Гефест Май 22nd, 2008, 12:32 am
Как же реалистична проблема, описанная в рассказе. Как же она знакома...Простые слова, четкие реплики, чудесные образы....все это объединено в одном коротком рассказе.
НЕ ТВОЯ СУДЬБА.
Крутой правый бережок прячет быстрый ручей, закрывает собой, словно старший брат – меньшого, шалуна и непоседу. Ярко вспыхивающими на солнце брызгами играет ручеек, точно дитя - леденцами. Течет, струится в прохладной воде поблескивающая зелень да бегут чьи-то босые ножки по левому, пологому бережку. Бегут, торопятся, прыгают с камня на камень, скользят, оступаются – и тоненькая девушка едва не падает в воду, замирает, балансирует на камушке, после чего подхватывает вымокший подол и спешит дальше. Спешит, словно за ней гонится кто.
Может, и вправду гонится – оглядывается девушка, будто ищет кого взглядом, да знай подол придерживает, чтобы не мешал. Коса растрепана, в рукава репьи вцепились, не повыдерешь потом.
- Постой, девица! – с крутого берега окликает беглянку случайный путник, придерживая коня, - от кого спасаешься? Чем помочь тебе?
Хорош собой путник – высокий, плечистый, и глаза ясные. Не иначе, воин из княжеской дружины: в блестящей кольчуге, мечом препоясанный. К такому как раз за помощью бежать.
Да только не бежит к нему девушка - змейкой бросается за ближайшую иву, прячется среди наклонившихся к самой воде гибких ветвей, и стоит среди них, полускрытая, взволнованно дыша.
- Меня испугалась? – удивляется воин, и, спешившись, спускается к воде.
Несколькими уверенными шагами преодолевает ручей, отводит в сторону ивовые ветви:
- А я думал – помощь тебе нужна.
- Нужна! – словно решившись на что-то, с жаром говорит она, - ты человек чужой, в дружине состоишь, в самом Новгороде, за стенами высокими – авось не испугаешься! В городе-то и не верят, поди, в сказки деревенские!
Вышла девушка к воину, приблизилась, а сама аж дрожит, что тростиночка. И вдруг за рукав его ухватилась, взглядом ожгла, шепотом горьким:
- Отданная я! Не слыхал про обычай отдавать подземному Ящеру девушку с глазами черными? Болота у нас от деревни по правую руку, все болота да ручьи, самое Ящерово место, и святилище его стоит, а тут – у старосты сын меньшой заболел, вот и решили отдать меня. А я… испугалась я…
Обрывается шепот, и мука душевная проливается слезами, и девушка, стыдясь, вытирает их рукавом.
- Так ты из деревни сбежала? – улыбается воин, уже видя беглянку в горнице, молодой женой, хозяюшкой своей.
Посадить бы сейчас на коня, повести его в поводу, рассказывая ей, как крепки стены Новгородские, как приветливы горожане, и как сильно воин будет любить ее. А глаза ее черные – для того, чтобы можно было жемчуга в цвет глаз дарить.
- Не из деревни, - отвечает, опуская взгляд, комкая рукава, - хуже. Из святилища.
Да, хуже. Намного. Во сто крат хуже. Одно дело – увезти девчонку, в жертву предназначенную, и совсем другое – в жертву отданную. Не от людей увезти, а – у Змея-Ящера украсть. Может, какие горожане и не верят в сказки деревенские, да только как же не верить, если каждый вечер Змей, что в подземных водах живет, солнце проглатывает, а возвращает лишь поутру.
-Ты срази его, срази Ящера! – она шепчет истово, и глаза ее темные словно вспыхивают, - меч у тебя тяжелый да яростный, и сам ты воин прославленный, я же вижу – бляшками пояс усыпан!
Отступает от девушки воин, отступает, не задумываясь, шаг всего, а сделан назад. Запретно ритуал начатый прерывать, против воли людей да божества идти. Если даже солнце Ящеру покоряется – нельзя увозить отданную ему. Не по земле ей ножками босыми ступать – только по ту сторону, в его подземных владениях.
Словно отвечая мыслям воина, стихает все в лесу, и даже ручеек, кажется, замедляет бег, не журчит, лишь едва бормочет. Только конь на том берегу ржет встревоженно.
Кусает губы девчушка отданная, с новой силой за ветви цепляется:
- Идет он, Ящер. Идет за мной. Неужели оставишь ему?
Молчит воин. Он бы пошел против разбойника или зверя лесного, но не против божества… Да и страшно. Не дружиннику, пусть и славному, с богами сражаться. На такое только бог и способен. Отступает снова, в воде уже стоит, не замечая того. Глаза прячет.
- Я… дружину на помощь позову, одному мне не справиться, - говорит наконец, - здесь, неподалеку, в соседней деревне воины остановились.
- Женой тебе стану! А нехороша – так служанкой! Не оставляй! Я жить хочу, деток родить…
- Дружина… что князь скажет… - бормочет воин, как тот же ручей, не разобрать.
- Всегда князя будешь спрашивать вместо совести? – говорит она, но это уже вослед, вдогонку, это упрек, а не вопрос.
Это последнее, что она может сделать – чтобы помнил о ней. О поступке своем и о выборе.
Тяжело воин на коня забирается, не в пример тому, как соскакивал. И взора от земли оторвать не может, так и уезжает, не оглядываясь.
Совсем тихо в лесу, будто замерло все. Лишь в ручье снова зелень поблескивает. И вдруг кольцами змеиными поднимается из ручья, и течет вода, капает с тела гибкого. А движения Змея обманчиво-медлительны, но ни сбежать никуда, ни спрятаться. Вот он уже у самых ног девичьих.
- Испугался воин, - говорит божество.
- Да, Змеюшка, - вздыхает девица и рассеянно гладит змеиный бок.
- Ну, да ничего, милая, - утешает ее Змей, - знать, не тот это был воин, не твоя судьба.