Роман "Ниточка с иголочкой - 2"

[Oleg]

Как и обещал ранее.
Прежде, чем выкладывать романа «Ниточка с иголочкой - 2», текст которой, здесь на форуме знаком (частично или полностью только одному человеку), постараюсь в стиле синопсиса ознакомить будущих читателей с первой книгой. Она была издана под другим названием – «Вернуться домой» и вошла в серию «современный женский роман» что, как мне кажется, не очень соответствуя данному жанру. Но, что поделать?! «Музыку», всегда заказывает издатель.
Начну с аннотации на первую книгу.
На изломе российской истории, две семьи вынуждены покинуть Родину, отправляясь в эмиграцию. В эмиграцию первой волны.
Более чем через семьдесят лет, очередной крутой поворот истории, выбрасывает на «вираже» из страны, нашего современника. Разные люди, разные судьбы, но ниточки жизни сходятся в одном месте. В предместье Парижа - Сен-Женевьев-де-Буа.

Время и место действия:
Первая книга – Семидесятые, девяностые годы прошлого века.
Аэропорт г. Сочи. Франция. Париж.

А теперь о книге (в стиле синопсиса).

Семидесятые годы - годы «благословенного» застоя. Сочи - бархатный сезон. Международный отдел перевозок аэропорта. Рейсом Свердловск - Сочи должны прибыть два иностранных туриста. Такого быть не может. Потому, что не может быть. Свердловск - «закрытый» город для иностранцев, тем более западных. Но они прилетели.
Пожилая пара российских эмигрантов первой волны. Волей обстоятельств им приходится задержаться в аэропорту более чем на час.
Так бывает, когда тяга рассказать, выговориться – нестерпима.
Супруги вернулись с Родины, впервые посетив её через шестьдесят лет. Они выполнили обещание, данное когда-то своим родителям.
Женщина рассказывает о семье мужа, своих родителях. О бегстве семей из России в Харбин, а затем во Францию.
Париж тридцатых годов. Надвигается очередная война. Немцы вторглись во Францию. Муж уходит в отряды сопротивление - в «Маки». А ей вот-вот рожать первенца.
Июнь сорок первого года – очередное горе. Забыты все обиды, все мысли и вера только в то, что страна и народ выстоят, победят.
Со смехом рассказывает, о гестаповцах, заявившихся к ним в дом. Семьи оказались на пороге ужасного. Только самообладание и выдержка отцов, помогли отвести беду.
Закончилась война. Париж встречает колонны партизан «Маки», входящих в город. Затем ликованье в мае сорок пятого года.
Мирные пятидесятые годы. Хрущёвская оттепель в России и хорошие отношения между странами. Первая неудачная попытка родителей посетить СССР.
Сын с отличием оканчивает гимназию. Поступает в военный колледж и блестяще оканчивает его. На военно - дипломатической службе добивается значительных успехов.
На пасху в храме Виктор знакомится с молодой очаровательной девушкой. Вспыхивает любовь с первого взгляда. Кажется, что в истории семей наконец-то наступает светлая полоса, но это не так. В составе международной миссии, сын отправляется в Африку, где трагически погибает.
Рушится всё! Они остаются одни. Впереди одиночество, отчаянье, старость. Теперь только одна цель – посетить Родину.
Во время визита Брежнева во Францию, они предпринимают ещё одну попытку получить разрешение на посещение Родины. «Добро» на поездку было получено с самого верха.
Уже покидая аэропорт Сочи, дама говорит:
- Если вам доведётся побывать в Париже, то навестите нас. Нам будет приятно. Адрес вы знаете, уверена, за эти годы он не изменится – Сен-Женевьев-де-Буа.
Её слова оказались пророческими. Прошло двадцать лет и страна вновь делает крутой разворот. В середине девяностых годов автор впервые оказался в Париже. Знакомится на ярмарке с соотечественником - человеком удивительной судьбы. Трудно дать определение, кто он: эмигрант, француз, или всё же русский. Николай рассказывает о себе и узнав, что автор будет в Париже в ближайшие два года, не оставляет своего адреса и телефона, а говорит:
- Если будешь в Париже, найти меня легко – кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа, меня там все знают.
И всё. Только имя и странный адрес.
И вновь Париж. Автор едет на русское кладбище. Знакомится с дьячком местного храма, который готов ему показать старое семейное захоронение и проводить к Николаю. Идут к захоронению и, выясняется, что надгробий стало больше.
Затем направляются к Николаю. Встреча состоялась, но совершенно не такая, какой её представлял автор.

Ознакомившись с этим, читателю будет слегка понятно, о ком и о чём шёл рассказ в первой книге. Теперь «штрихами» можно и познакомить его с главным героем второй книги романа «Ниточка с иголочкой» (так и буду называть впредь).

Николай – знакомый автора.
В раннем детстве он потерял родителей. Рос и воспитывался в детском доме. Мальчишке повезло - рядом были два умных человека, сумевших заменить ему родителей.
Служба в армии, сверхсрочная служба. Приобрёл военную профессию – снайпер.
Затем - годы перестройки и всеобщего бардака в стране.
С другом они вербуются в Сербию, а попадают в Боснию. Выбраться из этой страны удаётся только ему.
Франция – пять лет службы в иностранном легионе. Получение французского гражданства. Вроде бы мирная, спокойна и сытая жизнь, но от совести не убежать, не спрятаться.

Время и место действия
Вторая книга романа «Ниточка с иголочкой»
Вторая половина 90-х годов.
Россия. Франция. Босния.

Для тех читателей, кто вдруг, захочет прочитать первую книгу, даю ссылку на неё http://www.labirint.ru/books/410403/ «Вернуться домой»
В наше время новых издательских технологий всё возможно для читателя ( и в обход автора) даже, если книга была издана 5 лет назад.
А вот теперь, можно перейти и к самой книге.

Роман
«Ниточка с иголочкой – 2»,
Всю ночь и утро над Питером шёл снег. И только ближе к полудню свинцовые облака, истончившись, растаяли, уступив место солнцу. Лёгкий морозец, чистый снег, последние, искрящиеся под лучами снежинки. Что может быть лучше в такой светлый зимний день?
Всем хорошо, но только не дворникам, они не справлялись с объёмом работы, выпавшей на их долю утром. Пешеходы месили ногами снег, утопая в нём по щиколотку, как канатоходцы балансировали на протоптанных в снегу тропинках.
Станции метро, похожа на летающую тарелку, что вдруг, приземлилась на питерский холмик и выпустила бетонный трап – лестницу на один из самых оживлённых проспектов города.
С трудом преодолевая плохо очищенных от снега, местами обледеневшие ступени, поток людей с проспекта медленно, но верно, втягивался вверх - к дверям метро. А пассажиры прибывших поездов, не менее, если не более осторожно, спускались вниз.
Обычная зимняя круговерть большого города.
Стеклянные двери станции «Горьковская» распахнулись вновь. Очередная партия пассажиров, возглавляемая торопливой молодёжью, устремилась на улицы города. За ними ступила на лестницу возрастная, степенная публика, с опаской поглядывая под ноги. Последними из дверей метро появились два священника. Молодой с редкой рыжей бородкой и седой как лунь старик, опиравшийся на палку.
- Пожалуйста, осторожней, смотрите под ноги, - обратился молодой к пожилому, заметив, что спутник более смотрит по сторонам, чем на ступени с наледью.
- Давайте я вас поддержу, - и молодой перестроился под левую руку старика.
Поддерживая его под локоть, они начали медленно спускаться.
Внизу пожилой решительно шагнул вправо, уступая место вновь появившимся в дверях пассажирам с очередного поезда со словами:
- Давайте отойдём немного в сторонку. Постоим. Хочу осмотреться, ведь нам некуда спешить?
- Да, конечно, - согласился молодой священник и шагнул за ним следом.
Старческие глаза блестели. На бледном лице, испещрённом сеточкой морщин, проступил румянец, то ли от морозца, то ли от волнения. Не скрывая радости и улыбаясь, старик медленно обвёл всё взглядом, бормоча с нотками удивления в голосе:
- Господи, сколько лет прошло, а ничего не изменилось?!
Чуть задержал взгляд на ярких зелёно-синих изразцах башни минарета татарской мечети, поблёскивающей в лучах солнца на противоположной стороне проспекта. Протянул в её сторону руку и, повернувшись к молодому спутнику, сказал, удивляясь:
- Сохранилась, устояла! Ах, как красиво она сейчас смотрится среди снегов и голых деревьев.
Хотел ещё что-то добавить, но в это время, в вышине раздалось громкое многоголосое карканье. Повернулся и задрал голову, придерживая левой рукой чёрную, с узкой меховой опушкой скуфью на макушке. Смотрел, как стайка ворон, переругиваясь и толкаясь, усаживалась на верхние ветки деревьев, стряхивая с них пушистые хлопья снега. Губы старика дрогнули в улыбке, а во взгляде появилась тихая грусть. Еле слышно он произнёс, как выдохнул:
- А деревья в парке выросли, состарились… без меня.

Глава 1 Гость
Расслышав фразу, молодой священник спросил:
- Давно не были в нашем городе?
Прежде чем ответить, старик на несколько мгновений задумался. По губам пробежала снисходительная усмешка и утонула в белоснежной бороде.
- Всё правильно милейший, это ваш город, но он и мой, - вздохнул и продолжил:
- В двадцать втором году я в нём родился и прожил в доме на этом проспекте почти двадцать лет, - священник махнул рукой влево вдоль строений.
Переложил палку в левую руку, а освободившуюся ладонь правой, сунул за отворот тулупчика на грудь. Заметив этот жест, молодой спутник тревожно спросил:
- Батюшка, вам нехорошо? Извините, я же не знал.
- И ты меня в чине повысил, - ответил, улыбнувшись, старик. Этим летом один молодой человек – питерец тоже, называл меня батюшкой. Ему-то простительно, по незнанию он. И ты туда же. Мы же в одном чине с тобой – дьяки. За что тебя извинять - не за что?! Со мной всё хорошо, слегка защипало сердечко. Оно и понятно, вон какая чудная погода стоит, дышится-то как легко. Домой вернулся я! Вот оно и переполнилось, зашлось от удовольствия. Не шутка ведь - пятьдесят шесть лет ждать этого часа.
Вернул палку в правую руку и шагнул к молодому священнику со словами:
- Действительно, поддерживай меня, пожалуйста, дьяче. Снегу-то намело сколько! Идти трудно, не дай Бог завалиться мне, не дойдя до дома. Мы с тобой пойдём потихонечку, тут недалеко.
Две фигуры, одна в тулупчике и с палкой в руке, другая, в старенькой дублёнке, неспешно, осторожно ступая, шли по заснеженному тротуару вдоль домов. Люди с интересом разглядывали их. Чёрные рясы, подолы которых, ниспадая из-под верхней одежды, касались снега обрастая белой кромкой . Уступали им дорогу, а обгоняя, старались не задеть случайно локтями.
Минут через двадцать неспешного хода старик остановился. Облегчённо выдохнул и, обращаясь к молодому спутнику, кивнул на дом, напротив которого они оказались.
- Вот и пришли. Здесь я родился и жил. Из этого гнезда я и выпорхнул. Это мой дом!
Поймав удивлённо-заинтересованный взгляд молодого спутника, уточнил:
- Мать мне рассказывала позже, что отец пригласил опытную повивальную бабку, вот она меня и принимала. Год-то был страшный. Кругом голод, грязь, разруха. Хорошие врачи разбежались, в клиниках, кроме карболки ничего и не было тогда.
Указывая рукой на ажурное ограждение балкона на третьем этаже, продолжил:
- Вон балкончик нашей квартиры - целёхонек! Папаша мой любил на нём сиживать летом с газеткой в руках, да и я, будучи мальцом, сколько времени там…
Закончить фразу он не успел. Тихо охнул, выронил палку, потянулся рукой к груди. Ноги начали подламываться, и он начал заваливаться на бок. Молодой дьяк успел подхватить его. Под тяжестью обмякшего тела опустился в снег на колени, поддерживая голову старика, испуганно повторял:
- О господи! Батюшка, что с вами!?
Закричал заполошно, громко, на всю улицу.
- Помогите! Люди добрые, помогите! Человеку плохо! Помогите!
Народ на тротуаре замер, но через мгновение уже несколько человек бросились к священникам. Первой подскочила девчушка, студентка или школьница. В руке футляр для чертежей, за спиной небольшой ранец. Схватила старика за кисть, прощупывая пульс. Взрослая женщина, присев рядом на корточки, начала расстёгивать старику верхние пуговицы на тулупе и рясе, торопливо повторяя:
- Воздух, воздух ему нужен, не толпитесь вокруг, сердечный приступ у батюшки.
Бросив взгляд на бледного, перепуганного, молодого священника, девчушка, успокаивая его, бросила:
- Пульс есть! Я сейчас, вызову скорую помощь.
Достав из кармана куртки телефонную карточку, вскочила и, оскальзываясь в снегу, помчалась к телефонной будке, стоявшей ближе к перекрёстку. Но не добежала. С боковой улицы с поворотом на проспект выезжала машина скорой помощи. Девушка рванулась ей наперерез. Выскочила на проезжую часть. Раскинув руки в стороны, отчаянно закричала:
- Стой!
Заскрежетали тормозные колодки, автомобиль потащило по снежной каше. Бампер машины остановился всего в нескольких метрах от неё. Распахнув дверцу кабины, на проезжую часть выскочил шофёр. В таких местах на телевидении, обычно, запикивают прямую речь. Выждав секундную паузу в его брани, девушка подскочила к парню, ухватила его за отвороты форменной куртки, зло крикнула в лицо:
- Заткнись! Там человек умирает!
Указала рукой направление и скомандовала:
- Давай носилки, шевелись горлопан!
Парень осёкся на полуслове, растерянно пробормотал:
- Так бы и сказала, а то летишь под колёса.
Метнулся к задним дверям фургона. К скоплению людей на тротуаре уже бежал врач, а за ним медсестра с чемоданчиком в руке.

Минут через пять шофёр с помощью парней – добровольных помощников из прохожих, закатывали носилки со священником в машину. Врач по рации докладывал на станцию, что взяли пациента на улице и едут в клинику. Молодой дьячок стоял на обочине, вертел головой, выискивая кого-то в толпе расходившихся людей. Врач окликнул его:
- Уважаемый, вы едете с нами? Время идёт на минуты, с сердцем шутки плохи, а вы «ворон считаете».
Священник повернулся и побежал к дверям машины, на ходу оправдываясь:
- Хотел поблагодарить, а её нигде нет уже.
Как только за дьячком закрылась дверь, врач крикнул водителю:
- Сашок, гони в новую клинику!

Разбрызгивая вокруг себя тревожный вой сирены, машина понеслась по заснеженным улицам Питера. На перекрёстке её дважды встряхнуло на трамвайных рельсах. Через приоткрытое окошечко между кабиной и салоном до шофёра донеслось:
- Сашка, ты что творишь? Неужели нельзя аккуратней?!
Не поворачивая головы, белобрысый водитель громко огрызнулся:
- Николаич, ты же сам кричал:
- Гони, Сашка! А теперь я ещё и виноват!
Пригнувшись к рулю и вглядываясь в снежную кашу под колёсами, пробормотал:
- Эти безрукие не могут асфальт нормально уложить между рельсами, а я виноват.
Резко крутнул руль влево, обгоняя очередную машину, тихо ругнулся себе под нос:
- Куда прёшь, идиот, по центру. Совсем обнаглели водилы, ничего не хотят понимать.
Коротко подвывая сиреной, машина объехала скопления транспорта на светофоре, свернула на проспект, ведущий в спальный район города к новому, недавно вступившему в строй Кардиологическому центру.

При очередной тряске чёрная скуфья с головы старика чуть не свалилась, но сидевший рядом врач успел поправить её на голове старика, одновременно заметив, как дрогнули ресницы пациента, тихо сказал девушке:
- Готовь маску, приходит в себя.
- О, Господи! Что случилось? Что происходит? Что с ним? Ему хуже!?
В дальнем углу салона, задавая вопросы встревоженным, свистящим шёпотом, вскочил сопровождавший старика, рыжебородый священник.
Раздражаясь, врач одёрнул его:
- Да сядьте вы, батюшка, ничего не случилось с ним. В сознание человек приходит, а вы кудахчете под руку. Сейчас кислородную маску дадим ему. Всё нормально будет, до клиники довезём.
Осторожно присаживаясь на откидной стульчик, священник тихо бормотал:
- Да и не батюшка я ещё совсем, пока только дьякон. Семинарию всего пару месяцев, как окончил. Вот жду, когда приход дадут, тогда и буду батюшкой, а сейчас…
- Мне всё равно, не разбираюсь я в этом. Главное, сидите тихо и не мешайте, - ответил примирительным тоном, наклоняясь над лежащим на носилках священником.
Старик уже приоткрыл глаза, но смотрит на врача безразличным, ничего не понимающим взглядом.
Обращаясь к молодому священнику, врач сказал:
- Всё хорошо будет! При инфаркте, да в таком солидном возрасте у него очень неплохой пульс. Как привезём, его сразу поместят в реанимацию. Клиника хорошая новым оборудованием напичкана, персонал опытный.
И заключил:
- Поднимут на ноги вашего батюшку, не сомневайтесь.
Молодой священник перекрестился, громко шепча:
- Помоги, Царица небесная! Спаси его, Господи!
Вновь перекрестился и добавил уже для врача:
- Спасибо вам!
Вспоминая недавнюю сценку на улице, врач улыбнулся и после короткой паузы ответил:
- Да мы то что, мы свою работу делаем, вам надо благодарить девчонку, которая на проезжую часть выскочила, загораживая нам проезд.
Кивнул в сторону кабины и продолжил:
- Вы бы слышали, что и как орал Сашка, давя на тормоз. А она стоит, как вкопанная, да ещё руки раскинула в стороны. Раньше наши бабы коней на скаку останавливали, а эта скорую помощь под узды взяла. Вот кого вам надо благодарить. Ещё бы минут десять и никто бы не спас вашего коллегу. Повезло ему.
Молодой дьячок заёрзал на стульчике, оживился и, поглядывая на лежащего старца, возбуждённо зашептал:
- Правы вы! Я вот сижу и думаю: «Не иначе как ангел-хранитель её послал, а возможно, это был он сам. Совсем не могу вспомнить, откуда она взялась? Как из-под земли выросла, когда это случилось».
Заметив на лице врача недоумённо-ехидную улыбку, спохватился:
- О, господи, что я говорю!? Конечно же, не из-под земли. Она вначале к телефонной будке бросилась, а потом смотрю, на дорогу выпрыгнула, чуть вам под колёса не угодила. Когда носилки увозили, народ начал расходиться, я смотрел – хотел поблагодарить, а её уже и нет. Просто чудо господнее!
Опять перекрестился и продолжил более тихо:
- Он ведь не нашей епархии, в гостях у нас, мне поручили сопровождать его, а тут такое несчастье.
- Не местный что ли? - переспросил врач.
Священник запнулся, зажевал губами, ответил еле слышно:
- Да, можно сказать и так.
Уточнить эту фразу врач не успел.
Чуть притормозив у шлагбаума, выключив сирену, машина въехала на территорию клиники и плавно поднялась по пандусу к дверям приёмного отделения.
Появились два молодых санитара очень похожие на подрабатывающих студентов медучилища или мединститута. С помощью шофёра выкатили из машины носилки и повезли их в приёмный покой клиники. Врач скорой помощи уже был там и разговаривал с дежурным по отделению:
- Жорка, у старичка похоже обычный инфаркт. Мы всё сделали, как надо. Пульс у него приличный для его возраста. Давай его в реанимацию, ну и вытягивайте дедка.
- Принимай бумаги, и мы поехали. Упарились сегодня, ещё не обедали даже.
Санитары с носилками встали ближе к лифту, ожидая команды врача. Молоденький дьячок стоял рядом с видом совершенно растерявшегося человека.
Жора махнул рукой парням в сторону грузового лифта:
- Давайте его в третье реанимационное, а я сейчас приму бумаги и пришлю их следом.
Носилки тронулись к лифту, священник шагнул следом. Увидев это, врач окликнул всех:
- А ну, стойте!
И обращаясь к священнику:
- А вы, куда собрались, батюшка?
Уверенно-нагловатый взгляд врача упёрся в растерянное лицо священника.
На голос врача, из бокса приёмного отделения выглянули две медсестры. Разглядывая молодого человека, тихо перешёптывались.
Всплеснув руками, священник возбуждённо затараторил:
- Я не могу его так оставить, я отвечаю за него перед епископом, а епископ перед, и дёрнул головой вверх. Мне поручено сопровождать его, он гость русской Патриархии, приехал в Россию из самого Парижа. Мне надо позвонить, доложиться. Не могу я оставить его так просто!
Наступила пауза, врачи переглянулись.
- Вон оно как»? - заинтересованно протянул Жорка.
А врач скорой помощи торопливо продолжил:
- Так, ладно, вы тут разбирайтесь, а я поехал. Ты как завтра работаешь? В ночную?
Жорка молча кивнул, не глядя протянул руку коллеге и, уже обращаясь к медсёстрам:
- Девочки, дайте-ка молодому человеку халатик, ситуация становится всё более интересной!
Одна из медсестёр накинула на плечи дьячка белый халат. Врач вновь махнул рукой санитарам со словами:
- Поехали, ребятки!
И, приобняв священника за плечи, слегка подтолкнул его к лифту, шутливо приговаривая:
- Поехали, уважаемый! Расскажите, поясните нам грешным, как и за какие «тугрики» мы будем лечить вашего иностранного гостя.
Священник опешил и возмущённо забормотал:
- Как это, как лечить?! Вы же врач, кому же знать, как не вам?
Жора перебил его, не дав договорить:
- Как лечить-то я знаю, а вот кто будет оплачивать лечение - не знаю. Надо понимать, ваш гость француз, а я что-то не припоминаю такого случая, чтобы в их Парижах нашего брата лечили бесплатно.
Чуть подумав, уточнил:
- Ну, если не считать первичную помощь больному, которую вашему коллеге уже оказали у нас в стране. Может быть, вы знаете подобное? Вот сейчас всё и проясним.
В щель уже закрывающихся дверей лифта можно было успеть разглядеть растерянное лицо молодого священника. Крик врача скорой помощи от входных дверей, успел долететь до кабины лифта:
- Жорка, расскажешь мне завтра!
Двери закрылись, что-то заурчало в вышине лифтовой шахты, и кабина поплыла вверх.

[Oleg]

Эту главу резал нещадно. Что-то казалось "водой", лишним и, как ни крути, но хотелось обрисовать то, что происходило за стенами клиники.

Глава 2 Всё проясняется к всеобщему удовольствию.
В отделении реанимации их встретила медсестра в халате бледно-салатного цвета. В центре широкого коридора у стойки дежурной сестры просматривалась внушительная фигура врача в белом. Весь персонал был значительно старше «молодёжи» из приёмного отделения, что невольно наводило на мысль: «Вам здесь, это не то, что там».
Запястье поступившего в отделение старичка, оказалось в руке очень серьёзной с виду медсестры, шагавшей рядом с носилками. Молодой дьячок жался ближе к стене коридора, стараясь не мешать санитарам. Поравнявшись с врачом, все остановились.
Надев очки, свисавшие до этого на резиночке с шеи, врач нагнулся над пациентом, вглядываясь в лицо. Затем вопросительно посмотрел на сестру.
- В допустимой норме, Виктор Анатольевич, - быстро уточнила женщина.
- Хорошо, везите, размещайте, я сейчас подойду, - и повернулся к врачу приёмного отделения с вопросом:
- Кого это вы мне привезли, коллега, да ещё сами соизволили подняться следом? Очень не похоже на вас.
Сказано всё было с лёгкой издёвкой в голосе. Жорка сделал вид, что не заметил этого и, слегка придвинувшись к врачу начал рассказывать, но вынужден был прерваться.
У дверей палаты, куда двинулись носилки, возник шум.
Недавний выпускник семинарии попытался проникнуть в палату следом за санитарами, но столкнулся с решительным отпором медсестры.
- Батюшка, нет-нет сюда нельзя. Вы что!? Вы в кардиологической клинике, это реанимационное отделение, а не кабинет стоматолога.
Выдавив его внушительной фигурой за порог палаты, медсестра продолжила монолог:
- Но думаю, что и туда вас не пустят без разрешения врача.
Она решительно развернула дьячка спиной к себе и, легонько подталкивая его одной рукой в спину, другой указала на кресло, стоящее у стены в коридоре.
- Сядьте там, ждите. Врач всё вам скажет, - отступила на шаг назад в палату и закрыла за собой дверь.
Дьячку пришлось подчиниться.
Шагая рядом с врачом отделения в сторону кресла со священником, Жорка продолжал тихо рассказывать то, что ему было известно о пациенте. Подошли и остановились в нескольких шагах от священника. Тот порывался встать, но заметив его попытку, врач остановил его жестом, добавив:
- Сидите, сидите.
Только Жорка закончил нашёптывать, как за их спинами на стойке дежурной медсестры раздался резкий зуммер селектора внутренней связи. Дежурная ответила, выслушала и затем громко сообщила врачу приёмного отделения:
- Георгий, это вас. К вам привезли нового пациента. Ждут, давайте бегом.
Тихо чертыхнувшись, Жорка, щуря один глаз, со значением, посмотрел на врача отделения и пробормотал, повернувшись спиной к священнику:
- Ладно, побегу я, но вы ж понимаете…?
К лифту не побежал, а пошёл, можно сказать, в развалку. Губы Виктора Анатольевича слегка искривились в презрительной ухмылке, когда он провожал взглядом молодого коллегу.
Развернулся к креслу, шагнул ближе, задал вопрос священнику:
- Как я понял из рассказа врача приёмного отделения, ваш коллега иностранец? Это так?
Заметно нервничая, дьячок всё же поднялся с кресла, утвердительно кивнул и только затем тихо ответил:
- Да, можно сказать и так.
Боясь, что его могут прервать или остановить, начал быстро пояснять то, что, успел обдумать, сидя в кресле перед палатой:
- Поймите меня правильно, наш епископ поручил мне всего лишь сопровождать нашего гостя в прогулке по городу. И вдруг такое несчастье! Я совершенно не уполномочен принимать какие-либо решения. Мне необходимо сообщить, что случилось, моему руководству. Ведь там… он поднял глаза к потолку, ещё ничего не знают, что с нами приключилось. Мне надо позвонить и, как можно быстрей.
- Да ради бога, какие проблемы? – пробасил врач и, обернувшись , крикнул медсестре:
- Алевтина Петровна, дайте, пожалуйста, молодому человеку телефон, ему необходимо позвонить, - а повернувшись к дьячку, продолжил улыбнувшись:
- Надеюсь, я вас не обидел, назвав молодым человеком? Идите, звоните, а я проведаю вашего коллегу, а теперь моего пациента.
Поблагодарив, священник быстро направился к стойке дежурной медсестры, а врач вошёл в палату.
Улыбаясь, глядя на молоденького служителя церкви, солидная, в хорошо отглаженном халате, медсестра подвинула ему телефонный аппарат со словами:
- Звоните, пожалуйста. Вам стульчик дать или…?
- Что вы, спасибо, я так, - он поднял трубку и, слегка отвернувшись от женщины начал набирать номер.
Разговор был долгим и явно тяжёлым для священника. Окончив, он осторожно положил трубку на рычаги. Лицо дьячка пылало, на лбу выступила испарина. Отдуваясь, вздыхая, достал из кармана большой клетчатый платок и, сняв скуфью, начал промакивать платком вспотевшие лоб и шею.
Наблюдая за ним, дежурная взяла со стойки бутылку с минералкой, налила в стакан и протянула священнику, участливо говоря:
- Пейте, батюшка, неужели попало вам от начальства? А за что? Вы-то тут причём? В таком возрасте с любым может случиться всё, что угодно. Тем более что вы всё сделали правильно и успели довезти человека до клиники.
Поджала губы, как бы ни понимая подобного поведения людей, передёрнула плечами. Заключая, сказала:
- Начальство оно и есть начальство, что у нас, что у вас - всё едино!
Жадными глотками, осушив стакан и ставя его на стойку, дьяк поблагодарил женщину. Ответил, как бы соглашаясь с ней и в то же время, оправдывая своё руководство:
- Это верно, епископ у нас строгий и очень требовательный, но, - после короткой паузы утвердительно закончил мысль, - справедливый, без надобности не гневается ни на кого, как в этом случае. Ведь ему надо докладывать выше, возможно, даже в Москву в Патриархию. Кому это приятно?!
- Ух ты, неужели ваш дедушка такой важный? - удивилась дежурная, кивнув в сторону палаты.
- Вроде бы нет. Он, как и я – дьякон, но очень давно служит в храме при русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа в Париже. Только и того, но он гость.
- Так он что, француз? – спросила женщина, удивлённо округляя глаза. Ой, как интересно - расскажите немного о нём, если можно.
- Особых тайн нет, правда, я и сам мало что знаю. Да, он француз, но…
В этот момент дверь палаты открылась. Вышел врач, за ним медсестра со стопкой одежды в руках.
Подошли и, опередив врача, дьячок торопливо задал вопрос первым:
- Как он, доктор?
- Успокойтесь, всё под контролем. Сейчас он спит, а это самое лучшее, что может быть в его положение. Вы дозвонились, всё нормально?
- Можно считать, что так. Епископ сказал, что сейчас пришлёт в клинику своего помощника. Все возникшие вопросы будет решать он.
- Хорошо, но до его приезда мы можем кое-что сделать. Нам надо заполнить на него карту, а мы не знаем, кто он и что он. Надеюсь, в его одежде мы найдём документы. Сейчас в вашем присутствии и посмотрим. Надежда Петровна начинайте.
Из кармана полушубка медсестра извлекла несколько сотенных купюр и мелочь. Положила всё на стойку. Затем к этой кучке прибавился крупный серебряный крест на цепочке. Из глубокого кармана рясы извлекла паспорт и со словами:
- Ага, а вот и то, что нам надо, - протянула его врачу.
Быстро пролистав документ, врач начал читать вначале про себя, потом окинул всех взглядом и пояснил:
- Слушайте внимательно, интересный документ, - начал медленно:
- Родился в ноябре двадцать второго года в Петрограде, - многозначительно посмотрел на всех и продолжил.
Последовала распространённая в России фамилия и имя – Станислав. Закончил читать с нажимом на последнюю строку:
- Гражданин Республики Франция».
Дьяк согласно кивнул и повторил:
- Да, так оно и есть - отец Станислав.
Врач протянул паспорт сестре:
- Надежда Петровна, заполните все бумаги, а потом вместе с этим, - ткнул пальцем в деньги и крест, - вместе с паспортом, под расписку, отдайте батюшке.
Дьяк попытался вставить слово. Не позволяя этого, врач положил руку ему на плечо и продолжил:
- На все вещи составьте опись под копирку, одну бумажку ему, а вещи оставьте у нас.
Посмотрел на слегка опешившего и порывавшегося задать вопрос священника и добавил, обращаясь к нему:
- Зима ещё в самом разгаре, так что, они ему ещё пригодятся.
Дьячок растерянно заморгал, тихо спросил:
- Так что, он ещё встанет? И своими ногами ходить будет!?
- А почему нет? Куда он денется? Поднимем.
И похлопывая священника ободряюще по плечу, добавил нарочито грубоватым тоном:
- У нас с этим строго, как в армии: «Не хочешь – заставим, не умеешь – научим». И, засмеявшись, направился в ординаторскую.
Закончив оформление бумаг и, упаковав вещи в большой полиэтиленовый мешок, медсёстры подступили с вопросами к дьячку, прося рассказать хоть что-то о новом пациенте. Находясь уже в более приподнятом настроении, дьячок снял скуфейку и, три головы заговорщицки сдвинулись над стойкой дежурной медсестры.
Тихо рассказывал то, что знал, а знал он не так уж и много.
Отец Станислав прилетел в Москву после долгой переписки между руководством французской православной церкви с российским Патриархатом. Уже из Москвы, вместе с приданной ему там пожилой монашкой, летал на Урал с каким-то поручением. Пробыл там несколько дней. Монашка вернулась в столицу, а Станислав прилетел в Питер. Оказывается, он родом отсюда и проживал в городе до сорок первого года.

Дьяк продолжал ещё рассказывать, а в это время к ступеням центрального входа клиники подъехала тёмная иномарка.
С переднего пассажирского места быстро выбрался невысокого роста священник с большим, портфелем в руке. Это и был помощник епископа, прибывший после звонка дьячка из клиники.
Молодой охранник, одетый в чёрную униформу с дубинкой на боку и рацией в нагрудном кармане, прохаживался в фойе клиники. Сквозняк от открывшейся входной двери заставил его обернуться.
Поравнявшись с охранником, священник весьма хлипкий с виду, вдруг обратился к нему густым и приятным басом:
- Скажи, милейший, где у вас тут реанимационное отделение?
Не решаясь возразить: «Мол, нельзя туда, не положено». Слегка опешивший стражник, только произнёс, указывая рукой:
- Так вон,…батюшка, прямо до лифта…там, в кабинке всё и указано.
Вопрос, произнесённый сочным басом, не остался без внимания. Все посетители и работники клиники повернули головы в сторону живописной пары в центре холла. Пожилая дежурная за стойкой информации толкнула локтём в бок молоденькую стажёрку из числа студенток-практиканток, подгоняя девушку громким шёпотом, скомандовала:
- Давай, бегом за ним объясни всё. Не дай бог чего, нам же и попадёт!
Нахмурив брови и недобро глядя в сторону охранника, добавила:
- Ишь, раскомандовался тут, указывает он! Вот подожди у меня…
Девушка бросилась за посетителем и догнала его у самых открывающихся дверей лифта. Не зная как обратиться правильно, просто окликнула:
- Извините!
Он обернулся к ней, уже стоя на пороге кабинки, а чтобы дверцы не закрылись перед девушкой, опустил огромный портфель на пол, перекрывая луч. Смущаясь под взглядом священника, девушка начала торопливо объяснять:
- Поднимитесь на этаж, там направо будет небольшой холл и дверь в отделение, но она закрыта.
Перевела дух и продолжила:
- На стене есть кнопочка, позвоните и к вам выйдет дежурная сестра. Может быть, вам вынесут халат и пустят.
Конец фразы произнесла с нотками сомнения в голосе. Мужчина улыбнулся и успокоил:
- Спасибо, милая, не волнуйся, нам везде можно, мы же тоже в своём роде - врачеватели.
Дьяк поднял с пола портфель, двери лифта дрогнули и плавно закрылись.
А в это время несколькими этажами выше в отделении реанимации, у стойки дежурной медсестры рыжебородый дьячок подходил к финишу своего рассказа.
- Разместился-то он в нашей служебной гостинице, перекусил в трапезной и, не отдохнув толком с дороги, потянул меня в город.
- Так у вас даже гостиницы свои есть? - удивившись, перебила его одна их медсестёр.
- А как вы думали?! И не только гостиницы, но и апартаменты для приёмов, дачи. К нам же Патриарх наведывается, делегации приезжают зарубежные. Как же можно без этого?! – и, продолжил рассказывать:
- Вот и пошли мы с ним потихоньку от метро вдоль Кировского. Остановились возле одного из домов, где он, оказывается, родился и жил. Начал он мне рассказывать, разволновался видно. Поднял руку, показывая мне на дом-то, … тут с ним это несчастье и приключилось, охнул, оседать в снег начал.
От резкого звонка, раздавшегося в дальнем конце коридора у входных дверей в отделение, рассказчик и слушательницы невольно вздрогнули, повернули головы. Сквозь матовое стекло явственно проступала фигура в длинных одеждах.
- Это он, от епископ, уже здесь! – тихо прошептал дьяк.
Волнуясь, поправил на голове скуфью, смахнул с рясы невидимые соринки. Медсестра пошла к дверям, обернувшись, бросила напарнице:
- Неси халат.
Приняв от сестры халат, вместе с ней дьяк подошёл к дверям. Почтительно поздоровавшись с прибывшим священником, накинул ему на плечи белый халат. Попытался начать рассказывать, но был прерван на полуслове:
- Не сейчас, и не мне, потом всё расскажешь.
Бас священника, разнёсшийся по помещению, вызвал болезненную реакцию медсестры. Она сморщилась как от зубной боли, приложила палец к губам и просительно громко прошептала:
- Умоляю, тише, пожалуйста! Это же реанимация.
- Прости сестрица, совсем забылся. Привык, видишь ли, в храмах то у нас своды высокие, там голос нужен. Извини, - оправдывался очередной посетитель.
Повернулся к молодому служителю и повторил жест медсестры, приложив палец к губам. Перекрестился сам, а затем осенил большим крестом всё помещение.
На звонок в дверь и трубный глас, из ординаторской показался врач.
Встретились возле стойки дежурной. Поздоровавшись, и приглушая голос, священник попросил врача:
- Хотелось бы посмотреть, где и как поместили его? Опережая возражения врача, добавил:
- Заходить и подходить к нему не буду, не волнуйтесь. С порога посмотрю и всё.
Сделав приглашающий жест, врач, направился к палате. Молодой дьяк хотел последовать за ними, помощник епископа остановил его:
- Сядь дьяче в сторонке, нечего здесь толпой шествовать.
Молодой священник замер у стойки медсестёр.
Осмотрев с порога палату, обладатель внушительного портфеля взял врача под руку и, тихо сказал:
- Оговорить бы всё надо сын мой! Где это лучше сделать?
- Да, это точно, надо оговорить, вопросов-то много. Пойдёмте ко мне.
Разговор в ординаторской длился минут двадцать. Дьячок у стойки, нервничая, несколько раз бесцельно извлекал из глубокого кармана рясы платок и вновь убирал его. До него долетело несколько фраз тихо переговаривающихся женщин:
- Мужчина-то не видный совсем, а голос какой!
- Да, голос шикарный, представь, как он в храме звучит! – поддержала напарница.
Закончить обмен впечатлениями они не успели. Из ординаторской вышли врач и священник. Направились к стойке дежурных, о чём-то тихо переговариваясь на ходу.
- Алевтина Петровна, у нас третья палата свободна? – обратился врач к дежурной.
- Да, сейчас не занята, - подтвердила женщина. Вы же знаете, это только…
- Да, да знаю, - перебил её врач. Сейчас именно такая ситуация. Будем утром до пересмены переводить больного туда.
Обращаясь к врачу и кивнув в сторону рыжебородого коллеги, прибывший священник продолжил разговор:
- Завтра утром он приедет в клинику и привезёт сестрицу Ксению, она у нас сиделка со стажем, всю жизнь проработала медсестрой, умеет ухаживать за сердечниками. Она тебе и судно вынесет, и массаж сделает, если руку, или ногу парализует. А надо, так и полы в палате подотрёт. Вам с ней проблем не будет, а наоборот, одна только помощь.
- Да, конечно, если есть такая возможность – привозите, - согласился врач.
- Вот и хорошо, вроде всё решили и оговорили, ехать мне пора.
Заканчивая разговор, повернулся к молодому дьячку со словами:
- Ты, дьяче, едешь со мной. Надо же рассказать, доложить всё, вдруг и ты понадобишься? Доктор-то хвалил тебя. Молодец. Вовремя довёз нашего гостя до клиники. Смущаясь, молодой священник нагнул голову, что-то тихо пытался возразить, ссылаясь на Бога.
Слегка похлопывая его по плечу и как бы подталкивая к выходу из отделения, сопровождал словами:
- Всё хорошо, всё сладилось, поехали, священник зашагал к выходу.
На ходу, не останавливаясь у стойки дежурных медсестёр, старший из дьяков, поблагодарил женщин:
- Спасибо, сестрички, помогай вам Бог!
Не зная толком, как и что надо отвечать в таких случаях священнику, женщины улыбались, кивали и тихо ответили:
- Спасибо, батюшка!
Проводив посетителей, врач вернулся в ординаторскую. Подошёл к столу и остановился в задумчивости. Затем вытащил из кармана брюк пачку купюр, развернул их веером, как игральные карты. Пересчитал и, выдернув из «колоды» пару бумажек, сунул их в нагрудный халата, а остальные бросил в нижний ящик стола. Уже направился было к дверям кабинета, но вновь остановился, прикидывая и обдумывая всплывшее в памяти: «Этим летом дочь оканчивает школу, куда будет поступать ещё не определилась. Надо проталкивать её в медицинский, а там, у Жорки отец проректором. Придётся идти на поклон к сопляку, чтобы потом словечко отцу замолвил».
Вернулся к столу, выдвинул ящик и, шепча:
- Да подавись ты, засранец! – взял ещё две верхние купюры.
Уже проходя мимо стойки дежурных к лифту, коротко бросил женщинам:
- Пока у нас всё тихо, спущусь на минутку в приёмное отделение.
- Хорошо, Виктор Анатольевич, - откликнулась одна из медсестёр и понимающе переглянулась с напарницей.
Когда двери лифта за врачом закрылись, прокомментировала:
- Всё, как всегда!
- А ты на что-то надеялась?!
- Да нет, начинаю привыкать. Раньше-то делились.
- Раньше и времена были другие. Сейчас каждый гребёт только в одну сторону – под себя.

[Татьяна Ка.]

Олег, а вы помните, сколько копий было сломано, когда вы появились здесь первый раз со своими "Ниточкой с иголочкой"?.. Локотки, коленочки... если сейчас вернуться и перечитать наши тогдашние баталии, обсмеемся, наверное. Но первую вашу книгу я прочитала. Помню, мне было жаль, что очень мало подробностей быта того времени. Мне и до сих пор этого не хватает.
Буду читать вторую! Надеюсь, что буду более сдержанной, чем прежде.

[Татьяна Ка.]

Если посчитать, получается где-то 97-гг?
По-моему, насчет девчушки и горлопана мы уже спорили. Совершенно чужеродное слово как для девчушки, так и для 97 года.
Вообще, врачи позабавили. Понятное дело, время было такое, когда всем на всех глубоко нас... Но у вас, по-моему, что-то вообще зашкаливает. Все-таки у дедушки инфаркт. Тут время зря не потеряешь, они действуют быстро - у меня дядю из двух инфарктов выводили. А у вас врачей нет вообще, только сестрички, по реанимации гуляют... Может, в каком-нибудь тупике России такое возможно, но не в центральной больнице, даже в 97 году. Так вы дедушку не поднимете.

[Oleg]

Татьяна, всё отлично помню! Почему книга так долго и отлёживалась, а сейчас резал её нещадно и, видно где-то, что-то не дорезал(поправлю). Почему так мало показано действий врачей? Вы понимаете, я терпеть не могу ляпы. И не лезу туда, чем плохо владею(медицина), а копаться в "Вики" и прочей специальной литературе, ради пары проходных эпизодов, не захотел. Надеялся, что читатели знают, как и что там делают врачи в таких случаях. Да, возможно, вставлю потом пару предложений ещё.
"Вообще, врачи позабавили".
Уже здесь в Германии, мне довелось несколько лет крутить баранку на немецкой скорой помощи. Нагляделся и в машине, и в клиниках всякого. Это касается и отношения к пациентам и к мелким взяткам и ко всему прочему. Это есть и здесь, не в такой мере, но есть. Это обычная повседневная рутина, она притупляет что-либо у людей, что-то обостряет. Что здесь, что там - все люди, с их слабостями и желанием жить лучше.
"Если посчитать, получается где-то 97-гг?" Да, где-то так(95-97), я ещё жил в Питере.
Почему вернулся к книге? Время пришло, "обломки" наших с вами "копий" под столом, на котором комп стоит, валяются - прибраться бы надо. Да и местные читатели меня достали. Ведь "Ниточка с иголочкой", ещё до издания в "Букмастере", вышла в Германии в бумажном варианте на русском языке и теперь, то один, то другой, напоминают мне, что обещал продолжение.
"Буду читать вторую! Надеюсь, что буду более сдержанной, чем прежде". Отлично! А вот сдерживаться не стоит, если хотите, чтобы у меня, что-то получилось. Я же всё просеиваю и сита у меня - разные.

[Татьяна Ка.]

И не лезу туда, чем плохо владею(медицина), а копаться в "Вики" и прочей специальной литературе, ради пары проходных эпизодов, не захотел. Надеялся, что читатели знают, как и что там делают врачи в таких случаях. Да, возможно, вставлю потом пару предложений ещё.

вообще-то я имела в виду именно то, что вы написали: еще пара предложений о том, что ему все-таки что-то делали, работали, спасали жизнь. Этого будет вполне достаточно, потому что вы правы: мы с вами не "Склифосовские". А продолжение - это хорошо. Значит еще есть что сказать.

[Oleg]

С "девчушкой" всё было просто - выбросил "ч" и всё пришло в литературную норму. "Горлопана" заменил на выражение более соответствующее духу тех лет. Дописал, что ещё в машине ему был сделан укол, маска кислородная - его стабилизировали, а в клинике поставили капельницу с глюкозой и он уснул( это из того, что испытал на своей, собственной шкуре).
Более сложный "затык" у меня в другом!
Большая часть рассказа в этом романе будет вестись, как бы не от автора, а от второстепенного героя(только что, помещённого мной на койку). Нельзя допустить, чтобы этот текст шёл сплошным, огромным монологом. Будут очень нужны монологи и реплики тех ГГ, о ком он рассказывает. А вот, как это оформить правильно в тексте, пока не врубился.
Если вам понятно, о чём я - подскажите. Буду благодарен.
А пока, полезу в нашу "библиотечку", вдруг, что нарою.

[Татьяна Ка.]

Да я так думаю, что особенных заковык не надо. просто перенесите акцент на старичка, рассказ волей - неволей пойдет от его лица. Можно именно его воспоминания отделить главами. Например, "Наши дни" - "прошлое". Или просто назвать главы его именем, сразу станет понятно, кто размышляет. А в них и диалоги могут присутствовать, и монологи и все, что угодно.

[Татьяна Ка.]

И все-таки я бы посоветовала обязательно окунуть читателя в атмосферу тех лет - сороковых, пятидесятых и т.д, чтобы чувствовалась разница, не терялся дух, не казалось все одинаковым. Любая мелочь, вроде слоников на вязаной салфеточке, плаката на стене, фарфоровой статуэтки тех времен - все это пойдет на пользу. Текст не будет сухим. Но это лишь мое мнение. Решать вам.

[Oleg]

" ...окунуть читателя в атмосферу тех лет - сороковых, пятидесятых и т.д)
А без этого мне и не обойтись. Иначе, ничего и не получится. Вот только связки времён надо постараться плавненько пройти, чтобы запоминались и, резких скачков избежать. Ладно, втянусь, там видно будет.
Спасибо!

[Oleg]

Решил немного выложить, а то , Татьяна решит, что я сачкую.

Глава 3. Не прилично
Уже надев старенькую, с посёкшейся местами подкладкой, но всё ещё тёплую мутоновую шубу, она задержалась у вешалки, решая - а что же на голову? Покрутила в руках когда-то модную и красивую шапочку из чёрного каракуля с отделкой из чернобурки. Тугие завитки с годами поблекли, потеряли былой блеск, в чернобурке местами просматривались проплешины и, скрыть их никаким расчёсыванием не получалось. Вздохнула и, возвращая шапку на полку, подумала: «Выбросить жалко! Столько зим в ней отходила, самых лучших зим в жизни. Котёнка, что ли завести? Распорю шапку, и будет ему шикарная постель».
И, улыбаясь такой неожиданной мысли, протянула руку к оренбургской шали, серого пуха – подарку мужа на её юбилей. Развернула, встряхнула, сложила вдвое треугольником, чтобы скрыть места с протёршимся за годы носки пухом и повязала на голову, пряча концы на груди. Застегнула верхнюю пуговицу шубы и оглядела большую комнату, убеждаясь, что телевизор выключен, утюг тоже и стоит на подставке. Щёлкнула выключателем и вышла в большой и широкий коридор своей коммуналки.
Закрывая дверь комнаты, услышала скрежет ключа во входной двери. Вошёл Павел – студент и младший сын соседей, что жили напротив. Рыжая ондатровая шапка на затылке, раскрасневшееся на морозе лицо, улыбаясь, он спросил:
- Ксения Петровна, вы сегодня опять на дежурство?
Это он так называл её частые походы в храм. Своеобразная игра между ними продолжалась уже не один год. Он делал вид, что не знает, куда она ходит, а она подыгрывала этому «засранцу», который давно уже вырос из мокрых ползунков и превратился в отличного, доброго парня. «А ведь наверняка помнит, как я колола не раз его детскую попку и уже не очень детскую, иглой шприца, делая уколы. Да разве только его?» - подумала, глядя в искрящиеся хитрецой, глаза парня.
Чуть что, все соседи обращались и бежали со своими болячками к ней. «Ксюша подскажи, что надо принять? Ксюшенька, сделай укольчик у тебя ладошка лёгкая, как пёрышко» – так говорила бабушка Павла и её последняя ровесница в этой огромной квартире.
А как могло быть иначе? С пятнадцатилетнего возраста она была при госпитале, а потом в больнице медсестрой. В трудовой книжке только две записи остались – войсковая часть номер такой-то и больница. И стаж более пятидесяти лет на одном месте.
- Ксения Петровна, к вечеру на улице подморозило, во дворе не чищено и скользко, давайте я вас провожу хотя бы до ворот?
- Спасибо, Павлуша! Что уж я, совсем немощная что ли? Мне спешить некуда, осторожненько дойду. Раздевайся и садись ужинать, мать уже заждалась тебя.
Вышла на лестничную площадку, вспоминая: « Время-то как пролетело. Кажется, совсем недавно звал меня бабой Ксюшей, потом тётей называл, а теперь не хочет называть бабушкой, только по имени отчеству. Хороший парень вырос!»
Положив ладонь на широкие, отполированные за столетия до зеркального блеска ладонями и детскими задницами детворы перилам. Начала спускаться по широким ступеням светло-серого мрамора в парадную дома. Дома, в котором она родилась и прожила всю жизнь.

[Татьяна Ка.]

Сейчас задам дурацкий вопрос... А почему мутон посекшийся? Если честно, у меня шубы вообще никогда не было, но разве мутон это не что-то новомодное? Сколько она его носит-то? Каракуль да, помню...

[Oleg]

" ...с посёкшейся местами подкладкой ..." Не мутон посёкся, а подкладка(рвётся не поперёк нитей, а вдоль (из шёлка или саржи).
Мутоновые шубы это не из новомодного. Наоборот - самые дешёвые и тёплые. В те годы - всего натурального.
Более дорогие: каракулевые, ещё дороже - мерлушковые шубы. Увидеть женщину в норковой шубке - было почти невозможно почти до начала 80-х годов(воровали тогда в стране умеренно, а сажали и ставили к стенке - чётко).

[Oleg]

Перечитал ещё раз, уже здесь, кусок текста и, отловил двух блошек. Вот так и бывает, чистишь, чистишь и, один чёрт не уследишь.

[Татьяна Ка.]

Однажды читала про котиковую шубу, если не перепутала. Это ведь тоже из тех времен.

[Oleg]

Да, были и такие, но, если не ошибаюсь, они появились на людях в середине 60-х - начале 70-х. После войны и вплоть до конца 50-х годов было не до шуб для народа. Это потом, чуть позже, Микоян и иже с ним, взялись за товары народного потребления и торговлю. И, надо учитывать разные "картинки" в этом плане. Одно дело Москва и Питер и совсем другое, как говорят сегодня - за МКАДом. В глубинке долгое время у людей в одежде "царствовали" телогрейки и шинели без погон, это даже я, хорошо помню.

[Татьяна Ка.]

Видимо, да, это где-то 60-е гг. Это еще без меня было. А вот где было... надо лезть перечитывать.

[просто мария]

Мутоновые шубы - да, были и в 60-е, и в 70-е годы. Недорогие и очень ноские.
Еще были шубы из искусственного каракуля - на первый взгляд неотличимого от настоящего (у меня такая была) и из искусственной норки (эту легче можно было отличить).

[Лесник]

Дополню и я немного информации о мутоновых шубах. Да, такие конечно были но то что вы описываете Олег это как минимум о шубе переданной по наследству. Десять лет для такой шубы не срок. Мутон это особая обработка овчины и по носке она не хуже норки. Но может у вас именно это и имелось ввиду. Ну а роман ваш хорош. Читаю, отдыхаю.

[Oleg]

Все комментарии правильные, но, думаю, что только женщины могут представить, как будет выглядеть даже очень ноская шуба, купленная в начале 60-х, во второй половине 90-х годов.

[Oleg]

Вот и окончание главы.
Сюжет романа выстраивается так, что изначально я буду знакомить читателя не с ГГ- м.
Начинаю с пожилой, одинокой женщины, оставшейся без близких в трудные 90-е годы.
Это рассказ о женщине, имеющей своё, сформировавшееся мировозрение. Рассказ о её невзгодах и малых радостях.
Начну рассказывать, а как уж получится - это вам судить. Меня же впереди будут ждать правки текста и, ещё раз, правки.



Огромная парадная с высоченным потолком, из которого до сих пор торчал массивный крюк, на котором когда-то висела восьми рожковая бронзовая люстра. Нет, она её никогда не видела, как и двух огромных зеркал в массивных рамах, что висели в те годы на стенах. Знала о них только из рассказов родителей, перебравшихся в одну из выгороженных комнат этого особняка, постройки начала прошлого века.
Уплотнение буржуев и прочего несознательного элемента в двадцатых годах, и позволило им, выбраться из барака на окраине города, в котором родители ютились изначально, приехав в город из деревни в поисках работы.
Трёхэтажный, красного кирпича особняк, казался массивным, величественным и одновременно, как бы парящим над землёй – это бельэтаж с его большими арочными окнами придавал строению такое обманчивое ощущение лёгкости. Два полукружия пристроек к основному зданию из такого же кирпича в два и один этаж, создавали некую подкову, замыкавшуюся воротами, состоявшими из высоких, стальных брусьев расположенных так плотно друг к другу, что во двор между ними, могла пробраться только сильно исхудавшая кошка.
Была и калитка, запиравшаяся на ночь большим ключом с замысловато прорезанной бородкой на конце. Как напоминание о прошлой жизни, ключ на тесёмке, сохранившейся ещё с блокадных лет, так и лежал в нижнем ящике стола Ксении.
Высокая, дубовая дверь, ещё в тридцатые годы лишившаяся бронзовых ручек в виде массивных львиных лап, заменённых тогда же на грубые железные скобы, тихо скрипнула, открываясь. Она вышла на широкое крыльцо.
Слева и справа две пары чугунных колонн поддерживали балкон второго этажа. Овальной формы в стиле «Французского балкона», где тонкие, выгнутые наружу стойки поддерживают лёгкие перила, а две кованные виноградные грозди, переплетаясь в центре, образовывают две заглавные буквы, означающие имя и фамилию владельца усадьбы. Когда-то, попасть на балкон можно было только из покоев хозяина. После внутренней перестройки здания двери на балкон заколотили наглухо, чтобы никто не завидовал его новому владельцу. Продемонстрировав тем самым, чисто пролетарский подход – так не достаться же ты никому.
Массивные ворота, колонны и затейливое металлическое убранство барского балкона всё это, указывало на то, что хозяином усадьбы был крупный заводчик. Так оно и было.
Старый железоделательный завод на Урале, построенный ещё основателем рода в начале восемнадцатого века и новый сталелитейный уже в новой столице. Эти заводы дали сотни орудийных стволов для армий нескольких царей, протянулись на тысячи километров рельсами железных дорог по России, принося пользу не только государевой казне.
Осторожно ступая по ступеням, Ксения спустилась во двор дома. Протоптанная в снегу дорожка к воротам, оттаявшая слегка днём, к вечеру подмёрзла и таила в себе угрозу. «Молодым ещё, куда ни шло, у них кости крепкие, а если я растянусь тут?» - подумала Ксения и, осторожно ступила в снег рядом с тропой.
Они с соседкой как-то подловили нового дворника, который сейчас обслуживал два дома и тротуар вдоль улицы. Попытались достучаться до его совести, хотели припугнуть жалобой начальству.
Держа в руке огромную, клетчатую, авоську, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, позвякивая ношей, дыхнув на них перегаром и ухмыляясь, мужик ответил им:
- Да идите, жалуйтесь, куда хотите! – Мне зарплату уже за два месяца задержали. - Я что, бесплатно должен горбатиться?! – Так что, бабоньки, извиняйте, сами уж. – Пошёл я, некогда мне тут с вами.
Звякнув пустыми бутылками, забросил авоську на спину и ушёл. Вот и весь разговор. И, что ты ему скажешь на это?
Она шла к выходу со двора и вспоминала старого дворника Мирсалимку.
В блокадные зимы у измождённого голодом старика-татарина не было сил махать лопатой, убирая снег, не мог он поднять и лом, чтобы сколоть наледи на ступенях. Но каждый день старик обходил квартиры жильцов дома, где люди ещё были живы и топили буржуйки. Песка в его дворницком хозяйстве уже не было, так он собирал золу от печек и посыпал ею крыльцо и тропинку к воротам. Понимал, что если человек поскользнётся и упадёт, то может уже и не встать. Да, была война, голод и блокада. Что может быть хуже и страшнее? А почему же сейчас так?
- Просто люди стали более чёрствыми и жёсткими. – И куда всё только делось? – тихо ответила сама себе, подходя к калитке.
Открывая, обратила внимание на заржавевший замок. «Столетиями работал исправно. Разве могло быть такое при Мирсалимке или у сына его - Тимура, принявшего в свои руки после смерти отца, наследственную профессию дворника. Да ни в коем случае! Где-то в боковом ящичке швейной машинки есть маслёнка. Надо не забыть смазать замок», - с этой мыслью она и шагнула на тротуар улицы.
Зимнее, низкое небо над городом стремительно темнело. Упреждая наступающую темноту, впереди на набережной, зажглась цепочка фонарей, заливая всё вокруг, может быть и красивым, но не живым светом. Дойдя до угла последнего дома своей улицы, Ксения повернула налево.
Отсюда открывался вид на одно из крыльев серой громады Казанского собора с его монументальными колоннами. Обычно летом в хорошую погоду она всегда переходила на другую сторону – к парапету набережной канала. Долго стояла, любуясь открывающимся с этого места видом на город. Потом крошила уткам, постоянно дежурившим на воде в этом месте краюху хлеба. Затем осторожно пробиралась между любившими фотографироваться здесь гостями города и шла в скверик перед собором. Садилась на лавочку не только отдыхать, но и слушала бешеный ритм центра города, вспоминая, как много лет они с мужем всегда начинали прогулки с этого места.
Как это было давно, когда он впервые сказал ей как-то:
- Ксюша, мы с тобой живём в огромном и одном из красивейших городов мира и, не прилично, не знать его истории. Не знать, кто и как его строил, кто жил в его дворцах и домах, кто гулял в его парках и скверах.
Второй раз в жизни она встретила человека, для которого эти слова – не прилично, были не просто словами, а чем-то более ёмким, можно сказать, смыслом и образом жизни. Ещё в раннем детстве она впервые слышала их от отца, деревенского парня, перебравшегося в большой город и с жадностью впитывающее в себя всё лучшее, что он мог ему дать.
- Ксюша, не прилично, громко разговаривать и смеяться в общественном транспорте, - поучал её папа. - Ксюша, мы живём в большом городе, где много брусчатки, асфальта и, не прилично, ходить в пыльной и грязной обуви, - говорил ей отец.
И она - девчонка начальных классов, прежде чем выйти из дома, драила до блеска обувной щёткой старенькие ботиночки. В коридоре у дверей их квартиры всегда стояла низенькая скамеечка, ящик со щётками и двумя баночками не гуталина, а ваксы, как говорили в те годы – чёрной и тёмно-коричневой. Соседи по коммуналке, такие же в недалёком прошлом выходцы из деревни, как и её родители, подшучивали над их семьёй по этому поводу, но пройдёт всего несколько лет и, такие же ящички появятся рядом с каждой квартирой.
В этот зимний вечер виды города с набережной Ксению не интересовали, она шла в Казанский собор, а вернее, не в сам собор, а в один из его приделов, где в начале девяностых открылась действующая церковь со скромным иконостасом.
Большой прямоугольник света от витрины магазина падал на тротуар и проезжую часть набережной. Небольшой новомодный «Бутик» появился на этом месте в одночасье, неожиданно и стремительно для жителей близлежащих улиц, так привыкших за десятилетия к своей маленькой, но уютной булочной. Обычная комиссионка с претензией на что-то значимое с ассортиментов из фарфора и мехов. «Сегодня заходить не буду, посмотрю через витрину», - решила она, подходя к световому пятну. Продавщица была занята посетительницей в дальней части торгового зала и, пользуясь этим, вглядываясь, Ксения подошла вплотную к стеклу. Чёрная мутоновая шуба по-прежнему висела на вешалке последней в ряду своих более модных и дорогих «подруг». Отойдя от витрины и ускоряя шаги, она тихо прошептала:
- Осталось пять дней, надо успеть.
Готовясь к очередной зиме, она в начале осени достала из шкафа зимние вещи и, пересматривая их, убедилась, что так любимая ею меховая шапочка окончательно пришла в негодность, а шуба, купленная ещё в начале шестидесятых годов, имела плачевный вид. «Был бы жив Сергей, он не позволил мне выходить в город в таком не приличном виде. Вместе мы могли что-либо придумать, выкрутиться, но теперь, когда его нет …».
На похороны, скромные поминки в кругу соседей по коммуналке и нескольких друзей мужа, ушла большая часть их скромных сбережений. Остатки денег, что лежали на сберкнижке, добила последняя денежная реформа, превратив их в копейки. Все последующие годы прожить на её пенсию медсестры и доплату за блокадные годы, которые в последнее время часто задерживали, было не просто. Если что-то и оставалось, было сущей мелочью.
Первые недели после смерти Сергея были самыми трудными. Ни детей, ни мужа рядом, ей казалось, что привычный и устоявшийся мир вокруг неё, рухнул. Несколько дней она не выходила из комнаты, пока встревожившаяся не на шутку соседка не постучалась в её дверь. Она открыла.
- Ксюша, нельзя же так! Ничего не поделаешь теперь, надо жить дальше. Твой Серёжа, был светлой души человек, не каждому господь даёт такую лёгкую смерть, как ему - во сне. Умер, как праведник, - заключила женщина.
- Он всю жизнь был атеистом, - возразила Ксения.
- Нам всем, это только кажется, - услышала в ответ.
Фраза, сказанная соседкой о её муже, врезалась в память Ксении и подтолкнула её к тому, чтобы она впервые пришла в церковь. Нет, она и раньше неоднократно с мужем бывала в церквях и не только в Ленинграде, но тогда это было частью их экскурсий во время прогулок. Но, вот так – осознанно, после слов соседки и объявления о том, что в Казанском соборе, носящем имя музея атеизма и религии, начались службы в обычной церкви - впервые.
Сейчас она бы не могла вспомнить, чему была посвящена служба в тот день, о чём говорил настоятель прихожанам, но она хорошо помнит, что вышла из собора другим человеком. Ушла тяжесть с души и пришло чёткое понимание того, что она должна жить, как и прежде, буд-то Сергей жив и где-то рядом с ней и, всё должно быть, как при нём.
С того дня так и повелось. Два-три раза в неделю она обязательно бывала в церкви. Вставала рядом с какой-либо старушкой и следом за ней повторяла всё, что делала она. То ли настоятель сам приметил новую посетительницу, то ли ему кто указал на Ксению, но однажды он подошёл к ней. Начал расспрашивать, кто она, что привело её в храм? Неожиданно для себя, она рассказала ему очень многое из своей жизни, а в конце разговора попросила настоятеля дать ей возможность хоть чем-то помочь вновь возродившейся церкви. Она живёт рядом и могла бы приходить вечером и делать небольшую уборку, например. Улыбнувшись, и глядя ей в глаза, настоятель тихо спросил:
- Ксения, а вы принимали крещение?
Она смутилась, опустила голову, наверное, даже покраснела, не ожидая такого вопроса. Не поднимая на служителя глаз, честно ответила:
- Нет, батюшка, - раньше как-то даже и в голову не приходило. Ведь всё так хорошо было в эти годы.
Поднимая голову, встретилась со спокойным взглядом его всё понимающих глаз и со слабой надеждой в голосе, закончила:
- А сейчас уже, наверное, поздно?
- Вот так оно и бывает. Пока всё хорошо, люди торопятся, бегут мимо храмом, а как только …
Уточнять далее он не стал. Сказал просто:
- Прийти к Богу - никогда не поздно. В любом возрасте и состоянии души. Вот и решите для себя – надо ли вам это?! Если да - буду ждать вас, а всё остальное, обсудим позже.
Через несколько дней Ксения прошла обряд крещения, и настоятель церкви повесил ей на шею простенький, оловянный крестик. «Не буду менять его на более красивый, пусть будет со мной до конца».
Несколько раз в неделю она приходила в церковь под конец службы, ей давали чистые тряпицы и, она протирала иконы, собирала в картонную коробку огарки свечей с поставцов. Помня об её основной профессии, настоятель дважды обращался к ней за помощью, и она соглашалась исполнять обязанности медсестры-сиделки при священниках, оказавшихся в больницах города. Её работой остались довольны все и оплатили труды достаточно щедро. Ксении даже удалось, отложила «на чёрный день» небольшую сумму. Настолько скромную, что к ней надо было добавить ещё, как минимум, столько же, чтобы хватило на приобретение шубы в этом магазине, от которого она сейчас отходила, направляясь к собору.
Обычно в магазине работали две женщины молодая девица и женщина в возрасте. Как-то вечером, направляясь в церковь, Ксения увидела, что за прилавком стоит только пожилая продавщица. Переборов себя, она вошла в магазин. Попросила показать ей шубу. Оценив опытным взглядом рост и комплекцию посетительницы, снимая вещь с вешалки, женщина сказала:
- Она в очень хорошем состоянии, почти новая, похоже, носилась очень мало и аккуратно. И размер точно ваш. Хотите примерить?
- Да, я вижу, размер мой, оглаживая ладонью мех и бросив взгляд на ценник , - ответила Ксения и добавила:
- Мне надо подумать.
- Конечно, подумайте. Давайте, я посмотрю сейчас, до какого числа она сдана нам?
Нашла квитанцию и, улыбнувшись Ксении, сказала:
- Ещё есть десять дней, если мы не продадим её за этот срок, то снимем с продажи и, клиентка или заберёт её, или обязана уценить. На вашем месте я бы не очень надеялась на снижение цены – вещь в хорошем состоянии, наш магазин не единственный в городе, она может забрать шубу и выставить на продажу в другом районе города.
- Да, я всё понимаю, спасибо вам, - и, Ксения вышла на улицу.
Теперь же оставалось всего пять дней и ей предстояло решить – что можно продать? Выбор был не велик.
Однажды, когда после очередной задержки пенсии образовалась задолженность по квартирной плате, она отнесла в букинистический магазин на Литейном проспекте, две книги издания прошлого века, принадлежавшие ещё отцу Сергея. Выкрутилась, оплатила вовремя счета и была уверена, что был бы жив Серёжа, он поступил так же. Ни детей, ни ближайших родственников у них нет, а оставлять старинные издания неизвестно кому, она не хотела. Да и для книг так будет лучше – продлят жизнь, в руках людей заинтересовавшихся ими. Приняв решение, Ксения вошла в храм, уже точно зная, чем будет занята с утра.
Вечерняя служба в церкви шла к завершению, когда к ней подошёл настоятель. Коротко рассказал ей о несчастье, приключившемся со священником, приехавшим в Санкт-Петербург из Франции. Понимая, о чём её будут просить вновь, она хотела сказать, что готова помочь, но только дня через два. Озвучить же свою мысль она не успела. Достав из глубокого кармана рясы светлый конверт и, протягивая его Ксении, священник сказал:
- Вот, Ксенюшка, даже аванс за две недели вперёд для тебя передали, - назвал сумму и добавил:
- Деньги-то большие, убери куда понадёжней. Домой возвращаешься затемно, а времена сейчас - сама знаешь, какие.
- А почему так много? – удивилась Ксения полученной сумме.
- Мне сказали, что палата у него хорошая, а вот надежды на питание …. Да что я тебе рассказываю, ты лучше меня знаешь, как сейчас в больницах кормят. Вот и добавили денег тебе, чтобы ты могла что-то купить, приготовить дома для него. Как не крути, он хоть «птица» чина и не высокого, но гость заграничный всё же и, не прилично будет, если и накормить-то нормально его не сможем. Так что, ты уж постарайся, а если какие вопросы возникнут – сразу мне звони в любое время суток. А сейчас, возвращайся-ка домой Ксения. Время ещё не очень позднее, народу много на улицах. Так и тебе, и мне, спокойней будет.
Она шла по тротуару мимо витрин магазинов, сжимая в кармане старенькой шубы пухлый конверт и непроизвольно улыбалась. Вот и её освещённый прямоугольник. Магазин уже закрыт, но завтра утром, она обязательно войдёт в него.
Уже поднимаясь по широким ступеням старого дома, тихо прошептала:
- Серёжа был бы доволен моей обновкой, - и, открывая дверь коммуналки, ещё тише добавила:
- Ну и пусть, что с чужого плеча. Зато, я буду выглядеть прилично, как он и хотел всегда.

[Татьяна Ка.]

Грело до глубины души.

Где-то в боковом ящичке швейной машинки есть маслёнка.

Речь идет о ножной машинке, у которой с двух сторон были выдвижные ящички с дырочкой. Когда я была маленькой, думала, что это просто дырки. Потом оказалось, что это замочки, для которых полагались маленькие ключики. Вот счастья-то было вертеть их туда - сюда! И да, в одном из ящиков лежала плоская масленка, поэтому машинка постоянно пахла машинным маслом. До сих пор дома стоит такая. Давно не пользуемся - шить не умеем. Это еще от моей бабушки. И до сих пор внутренности - лет тридцать не доставали - пахнут маслом.

[Oleg]

Грело до глубины души.

Oleg писал(а):
Где-то в боковом ящичке швейной машинки есть маслёнка.

Речь идет о ножной машинке,

Татьяна, огромное спасибо!
И да, речь идёт именно о такой машинке. А как приятно пахло это масло! До сих пор, запах помнится.

[Татьяна Ка.]

эти слова – не прилично, были не просто словами,

неприлично - пишется слитно, поэтому не словами, а словом

[Oleg]

Значит, это наречие и я промахнулся с вопросом к нему?
Спасибо, исправлю.