На вкус и цвет
Семинар становился все скучнее. Ученых собралось много – программисты, железячники, медики, еще кто-то. В общем – все, кто занят разработкой технологий виртуальной реальности. Надеялись услышать что-то новое, прорыва ждали. Но докладчики только мусолили старые достижения, да раздавали обещания.
Поначалу слушатели пытались роптать, задавали въедливые вопросы. Докладчики виртуозно выкручивались, а то и встречные вопросы задавали, еще въедливей. В отсутствии успеха можно обвинить кого угодно. Программисты валят все на медиков, которые до сих пор не разобрались, как же у людей мозги работают, медики – на программистов, которые до сих пор не в состоянии нарисовать такую виртуальность, которая одинаково воспримется всеми.
На вкус и цвет – дальше можно не продолжать, все продолжение знают. Истина. Но почему, когда люди едят апельсины в реальном мире, всем они кажутся кисло-сладкими, а когда подаешь сигнал о вкусе апельсина непосредственно в мозг – один и тот же сигнал, просто разным людям – одни вообще никакого вкуса не ощущают, другим кажется неимоверно кислым, третьим – приторно-сладким, а четвертые, которых всего пять процентов, ощущают нормальный вкус апельсина? Конечно, сигналы снимают с мозга других людей, что для одного – легкий укол, для другого – адская боль. Но ведь не сразу сигнал передают, фильтруют, усредняют, разбивают на потоки – и все равно. Загадка, которую никто разрешить не может, но все требуют, чтобы ее решал кто-то другой. Проблема внесенсорной перегрузки, так это явление назвали.
Медики клянутся и божатся, что не виноваты. Какие-то там области мозга слишком у разных людей отличаются, потому сигналы воспринимаются по-разному. Вот если бы напрямую на что-то там воздействовать, но для этого надо электроды вживлять. А ежели не напрямую, без электродов, тогда слишком много получается нестандартности отдельных личностей. Кивают на железячников, которые напрямую без электродов передавать не умеют. Правы, в общем-то, медики.
Железячники в ответ:
– А мы чего? Куда можем, туда и передаем, что программисты дали, то и передаем, – и кивают на программистов. Тоже, в общем-то, правы.
Ну а программистам кивать вроде бы не на кого. На первый взгляд. Но программистов много, каждый своим отдельным аспектом занят, вот и кивают друг на друга. Или на медиков, или на железячников.
И ладно бы только вкусовые ощущения различались, гастрономия – не единственное, чем может привлечь виртуальность. Заманчиво, конечно, перепробовать все блюда, на которые в реальности не хватает то денег, то здоровья, но можно и другими удовольствиями народ заманить. Северянину – в тропическом море искупаться, южанину – на полярное сияние поглазеть, жителю глухомани – по столице прогуляться, горожанину – лесом подышать. Виртуально прыгнуть с парашютом или погонять на мотоцикле – кто откажется? Не говоря уже о прикладных применениях – дистанционное управление разной техникой, вплоть до космических кораблей, обучающие программы, совещания с полным эффектом присутствия. Можно снять ощущения с мозга пациента и передать их врачу, чтобы он разобрался, что болит у больного – идея только на первый взгляд бредовая, но не стоит забывать о пациентах, которые уже не способны толком отвечать на вопросы врачей.
Но индивидуальные особенности проявляются не только в гастрономии. Даже в восприятии цвета то, что одним кажется белым, другие объявляют серым или желтым. Или черным – и такое бывало. Какое уж тут полярное сияние?
И нюх с осязанием оказались у каждого свои. Можно создать виртуальное тропическое море, но одним вода в нем покажется кипятком, а другим – жидким льдом. Добровольцы-испытатели, погруженные в виртуальнось, рано или поздно взвизгивают и срывают с себя обручи-терминалы. Прикоснулся человек в виртуальности к совершенно безобидной поверхности – и как будто током долбануло, слишком острое ощущение получил. Причем так: к дереву прикоснулся – нормально, к металлу – тоже ничего страшного, а потрогал стекло – и в крик. Обонятельные сигналы научились передавать уже давно, но добровольцы получали такие заряды вони, что с виртуальными запахами решили не рисковать. Пока не решат проблему внесенсорной перегрузки хотя бы в общих чертах.
А уж о мечте человечества – виртуальном сексе – лучше забыть надолго. И не только об этой мечте.
Можно сигналы подобрать, настроить на каждого индивидуально. Но до тех пор индивидуум такого напробуется, нанюхается и натрогается, что может тронуться умом. Большинству добровольцев хватало одного слишком острого ощущения – не важно, какого – чтобы всю оставшуюся жизнь обходить виртуальность за километры.
Есть везунчики, которые все стандартные сигналы воспринимают адекватно. Где-то в Японии есть двое, в Канаде один. И здесь, в ЛИВРе (Лаборатории исследований виртуальной реальности) тоже один был, пока не ушел.
Никита помнил этого добровольца. Все у него было нормально, никаких сверхнеприятных ощущений в виртуальности он не испытывал. Бывали отклонения, но – терпимые, программисты подгоняли параметры сигналов, виртуальность этого добровольца все меньше отличалась от реального мира. Как бишь его звали? Виталий, кажется.
Но больше он не доброволец… Никита видел, как это произошло, присутствовал в лаборатории: во время одного рутинного испытания Виталий заорал не своим голосом, сорвал обруч, несколько раз судорожно вздохнул и засобирался.
– Что случилось?! – переполошился завотделом Кузнецов.
– Он в лифте ехал, – пробормотала лаборантка Юля.
– Упал я там! – крикнул Виталик.
– Он вверх ехал, – прошептала Юля.
– Вот именно! – не унимался Виталий. – Нажал кнопку вверх, а показалось, что упал!
– Может, ошибка в программе? – предположил Кузнецов.
– Нет, другие добровольцы вверх ехали на этом же лифте, – замотала головой Юля. – Это внесенсорная перегрузка вестибулярного аппарата…
У Кузнецова не было слов. А у Виталия были:
– Все, я больше в вашей песочнице не играю. Сами на себе испытывайте!
– Да мы испытываем, – соврал Кузнецов.
Увидев, что Виталий широкими шагами направляется к выходу, Кузнецов вскинулся:
– Подождите! Вы не можете отказаться! Вы же эталон!
– Я вам больше не эталон! У меня – вестибулярный аппарат не эталонный!
– Подождите! Вам же не заплатят!
– Подавитесь! – крикнул Виталий уже из коридора. И хлопнул дверью.
Кузнецов обреченно уселся на стол. Никита рискнул вставить:
– До сих пор, когда он поднимался вверх, проблем не было… не такие.
– Он до сох пор строго вертикально не поднимался ни разу, – пробормотал Кузнецов.
Пути решения проблемы внесенсорной перегрузки намечены. Первый из них – писать программы, которые смогут настраиваться на индивидуальное восприятие каждого человека. Откалибруют сигнал. Если слишком сильный – ослабят, слишком слабый – усилят. Но калибровочные программы несовершенны оказывались. Не ослабляли сигнал вовремя, и доброволец успевал огрести по полной острых ощущений. Тут непонятно, на что кивать – то ли на компьютеры, которым не хватает быстродействия, чтобы вовремя ослабить сигнал, то ли на виртуальные терминалы, которые эти сигналы тормозят, то ли на человеческие мозги, до которых слишком поздно доходит, что сигнал уже слабый. Переписывали программы калибровки, усложняли, потом упрощали – и новая, перспективная программа все равно давала внесенсорную перегрузку. Или выводила все сигналы на ноль, доброволец вообще ничего не чувствовал. Тем не менее, программисты еще не устали ковыряться, в ЛИВРе этим гиблым делом занимается отдел Кузнецова.
Второй подход – вычислить те сигналы, которые всеми добровольцами воспринимаются более-менее одинаково, эталонные. Красный цвет, к примеру, все воспринимают красным, хотя оттенки для каждого отличаются. Вот сидят, выискивают эталонные сигналы, находят время от времени. Вкус корицы оказался эталонным. Воск на ощупь, правда, только если щупать его в виртуальности пальцами, а если, скажем, к лицу приложить – будь готов к внесенсорной перегрузке. Как будто к ней можно подготовиться. Перспективы у второго подхода не видно – кому нужна виртуальность, где все из красного воска и со вкусом корицы? И без запахов? Тем не менее, занимается этим целый отдел под командованием профессора Бели, надеются поднакопить достаточно эталонных сигналов, чтобы хватило на хоть сколько-нибудь приличную виртуальность.
Еще подумывают эти два подхода скрестить, использовать эталонные сигналы для калибровки, даже несколько оптимистических статей появилось. Но в ЛИВРе для скрещивания подходов придется сначала помирить Белю с Кузнецовым, а это дело гиблое. Они даже встречаются исключительно на семинарах, типа сегодняшнего, да и здесь подчеркнуто друг друга игнорируют, как в данный момент: Кузнецов докладывает, распинается, едва не пританцовывает, а Беля демонстративно клюет носом. И все сотрудники Белиного отдела носами клюют в такт со своим начальством.
Впрочем, Кузнецова внимательно слушает один только директор – лысый очкарик с красноречивой фамилией Верхушин.
Вообще, несмотря на мажорный тон докладов, витает над семинаром демон безысходности. Все понимают, что зашли в тупик, и никто не видит выхода. Выполняют план исследований, чтобы было, что в отчетах писать, зарплату оправдывать.
– Таким образом, для решения проблемы внесенсорной перегрузки, потребуется дополнительный стабилизирующий модуль в калибровочных программах, – упоенно завершил доклад Кузнецов. – Вопросы?
При слове «стабилизирующий» в рядах медиков произошло шевеление, чем-то им термин не понравился. Но вопросов не задавали, чтобы семинар не затягивать.
Неожиданно поднял руку (точнее – два пальца) Славик – молодой железячник, нагловатый и самоуверенный.
– Слушаю, – несколько растерянно произнес Кузнецов.
– Скажите, пожалуйста, – с некоторой вальяжностью начал Славик, – этот стабилизирующий модуль…
Тут не выдержал медик Степаненко и громко поправил Славика:
– Адаптировочный, а не стабилизирующий!
– Ну хорошо, адаптировочный, – раздраженно согласился Славик.
– Нет уж, простите, правильный термин – стабилизирующий, – вставил Кузнецов.
– Да какая разница, – досадливо дернулся Славик.
– Как это, какая разница?! – возмутился Степаненко. – Добавление адаптировочного модуля означает, что программу модифицируют с определенной целью…
– А стабилизируют программу просто от скуки, да?! – перебил Кузнецов.
Спорщиков решил помирить директор Верхушин. Мирил жестко:
– Господа, к порядку! Споры о терминологии – бесплодны. В конце концов, эффективность программы не зависит от ее названия.
– Точно, не зависит, я проверял, – весело вставил Ларчиков, непосредственный начальник Никиты. – Двенадцать раз переименовывал программу, статистически достоверных отклонений в результатах не зафиксировал.
Ларчиков поймал на себе сразу несколько тяжелых взглядов и сник. Отдел Ларчикова занимается наиболее безобидным делом – рисует ту самую виртуальную реальность, которую все остальные безуспешно пытаются внушить добровольцам. На Ларчикова кивать не за что, хорошо его подчиненные рисуют. За это все остальные Ларчикова недолюбливают, обычное дело в научной среде. Даже интригу организовали, в результате подчиненным Ларчикова приходится тестировать виртуальные цвета. На том основании, что художники. Беля хотел, чтобы они еще и вкус с осязанием тестировали, но Ларчиков посмотрел Беле в глаза и мягко произнес: «Только через ваш труп».
Верхушин глянул на часы, на усталые от семинара лица сотрудников и обратился к Славику:
– Так что вы хотели спросить?
– Я хотел спросить по поводу этого стабилизационного модуля…
– Адаптирующего! – опять перебил Степаненко, со значением глядя на Славика.
Кузнецов открыл было рот, но потом сам уставился на самоуверенного молодого железячника. Это Славику сигнал: выбирай, на чьей ты стороне.
А тот выбрал вариант «против всех»:
– Стабилиптирующего.
Всех обидел, зато получилось справедливо.
– Ну, знаете! – хором возмутились Кузнецов и Степаненко.
Верхушин хлопнул ладонью по столу:
– Господа! Еще раз повторяю, что споры о терминологии бесплодны. Это всего лишь мнение, которое ничего не решает.
Славик почувствовал поддержку Верхушина, и ринулся в атаку:
– Ага! У одних одно мнение, – при этом отвел левую руку в сторону Степаненко, как будто приглашал того на танец, – у других другое мнение, – отвел правую руку в сторону Кузнецова, – а мы посередине, – громко хлопнул ладонями и медленно, с нажимом потер их друг о друга.
Ученые в шоке заморгали. Кто-то хихикнул.
– Так я по поводу стабилиптирующего модуля, – веско продолжил Славик. – Программа усложняется раза в полтора, наш терминал такое потянет?
– Ну, это уже ваши проблемы, – агрессивно развел руками Кузнецов.
– А я думал – общие, – едко заметил Глинчук, главный институтский железячник. Обычно Глинчук человек покладистый и неконфликтный, но всему есть предел.
– Вот именно, мы делаем общее дело, – сказал Верхушин, уперев сверлящий взгляд в Кузнецова. Перевел глаза на Белю, тоже немного посверлил и продолжил:
– Программисты совершенствуют программы, отдел Глинчука – терминал, медики занимаются препаратами для снижения эффекта внесенсорной перегрузки.
– Препарат уже есть, – солидно вставил Степаненко. – Давно. Конечно, побочные эффекты… Но мы работаем.
Верхушин покивал:
– Вот-вот. Какие-то подвижки есть. Так постепенно, общими усилиями, шаг за шагом…
Тут Славик полез в бутылку:
– И оно все разрастается, усложняется, друг на друга влияет. Мы лепим фильтр на делитель, сверху – еще один фильтр, программисты добавляют то модуль, то поток, и все это скоро придется под лекарства переделывать. А потом – другие лекарства добавлять к тому, что есть. Роем яму, из которой скоро уже не выберемся. Добровольцев для тестирования негде будет брать, все откажутся.
Многие пооткрывали рты, чтобы возразить, но возражать было нечего. Разве что относительно добровольцев Славик не совсем прав – последний лох еще не умер, собравшимся на семинаре ученым пока что рано бояться нехватки испытателей. Но и не совсем не прав, в Бельгии уже запретили тестировать виртуальность на людях. В Словакии разработчики виртуальности имеют право тестировать ее только на самих себе, однако хитрые словаки быстро нашли выход: оформляют добровольца как штатную единицу, записывают его соавтором разработки, и тестируют вовсю.
Лариска, другая художница-виртуальщица, тихонько прыснула и зашептала Никите на ухо:
– Я карикатуру придумала: сидит чудак, на голове – терминал, как самосвал размером, и двадцать штук капельниц. Как бы в виртуальности он.
– И что вы предлагаете? – наконец заговорил Верхушин. – Перестать копать?
– Я предлагаю попробовать копать в другом месте, – спокойно ответил Славик. – Идея нужна.
– Ну так давайте идею! – взорвался Кузнецов.
– Я уже дал одну, – проворчал Славик.
– Это какая? – поднял брови Верхушин. – Чтобы каждый сам для себя программировал виртуальность отдельно, это вы имеете ввиду?
– Не программировал, а калибровал, – веско ответил Славик.
– Это одно и то же, – вдруг подал голос Беля. – Занимайтесь лучше терминалом, программирование – наша забота.
– Это как – сам себе программировал? – насмешливо вставил кто-то из медиков. – Это виртуальность только для программистов будет, что ли? Мы тоже хотим!
Весь семинар засмеялся. Даже Славик, правда – как-то ядовито, со злой иронией. Не вместе со всеми смеялся, а над всеми.
– Ладно, – выдохнул Верхушин. – Хватит заседать, работать надо. Все свободны, кроме читателей.
Ученые потянулись к выходу. Остались Никита, Лариска, программист Саня и медичка Света.
В обязанности читателей входил поиск идей относительно виртуальности в художественной литературе. Такой себе отчаянный шаг Верхушина – вдруг чего найдут.
Надо сказать, что про виртуальность писателями написано много, но про ее разработку или технологии – почти ничего. То, что есть – слишком фантастично, как дип-программа Лукьяненко. Или слишком наивно, к примеру: видеоочки, наушники, какие-то невразумительные штуковины во рту и носу, чтобы вкус и запах транслировать, и костюм на все тело для передачи осязательных сигналов. Некоторые авторы засовывали безответным персонажам датчики в задний проход.
Кое-что интересное порой проскакивает. У того же Лукьяненко взяли идею стимулирования памяти, чтобы не снаружи сигнал о вкусе хлеба подавать, а сам мозг «вспоминал» что нужно, по ассоциации. Направление интересное, вот только память часто подводит, да еще – всех по-разному. И вкус слонятины таким образом не внушишь, если человек ее никогда не ел, безвкусной слонятина покажется.
И все равно пользы от читательства меньше, чем вреда: раньше читателей было пятеро, те же и железячник Артем. Так вот, начитался Артем про всякие опасности, которыми грозит человечеству виртуальная реальность, и уволился из ЛИВРа.
– Ну, молодежь, есть что-то новенькое? – с прищуром вопросил Верхушин. У «читателей» давно уже развилось подозрение, что директор организовал их группу не для общего дела, а для себя, получает информацию, чего бы такого интересненького почитать.
Лариска и Света только отрицательно покачали головами. Все старое они уже прочитали, а нового про виртуальность в последнее время почти не пишут. Ждут, когда же она наконец появится.
– Я нашел один старый рассказ, – доложил Никита, – там гипнотическая программа действовала так, что человек не помнил цвета, на который программа настроена. Если на красный настроить, кровь ему вспоминалась черной, а красный цвет выглядел совершенно новым, невиданным… в общем – не то.
– А у меня есть кое-что, – сказал загадочным тоном Саня, тыкая пальцами в наладонник. – Вот, нашел в Интернете, на сайте для начинающих писателей. Автор под псевдонимом Сидор Петрович Иванов, написал рассказ «Фиолетовые ленты». Рассказ – так себе, но вот, слушайте: «Граф вступил на ринг, скрутил колесики регулятора боли на ноль. Потом передумал и немного повернул обратно, иначе можно не почувствовать, когда отрубят руку или ногу». Вот еще: «Княгиня прибавила вкусовых ощущений колесиком регулятора. Но вкус оказался слишком сильным, и княгиня повернула регулятор обратно». Так, тут дальше… о сексе, но все то же самое – можно самому себе регулировать интенсивность…
– А это интересно! – азартно перебил директор. – Конечно, каждый раз настраивать вкус, цвет и так далее, – это глупость, но ведь можно использовать для калибровки! Устанавливать верхнюю и нижнюю границы эффективной мощности для каждого сигнала. Безусловно, проблемы возможны, внесенсорная перегрузка – коварная штука. Но откалибровать по крайним точкам… это надо попробовать! Возьметесь?
Молодежь немного ошалела от такого доверия. С другой стороны, мудрый Верхушин давно уже завел в ЛИВРе правило: чья идея, тот и реализует.
– Конечно, для начала калибруйте цвет, со вкусом – рискованно, – продолжал директор. – Хотя вкус калибровать будет гораздо легче – кислое, сладкое, соленое… меньше возиться, чем с цветовой палитрой, но рискованно. Ручные регуляторы, конечно, слишком наивно, можно что-то посерьезнее придумать… Только калибрующую программу придется переделывать… проще, наверное, новую написать.
– Можно взять старую, простую, – предложил Саня. – Еще до введения всех этих модулей и дополнительных потоков.
Верхушин задумчиво прищурился, потом размашисто кивнул, скомандовал:
– Действуйте!
С программированием Саня управился быстро, Никита на пару с Лариской оформили интерфейс. После бурного обсуждения примитивные и наивные колесики регуляторов были признаны лучшим вариантом. Так и сделали. Бросили жребий, тестировать выпало Никите.
Выпало, так выпало. Протер обруч терминала спиртом – инструкция такая, а то один американский тестировщик чем-то заразился через обруч, – нацепил на голову, поправил. Вставил наушники – с виртуальным звуком пока что никто не связывался, старые добрые наушники дешевле и удобнее. Вдохнул, сказал:
– С богом! – и нажал клавишу «Ввод».
Проявилась виртуальность – черный квадрат, на котором будет калиброваться палитра, ниже – пульт с колесиками регуляторов и кнопкой «Зафиксировать», остальное – в неопределенно-бесцветной мгле. Осторожно потрогал пульт и колесики. На ощупь – воск, есть все же польза от Бели. Крутить колесики, которые пальцами не чувствуются – очень неудобно.
Так, приступаем к калибровке. Для начала следует настроить черный цвет, но это и так есть, уже хорошо. У некоторых сигнал нулевой мощности соответствует белому у некоторых – красному, им с калибровкой сложнее придется. Но управятся. Нажал «Зафиксировать» – все, нижняя граница для бесцветного установлена. Теперь – верхняя. Покрутил соответственное колесико – экран посветлел, потом побелел. Когда цвет стал белым не то с просинью, не то с прозеленью – вернулся обратно, к предельно белому, зафиксировал. Верхняя граница бесцветности есть, компьютер ее знает.
Дальше так и пошел по радуге, одним колесиком менял цвет, вторым – его интенсивность, фиксировал нижний и верхний пределы. В калибровочной радуге на два цвета больше, чем в общепринятой – добавлены сине-зеленый и желто-зеленый. С последним возникли сложности, никак не мог его уловить. Волосок туда, волосок сюда – то желтый, то зеленый. Кое-как приспособился.
Сообщал остальным, что делает, чтобы они занесли все в компьютер, для отчетности. В науке два главных правила: запоминать и записывать.
Конечно, для простых пользователей надо будет, чтобы компьютер разговаривал: «Настройте, пожалуйста, экран на зеленый цвет… Спасибо. Установите, пожалуйста, нижнюю границу вашей индивидуальной чувствительности к зеленому цвету… Спасибо», – и так далее.
Наконец откалибровал фиолетовый, сообщил об этом Сане. Тот напряженным голосом сказал:
– Начинаем, показываю первую картинку.
На экране появился натюрморт. Сложный очень – фрукты, рыба, сырое мясо, голубь, тюльпаны. Много всего… и все выглядит естественно! Никакой тебе внесенсорной перегрузки, все цвета нормальные, как в реальности. Вот только…
– Яблоко какого цвета? – спросил Никита.
Ответила Лариска:
– Должно быть такое… зеленовато-желтое.
– А у меня – совсем желтое. Ядовито-желтое, я бы сказал.
– Сейчас попробую подрегулировать, – пробормотал Саня.
– Теперь – совсем зеленое!
– Да, с желто-зеленым у тебя… внесенсорная перегрузка, – недовольно сказала Света. – А бананы какого цвета?
– Желтого. Совершенно нормальные бананы!
– А виноград?
– Зеленый. Даже, я бы сказал, светлее яблока.
– Надо перекалибровать желто-зеленый. Отключаю.
Никита стащил обруч, увидел горящие глаза остальных. С желто-зеленым не вышло, но с остальным – получилось, удача! Да и с желто-зеленым проблем не предвидится, просто нужно увеличить чувствительность колесика, и перекалибровать заново. Можно усовершенствовать интерфейс, установить по два колесика: грубо-точно. Или по три.
За десять минут – управились. Яблоко на проверочной картинке выглядело так, как полагается, желто-зеленым. Просмотрел другие картинки, самые разные – все нормально! Виртуальность соответствует реальности. Ну, разве что, чуть-чуть поярче.
Когда Никита вышел из виртуальности и предложил бросить жребий, кто следующий пойдет тестировать, Света сказала:
– Не надо жребий, я согласна!
– Нет, я! – вклинилась Лариска.
Саня глянул на девушек, ухмыльнулся, и предложил:
– А может – вкус попробуем откалибровать?
В тот же день, только уже под вечер, четверка бесстрашных читателей вошла в кабинет директора. Верхушин как раз беседовал с железячниками – Глинчуком, Славиком и еще двумя. Между прочим, пару раз прозвучало слово «стабилиптирующий».
Так вот, увидел директор довольные лица читателей, все понял, хлопнул обеими ладонями по столу и воскликнул:
– Получилось?!
– Еще как, – солидно ответил Саня.
– А мне пекинская утка понравилась, – немного смущаясь, выдал заготовленную реплику Никита.
– А мне устрицы – не очень, – с деланным разочарованием добавила Лариска.
– Что, и вкус откалибровали?! – откровенно радовался директор. – Ну, молодцы-ы! Славой-то хоть поделитесь? Кстати, надо будет и с тем писателем, Ивановым, славой поделиться, все-таки, его идея.
– Идея моя, – ровным голосом сказал Славик. Только сейчас директор заметил, что физиономия нагловатого железячника, пожалуй, самая довольная среди всех присутствующих.
– Какая идея? – спросил Глинчук.
– Та самая, – с ироничным достоинством ответил Славик. – Создать простой интерфейс, чтобы любой пользователь мог откалибровать виртуальность под себя, так ведь? Уже сто раз ее и так, и эдак излагал, но кто будет слушать советы железячника по программированию? Это же не писатель.
– Ну-у, – почему-то засмущался директор. – Значит, у писателя лучше получилось донести идею.
Славик ухмыльнулся:
– Вы про автора рассказа «Фиолетовая лента»? Так это тоже я. Чтобы до вас докричаться, любые средства хороши. Я уже и не мечтал, что меня послушают.