леденцы из жженого сахара и выбирать теплые яйца из куриных гнезд, бережно укладывая их в корзинку, Павлику нравилось, когда его пес, поев свежей рыбы, вымажет чешуйками нос и трет его лапами, катаясь по земле и чихая; когда в утренние часы рыбалки туман стелется по воде; когда Марика увлеченно рассказывает что-то, глотая слова и забавно кривя рот. А больше всего они любили, когда родители забывают о них двоих, и можно удрать от работы, забиться в уголок на сеновале, и там говорить обо всем на свете, пока их не найдут. Родители почему-то думают, что они забираются на гору колкого сена, чтобы грешить, а на самом деле им просто нравится быть вдвоем, и на свете полно более интересных вещей, чем грех...
Вот и сегодня Марика сбежала от матери, пока та судачила с теткой Павлика о Солнечных бардах – ну какая разница, почему они решили придти? Придут – и ладно. Будут новые сказки, новые песни, которые так сладко вспоминать, зарывшись в гору свежего сена, выискивая в нем сухие ягоды скошенной земляники…
- Так почему все-таки приезжают Солнечные барды? – лукаво спросила она у своего парня, не удержавшись. Павлик в ответ поцеловал ее и сказал:
- Чтобы дать нам еще немного солнца…
Петелька за петелькой, пара пестрых пуговиц, нарисованное лицо и кусочек живой души – почему так хороши куклы у Крамки, почему они так послушны? Внутри лоскутного тельца шуршат таинственные травы, перекатываются камушки с берегов далеких морей, хрустят обломки раковин. Сплетницы судачат, что в кукол вселился сам дьявол, оттого они и пляшут сами по себе. Но Крамка знает, что это просто куклы, любимые куклы, веселые и грустные, добрые и злые, в зависимости от воли искусного кукольника. Вечно плачет чернокудрая Изабель от несчастной любви, злобно ухмыляется коварный Кродио, рыцарь Маурициус благороден сердцем и верен своей вечной возлюбленной, веселой и доброй Катерине… Старые актеры, верящие в выдумку, которую играют на помосте. Но пришла пора нового персонажа, новой куклы, изготовленной для своей первой и последней роли, Малютки-солнышка.
- Поторопись, Крамка, - подгоняет свою подругу Виктор, правя лошадьми, - скоро будем в Златодымном.
Крамка склоняется над работой, рисуя Малютке-Солнышку апельсиновые веснушки и улыбку, и слезинка капает на холодные кукольные щечки. Кисточка дрожит в умелых пальцах, чуть слышно позвякивают глиняные кружки, подвешенные за ручки, да изредка на ухабах издает глухой стон скрипка, гитара печально вторит ей. В кибитке душно, пахнет лошадьми, копченым мясом да начинающим подкисать от жары домашним вином, которым угостили их на прошлой ярмарке. Все было неправильным, непохожим на их обычное путешествие, когда за окном только темная зелень сосен да слепящая белизна снегов, когда ноги укутаны в пушистый плед, и руки терпеливо перебирают струны, ловя ускользающий мотив новой песни, и краска на кукольных лицах не течет, и воздух такой свежий, что по вкусу напоминает дорогое мороженое, которое едят только князья и короли. Незачем мечтать о несбыточном, напомнила себе Крамка, проводя влажной рукой по лицу. Наша весна кончилась. Повозка поскрипывает и катится, неумолимо приближаясь навстречу грядущему…
Анечка всегда с восторгом ждала свой очередной День рождения, но этот июль выдался на редкость жарким, к тому же ребенок бился под ее сердцем, протестуя против недостатка воздуха, и отец искоса посматривал на дочь, хмуря брови под золотым обручем, надвинутым на лоб так тесно, что снять его можно было бы только вместе с головой.
- Говорят, приезжают Солнечные барды, - тихо сказала княжна, прислонившись к окну, в надежде уловить хотя бы легкое дуновение ветерка.
- Тебе не все ли равно? – медленно произнес отец. – В таком виде тебе нечего делать на площади, даже в карете.
- Но они приезжают ради меня, так говорят…
- Ты увидишь их из своего окна.
- Будет странно, если я в свой День рождения не выйду к народу.
- Ты должна была раньше об этом думать.
По нежному лицу Анечки покатились слезы, и отец постарался смягчить свой резкий голос:
- Потерпи до рождения ребенка. Тогда ты снова начнешь выходить. Пора подыскать тебе жениха.
- Какие у тебя планы в отношении ребенка?
- Мы отдадим его в любящую крестьянскую семью.
- Ты ведь не причинишь ему вреда? – девушка с мольбой взглянула на строго отца. – Ты не убьешь его, как…
- Я просил тебя не упоминать больше при мне имени этого подонка!
- Обещай мне! В нем ведь и твоя кровь! Это твой внук!
Князь с изумлением взглянул на свою всегда такую покорную дочь. Его жизненный опыт подсказывал ему, что в ней говорит сейчас материнство. Поэтому он ничего не сделал бунтарке. Его губы напряглись, когда он сказал всего одно слово:
- Конечно.
Бывают такие июльские дни, рожденные птичьим щебетом, в тонкой розовой вуали восходящего солнца, в кружевной листве, в высоком небе, когда жизнь каждому кажется долгой и прекрасной, когда забываются зимние невзгоды и лишения, и обыденные радости становятся более острыми. Таким был и нынешний День рождения княжны Анечки.
- Эй, Дулко! У тебя лучшее пиво в Златодымном! – благодушно замечает один из посетителей кабачка «Земные блага», на Дворцовой площади. Здесь уже установили помост для выступающих, хозяева кабаков вынесли столы и стулья на улицу, торговцы расположились в плетеных креслах на пороге своих магазинов, и те счастливчики, что жили в домах вокруг Дворцовой площади, уже заняли наблюдательные позиции на балконах и подоконниках, справедливо полагая, что вскорости и без них будет яблоку некуда упасть. Так оно и вышло.
Ближе к полудню, когда на помосте уже корячились и потели акробаты, внимание зрителей вдруг переключилось на Главную дорогу. Словно волна прошла по толпе – головы повернулись на звук скрипки, люди расступились, пропуская к помосту повозку с лошадью в соломенной шляпе, которой правил Виктор, а Крамка сидела рядом с ним и играла на скрипке, и ее рыжие, как всегда, взлохмаченные волосы ярко блестели на солнце.
- Мы принесли вам еще немного солнца! – ее ликующий голос разнесся над притихшей площадью, и в ответ раздались аплодисменты и восторженный свист, в котором никто не услышал, как мясник сказал соседу:
- Еще немного солнца – то, что надо в июле…
Акробаты закончили представление – все равно на них больше никто не смотрел. Потихоньку собирали вещи, спускались с помоста, неуклюже и устало, словно не они только что показывали чудеса ловкости на потеху толпе. Крамка доставала кукол, и те раскланивались, кто чинно и с достоинством, кто кокетливо, и зрители узнавали их, называли по именам, и аплодировали каждому искусственному артисту.
- А вот и наш новенький – Малютка-Солнышко в красной рубашоночке!
Дебютант был также встречен сердечными аплодисментами. На балкон, никем не замеченная, вышла Анечка и села рядом с князем, старательно прикрывая выступающий живот кружевным зонтиком…
Как хороша была Крамка в своих цветастых юбках и шалях, как прекрасна была музыка Виктора, как резвились и веселились куклы, словно живые, и народ повторял за ними слова давно полюбившихся песен о хитром кабатчике, заблудившемся ежике, глупом короле… Смеялись, широко разинув бородатые рты, кузнецы и дровосеки, заливались молочницы и пряхи, даже губы князя нет-нет, да и трогала еле заметная улыбка. Праздник удался. Путаясь в связках разноцветных воздушных шаров, наступая на ноги, Павлик в толпе пробрался к Марике и крепко сжал ее руку.
- Пойдем, - прошептал он, косясь на спину с жировыми крылышками Марикиной тетушки. Девушка прочитала по губам и кивнула. Он увлек ее прочь, и по дороге она то и дело оглядывалась на помост, с сожалением ловя ускользающие звуки веселых песен и частушек.
- Не пойдем на сеновал, - попросила она, запыхавшись. – Пойдем в погреб, там нас не сразу найдут.
- Они еще долго нас не хватятся, - успокоил ее Павлик.
И верно, толпа на площади во все глаза смотрела на помост, потому что Крамка только что объявила:
- А теперь – сюрприз! Такого вы еще не видели и не слышали! Малютка-солнышко расскажет свою историю!
Маленькая куколка была встречена благосклонно, но с первых же минут, когда раздался надрывный плач скрипки, когда донеслись первые слова, лица посерьезнели. Время веселых песен закончилось. Пришла пора печальной истории.
- У ветра и дороги родился сынок, и назвали его Малютка-Солнышко. Как им воспитать его? Как вырастить? Нет конца дороги-пути, нет спокою ветру буйному. Вечно идут они вслед за весной, никогда не останавливаются. И порешили они отдать его кормилице, пока сынок не вырастет, не возмужает.
Толстая кукла кормилица с большой уютной грудью и добрым милым лицом баюкала на сцене Малютку-Солнышко, и где-то в толпе прошелестел вздох. Скрипке начала вторить свирель, нежно и тонко, на сцене появилась новая кукла, фигурка белокурой девушки в кружевном платье.
- Время шло, и Малютка-Солнышко рос и мужал, в ожидании, когда родители позовут его с собой, чтобы дарить радость людям и вечно следовать за весной, прогоняя злую зиму. Оставалось подождать совсем немного… Но мальчик влюбился. И девушка ответила ему взаимностью. Они поклялись друг другу в верности в Святом месте, и по закону Неба и людей считались мужем и женой. В благословенный час среди душистых лежалых яблок было зачато дитя любви…
Анечка нагнулась, часто дыша, она пристально всматривалась в кружащиеся фигурки воздушной девушки и Малютки-Солнышка, на ее лице выступил пот. Князь с тревогой посмотрел на дочь и сказал:
- Здесь слишком жарко, ты должна уйти.
- Я должна остаться, - возразила ему дочь, не отрывая глаз от бардов.
Над площадью звучал лишь спокойны голос Крамки.
- Сиятельный владыка был отцом девушки. Ему ни к чему был зять без рода и племени. Волею своей он расторг брак, и отдал Малютку-Солнышко на поругание толпы!
Вперед вышли куклы:
- Я кузнец, и Малютка-Солнышко часто помогал мне, он также подносил воду, когда меня мучила жажда.
- Я пекарь, Малютка-Солнышко приносил мне тяжелые мешки с мукой и не требовал платы.
- Я мать десятерых детей, Малютка-Солнышко часто помогал мне по-соседски, я всегда доверяла ему своих малышей.
- Но владыка сказал, что Малютка-Солнышко преступник, и мы убили его! - хором крикнули куклы. В голосе Крамки послышались металлические нотки, громко и тревожно забренчал бубен:
- Если деревенская девушка согрешит с парнем, парня женят. Если княжеская дочь согрешит с парнем, парня сжигают на костре! На костре! На костре!
- Гори, гори, гори! – вторили ей куклы.
Князь вскочил. Толпа безмолвствовала. Люди слишком хорошо помнили тот день. Анечка, побледнев, смотрела, как корчится в огне маленькая куколка, точно живая, от неимоверной боли. Ей казалось, что она видит, как краска стекает по лицу, как чернеют и сворачиваются волосы. Огонь на помосте погас так же внезапно, как и вспыхнул. Люди услышали заунывный вой ветра.
- Черный пепел сына подхватил ветер и развеял над дорогой. Тот, что был рожден любовью и воспитан надеждой, тот, что мог дарить радость людям, стал грязью под их сапогами и вечным проклятием. Но он все-таки принесет своим убийцам солнце – все солнце, что мог бы дарить всю свою жизнь – за один раз! Город лживых сердец, быстро забывающих добро! Пойте с нами!
Никто не понимал слов песни – той, что была про небо, дорогу, любовь и проклятие. Но все послушно шевелили губами, толстая госпожа Курина, девочка-служанка, суровый князь и бледная Анечка, а за ними весь город, все покачивались в танце, следя глазами за пестрыми юбками и шалями Крамки, и краски стекали с их лиц, словно с кукол. Солнце ниже склонилось над Златодымным. Танцующие, поющие тени, движущиеся в унисон, вдруг рассыпались черными ломкими чешуйками, завихрились, и их унес ветер.
Мертвый город, весь в воздушных шарах и трепещущих на ветру флагах. Стон ветра, свободно проносящегося по пустым чистым улицам. Оставленная в печах вкусная еда, глиняные кружки на столах, полные пенного пива, недокуренные трубки, недочитанные книги…
Марика и Павлик вышли из подвала от того, что вокруг стало слишком тихо. Взявшись за руки, они прошли по пустой Главной дороге на дворцовую площадь, изумленно глядя на все вокруг. Павлик поднял с земли шляпу Виктора – потертый замшевый берет с букетом сухих цветов и трав вместо пера. Марика попыталась заплакать, но не смогла.
- Что произошло?
- Пойдем, - Павлик надел берет и решительно направился к оставленной Солнечными бардами повозке с лошадью в соломенной шляпе, единственной лошадью в Златодымном. – Я бы не хотел тут оставаться ни минутой больше.
Лошадь привычно послушалась твердой руки возничего. Цокот ее копыт и скрип колес повозки далеко разносился по мертвому городу. Марика и Павлик сидели, обнявшись, глядя на проносившиеся мимо них здания, знакомые с детства, они не остановились ни на минуту, не взяв ни монетки, ни куска хлеба из оставленных жилищ. Лишь один раз Павлик спросил свою невесту, когда они подъехали к развилке дорог:
- Куда теперь направимся?
- Ты же знаешь, - ответила Марика, - вслед за весной и солнцем.
Она взяла скрипку, погладила струны, и ей стоном ответила гитара в руках Павлика. Впереди были только дорога и ветер…